Выбор оружия - Андрей Левицкий

Через некоторое время я сказал:

– Слушай, куда мы вообще после этого дела собирались? К Курильщику назад, так? А ну посмотри, в каком он отсюда направлении.

Часы Пригоршни, в отличие от моих, остались целы, а там кроме обычного циферблата со стрелками еще и компас. Он поглядел и нахмурился.

– О! Это еще что за чертовщина?

– Что там? – спросил я, делая шаг к нему. Напарник показал часы. Слева на циферблате был небольшой ободок с тонкой стрелкой компаса, и она равномерно кружилась, будто кто-то медленно водил вокруг запястья магнитом.

– Так… – Это мне окончательно не понравилось, и я замер, прислушиваясь к ощущениям, но не чувствуя ничего особенного: ни холодка под ложечкой или мелкой внутренней дрожи, ни озноба, испарины, ничего, что обычно сопровождало приближение аномалии или начало каких-то бурных событий. Этой способностью меня, как я думаю, наградил отец. Он сам из Вологды, потом попал в этот район, женился на местной, живущей неподалеку от Кордона (с другой стороны, конечно, но все равно – в довольно опасном районе, когда-то попавшем под радиоактивное заражение), и вскоре после этого я родился. Матери почти совсем не помню, она рано очень умерла, а была, по словам отца, женщиной странной, молчаливой и отрешенной. Я не совсем уверен, может, это мне привиделось по малолетству, а может, и правда, но с детства в памяти осталась одна картина: мать, еще совсем молодая, почти девчонка, коротко стриженная и с запавшими глазами, сидит на стуле перед столом без клеенки, уставившись на стакан, который стоит на середине столешницы. Не моргая глядит на него – и вдруг он начинает ползти, медленно, чуть дрожа, сдвигается сам собой, пока не доползает до края, и тогда падает, разбивается, а мать сидит в той же позе, будто ничего этого не замечая. Когда она умерла, за мной приглядывала старуха-соседка, а отец то появлялся, то вновь надолго исчезал в Зоне. С детства меня окружали «разряженные» артефакты… Может, отсюда мои способности? Или от матери? В конце концов меня в интернат сдали, а после отец оплатил учебу в институте, потому что у меня интерес к химии проснулся. Ну а потом сгинул он, я тогда на последнем курсе учился. Выбирай жизнь. Выбирай будущее. Выбирай карьеру. Выбирай семью, стиральную машину, удобный диван и друзей. Я выбрал другое – Зону. Узнав, что произошло, институт бросил и пришел сюда. Собирался его найти, хотя мне и говорили, что нереально это, но главная причина в другом была: тянула меня Зона к себе, звала – неслышно, но настойчиво.

– И как тебе это? – спросил Пригоршня.

– Как… Хреново до невозможности, что компас ничего не показывает. Блин, куда же мы забрели, а?

– Не знаю. Что-то мне не по себе, – откликнулся он, поежившись.

С кроны дерева, растущего между бараками, шумно взлетела ворона и каркнула – громко, пронзительно, будто выругалась в сердцах. Никита наклонился, схватил камень и швырнул в нее, но, естественно, недобросил.

– Чеши отсюда! – выкрикнул он.

– Ты не психуй, – посоветовал я. – В Зоне это до добра никого еще не доводило.

Он покачал головой, насупленно глядя перед собой, потом сказал:

– Ладно, идем дальше. Может, в бараках оружием разживемся каким? А то с этим… – Напарник помахал разряженным пистолетом. – Я не чувствовал себя таким голым с тех пор, как в последний раз мылся.

Я пошел, цевьем весла проверяя путь, широко шагая с кочек на травяные островки и опять на кочки. Пригоршня, тихо сопя, топал сзади. Он чуть не налетел на меня, когда я резко остановился.

– Ты чего?

– Гляди… – Я присел на корточки.

Впереди было подобие кратера, конус с бетонными стенками, метров на двадцать утопленный в землю. Вода здесь становилась прозрачней, и я видел уходящую в глубину лестницу, тоже бетонную, – поначалу вполне отчетливо, а дальше она исчезала из виду, скрытая островками пены, неподвижной взвесью крупных грязевых хлопьев и какими-то желто-зелеными травянистыми сгустками, висящими в тоще воды на разной глубине. Примерно в десятке шагов под ногами на широкой ступени лежало тело в военной форме, рядом – каска. Лица мы не разглядели, но заметили чуть ниже оружие, которое мертвец держал за ремешок. Не то ружье, не то автомат, мне такое не встречалось. А дальше, едва различимая в наполнявшей нижнюю часть амфитеатра полутьме, просматривалась лежащая на боку массивная прямоугольная платформа с узкими гусеницами, необычной формы башней, откуда торчал короткий ствол.

– Слушай, да это же пушка! – сказал Пригоршня. – Ну точно! Пушка на гусеницах. Самоходная.

