Хроники одной бензоколонки - Александр Лабрюфф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У меня еще есть для тебя DVD с ужасами и эротикой про зомбаков.
Я соглашаюсь на сделку и оказываюсь с пятью DVD-шками китайской и японской эротики и двенадцатью живыми лангустами, которые копошатся в контейнере среди ледяной крошки.
125
Я достаю одного и, в порыве внезапной симпатии, целую – и вместе с ним целую все море, его глубины и пучины, – а лангуст, кажется, ластится. Я почти готов взять его к себе. Только где ему жить? В ванной?
Я кладу его обратно и понимаю, что расчувствовался, что старею и что рак держался бы куда независимей.
126
Сегодня вечером – открытие выставки сестры. Она пригласила человек тридцать, и я молюсь, чтобы мой босс не заявился с внеплановым визитом. Ньецленд помогает мне разместить на стойке вино и сладости, которые заказала сестра. Наткнувшись на контейнер (лангусты теперь плавают в море с айсбергами), он удивляется:
– Это еще что, лангусты? Откуда у тебя живые лангусты на заправке?
– Порой жизнь – загадка, – отвечаю я.
Потом добавляю, откусывая сырное печенье:
– Знаешь, я снова виделся с моей японкой.
– А, она согласилась-таки встретиться?
– В каком-то смысле… но все обернулось кошмаром, по крайней мере для меня.
Я открываю бутылку «Пап Клеман». Прежде чем выставить на стойку наливаю себе, ему нюхаю вино («первый нос»), а он берет пирожное в виде женской груди.
– Представляешь, я лежал связанный на татами, перед поклонниками йоги, жаждущими чакр.
– Что? Ты о чем вообще? Что еще за история?
(«Второй нос»)
– Это долго рассказывать.
– Ходишь в клуб БДСМ, а меня не позвал? – поддевает он, жуя пирожное. – Ммм… сказка. Знаешь, как эти штуки называются?
– Нет.
– Соски Венеры, прикинь.
Нас прерывают первые гости. Ко мне подходит девушка с фруктом в руке. Странным и уродливым, воняющим бананом и грязными носками – его узнаешь из тысячи: дуриан. Ньецленд отходит, якобы открыть остальные бутылки, и наблюдает издалека. Девушка протягивает мне фрукт. Я узнаю ее. Она была на барбекю у сестры, еще говорила про арбузы и какой-то фильм. Я беру протянутый дуриан, она говорит:
– Подарок.
Я не понимаю тайного смысла ее дара. Но все равно благодарю. Шум голосов, шагов, смеха. Оглядываюсь на парковку. Еще гости подъехали: девушка в розовой футболке i am my own universe[21], черный парень в кожаном берете, сестра под руку со своим бухгалтером (от которого у меня мурашки). Я извиняюсь перед девушкой с дурианом. Целую сестру у расступившихся дверей, уворачиваюсь от щеки ее парня. Она спрашивает:
– Тебе зачем дуриан?
– Не знаю. Спроси у своей подружки.
– Какой подружки?
Ищу ее взглядом. Она забилась в угол «Гигиена» вместе с Ньецлендом.
– Вон, у полки с «Тампаксом».
– Не знаю ее…
Сестра довольно оглядывает стойку и закуски. Я кладу дуриан на борт контейнера с лангустами. Люди все стекаются. Уже человек пятьдесят внутри. Сестра произносит короткую речь, потом вскрикивает, и диджей, пришедший со своей аппаратурой, врубает электронный ремикс какого-то чарльстона. Все танцуют. Мы как будто в «Гэтсби». Редкие посетители, расплачиваясь, глядят на все с улыбкой или с опаской и спрашивают, не свадьба ли это. И чтобы им, грызущим шоколадные батончики, было приятнее, я отвечаю: «Да».
Свадьбы обнадеживают.
127
Хотел бы я быть Бодрийяром, чтобы бросить им: «В порнографии свадьбы гибнет иллюзия желания».
128
Но я всего лишь я. Диджей ставит The Comet is Coming[22], и тут входит Жан-Поль, завороженно глядит на людей на импровизированном танцполе и говорит:
– У вас тут прямо Вавилон. Обожаю такое.
Я слабо понимаю, о чем он.
– Твоя сестра – гений. Я на ней женюсь.
– Валяй, – отвечаю. – Она, правда, уже живет с одним бухгалтером.
– Это мелочи. Ты же знаешь: без борьбы нет страсти.
Он идет танцевать поближе к моей сестре. Девушка с дурианом и Ньецленд что-то обсуждают. Мне интересно, что они могут сказать друг другу, да и вообще, что люди могут друг другу сказать. Кто-то призывно покашливает. Я оборачиваюсь. Передо мной мужчина в панаме серийного убийцы с надписью «мутация» (это предупреждение?), он спрашивает, стараясь перекричать музыку, не оставлял ли случайно кто-нибудь для него книгу. У меня замирает сердце. Выброс адреналина. Я кашляю, киваю и медленно протягиваю ему роман Сан-Антонио «Это именно трубка», которым Ньецленд предложил подменить тот, что оставил человек с бородой: мы загнули угол на одной странице и подчеркнули слово «дамка». Мужчина берет книгу, видимо, замечает не то название, разворачивается и уходит. Меня подмывает пойти следом. Знаками я пытаюсь привлечь внимание Ньецленда. Бесполезно. Что крота выманивать. Он все треплется с той дуриановой девицей. Я выхожу из-за кассы и решаю сесть на хвост мужчине в панаме: он, я вижу, залезает в черный «Сатурн-Скай» с откидным верхом. Беру у Ньецленда из пальто ключи от его тачки. Тот тип трогается. Я бегу, прыгаю в развалюху друга и тоже жму на газ.
129
Наши взгляды встречаются как в рекламе шампуня: в замедленной съемке. Когда я вихрем вылетаю с автозаправки (странно, но все и правда происходит как бы замедленно, будто мы в кино или – хуже – в книге), так вот, когда я вихрем вылетаю с заправки (в замедленной съемке), я встречаюсь со «Шкодой» моего босса, и он смотрит на меня округлившимися глазами, а я смотрю на него, глазами газели. Я невольно поддаю газу и вижу в зеркале (тоже в замедленной съемке), как машина моего босса врывается на заправку.
129 БЭ
Хроники неизбежной катастрофы.
130
На перекрестке, где я пролетаю на красный (в неизменной замедленной съемке), уже решив, что сбегу прочь из города, как можно дальше, за тридевять земель, за край ночи, за дальние леса, куда не доберется мой босс, я вдруг замечаю стоящий на светофоре черно-красный мотоцикл «Ямаха 650 Икс-Эс» и на нем двух людей. У пассажира за спиной пристегнут меч. Я едва не задеваю их, обгоняю. Вот и они в зеркале заднего вида.
131
Перехватывает дыхание. Не моя ли жестокая самурайка? Как быть? Оглянуться? Повернуть назад? Полицейский разворот? Поздно.
131 БЭ
Как говорил Камю: «К счастью, всегда будет поздно»[23].