– Никогда раньше такого оружия не видел.

– А солдатика того, может, Медведь и завалил? – предположил напарник.

– Может быть. Надо это дело обойти как-то.

Но мы продолжали стоять, глядя в бетонный амфитеатр. Вода была неподвижна, тело внизу тоже. Травяные комья висели, будто странные дохлые рыбы, ступени уходили во мрак… Картина эта завораживала, казалось, что в застывшей болотной глубине помимо пушки и мертвеца притаилось что-то еще, какая-то сокровенная тайна Зоны.

– Неужто Медведь таки высмотрел здесь где-то поле артефактов? – пробормотал Никита. – Это ж какие деньжищи? Надо, надо если не Медведя найти, то поле это – обязательно, правда? Вездеход себе броневой оборудуем, с радаром, да с пушечкой, да с электроникой всякой. И большой, чтоб в нем спать можно было. Борода мне говорил, что может систему обнаружения такую смонтировать, что никакая сука втихаря не подберется, если мы не захотим ее подпустить. Слышь, Андрюха? Это ж песня, а не машина будет, только деньги нужны на это на все немалые…

Я бы тоже не отказался от подобной машины, но для Пригоршни «универсальный вездеход-броневичок» был особой страстью, голубой мечтой, ради которой он и жил все последние месяцы, после того как я однажды рассказал, что было бы неплохо заделать себе такую штуковину. Он сразу загорелся, стал расспрашивать, что я имею в виду, и в результате впечатлился этой идеей куда больше меня, ее автора.

– Идем, – решил я наконец. – А то будем до вечера туда пялиться да мечтать. Хотя… чувствуешь, тут вроде как время не двигается.

Внимательно глядя под ноги, чтобы ненароком не оступиться и не соскользнуть вдоль бетонного откоса, я стал огибать препятствие, и поспешивший следом напарник спросил:

– Что это ты про время? Как «не двигается», что это значит?

– А ты помнишь, сколько мы уже здесь?

Он помолчал, соображая.

– Больше часа, наверное.

– А освещение, видишь, такое же, как было. – Я махнул рукой вверх. – Светлее не становится, хотя мы ранним утром катер бросили.

– Ну так что? Осень ведь сейчас. Осенью так бывает, что целый день – будто сумерки. Пасмурно, потому что и солнца не видно.

– Это само собой, но меня такое ощущение не оставляет, будто тут все замерло. И время тоже, понимаешь?

Я не видел, но ясно понял, что за моей спиной Пригоршня пожал плечами.

– Не, – решительно сказал он. – Этого не понимаю.

Но все же мои слова заронили в его душу сомнение, потому что когда мы, оскальзываясь и переступая по кочкам, миновали уже половину кратера, напарник объявил:

– Ну вот, врешь ты. Я сейчас на стрелки глядел – идут себе, как всегда. Почти две минуты мы уже вокруг этой фигни бредем, ясно тебе?

Настала моя очередь пожать плечами.

– Это не показатель, Никита. Часы могут и тикать, а время остановилось. Хотя ты прав, вру я, конечно. Время не может встать, просто атмосфера тут такая. А ПДА твой как?

Он посмотрел и сказал:

– Нет, пусто. Слушай, а помнишь историю про потерянный взвод?

– Это ты всякие сказки зоновские собираешь по барам да лагерям, а я не очень-то ими интересуюсь.

– Ну так я расскажу! Вот слушай…

– Не надо, – перебил я. – Не хочу я твои бредни слушать.

– А ты все-таки послушай, – настаивал Пригоршня. – Очень мне эта история нравится. Однажды из НАТО прибыла делегация во главе с каким-то очень важным генералом, чуть не самым главным там у них. Тут, конечно, подсуетились, сталкеров-бродяг поразгоняли, чтоб на глаза не лезли, скупщиков втихаря предупредили: никаких, мол, крупных партий товаров из Зоны наружу не пытаться в это время вывезти, а то накроется медным тазом весь ваш бизнес. Подмели все, розы красной краской покрасили… Ну вот, проехалась, значит, эта делегация вдоль периметра, по Кордону прошлась, а потом главному буржуинному генералу взбрело в его генеральскую голову дальше углубиться, чтобы, значит, заценить обстановку по полной программе. И он об этом своем желании всех оповестил. Тут, конечно, мельтешение началось, потому что очень ведь важная персона… И отрядили ооновцы свой взвод самых опытных вояк: пятнадцать автоматчиков, да трех пулеметчиков, да двух гранатометчиков, да одного связиста с самой мощной, навороченной рацией, и еще интенданта с бочкой варенья и корзиной печенья. В делегации, конечно, у всех мобильники имелись, но ты ж знаешь – здесь они почти нигде не работают. Сели они в вездеходы-броневики и поехали. Экскурсия всего день должна была продлиться, собирались вдоль Кордона по внешней стороне прошвырнуться, вглубь немного заехать – но немного совсем – и назад.