В ночь большого прилива - Владислав Крапивин

Он крутнул штурвал, и тот повернулся с неожиданной легкостью. Над палубой с криком пронеслись чайки. Словно приветствовали нового капитана.

Мальчик тихо отпустил штурвал. И подошел к мачте. Дерево ее было желтым и блестящим, как у скрипки. Оно было теплым.

Мальчик прижался к мачте плечом и щекой. Он услышал тихий и ровный гул. То ли ветер гудел в стеньгах и вантах, то ли в трюмах баркентины проснулось эхо прежних штормов…

Старик теплыми глазами смотрел на Мальчика. И наконец сказал:

— Когда я был такой же, я тоже первый раз пришел на парусник. И тоже слушал…

Мальчик оторвался от мачты и взглянул на моряка: неужели седой могучий старик был когда-то мальчишкой? Старик, видимо, понял.

— О-о, это было давно, — сказал он с коротким смехом. — Тебе надо прожить шесть раз столько, сколько ты жил, чтобы пришло такое время. — Он подумал и тихо добавил: — Но это было…

Мальчику показалось, что старик слегка загрустил. Из-за него. И, чтобы изменить разговор, он деловито спросил:

— А что, весь экипаж сошел на берег? Никого, кроме вас, не видно.

Старик усмехнулся:

— Капитан сошел на берег. А экипаж — вот он. — И хлопнул себя по груди. — Мы сейчас к ремонту готовимся, поэтому большой экипаж ни к чему.

Старика звали Альфред Мартинович. Он был родом из латышской рыбачьей деревни и всю жизнь провел в море. Полным именем его редко называли: во все времена и на всех кораблях к нему обращались коротко и уважительно — «Мартыныч».

— Зови и ты меня так. Я привык, — сказал он Мальчику на прощанье. — И не забывай, в гости приходи.

Конечно, Мальчик пришел. На следующий же день.

На причале, недалеко от трапа, смуглый парень в разноцветных плавках обтесывал длинное бревно. Желтая щепка чиркнула Мальчика по ногам, и он ускорил шаг, чтобы еще не зацепило.

— Стой, пацан! — потребовал парень (а сам все махал топором). — Ты куда?

— Сюда, — Мальчик показал на трап. — На борт.

— Это зачем?

— Надо, — сдержанно сказал Мальчик. Он слегка рассердился. За щепку, ударившую по ногам, и вообще: «Размахивает топором, даже не смотрит. Да еще допрашивает. Кто он такой?»

— Неизвестно еще, надо тебе сюда или нет, — сказал парень и воткнул топор в бревно. — Ты к кому?

— К Мартынычу.

— А по какому делу?

У него был круглый мясистый нос и подозрительные глаза.

— У каждого свое дело, — с досадой сказал Мальчик. — Я ведь тебя не спрашиваю, каким делом здесь ты занимаешься…

— А я могу сказать. Столб ставлю, чтоб электричество на ящик протянуть, а то аккумуляторов не хватает. А вот что тебе нужно?

«Это он баркентину ящиком обзывает», — подумал Мальчик. И не решил еще, что сказать, как парня окликнули:

— Рудик!

Окликнула девушка. Обыкновенная девушка с белой сумочкой. Она этой сумочкой нетерпеливо размахивала.

— Я уже давно готова, а ты…

Рудик повернулся к баркентине и завопил:

— Дед! Кинь из каюты мои манатки, я отчаливаю!

На борту появился Мартыныч. Улыбнулся Мальчику, а Рудику бросил сверток с одеждой. Рудик запрыгал, натягивая брюки.

— Тут к тебе какой-то салажонок просится, — ворчливо обратился он к Мартынычу. — Гляди, чтобы он не свинтил чего на судне.

— Вы, Рудольф Петрович, идите… — медленно сказал Мартыныч.

— Чего?

— Идите. Гуляйте. Я тут побуду, мне все равно спешить некуда.

— Ах, да… — Рудик чуть смутился. — Я и забыл, что сейчас моя вахта… Ну, ладно, дед, я ненадолго. Потом сочтемся. Гуд бай.

— Кто он? — спросил Мальчик у Мартыныча, когда поднялся на палубу.

— Рудольф? Ну как же. Капитан.

— Мартыныч! — жалобно сказал Мальчик. — Вы шутите, да?

— Почему? Я правду говорю. Начальство назначило. Мальчик вздохнул:

— А я с ним поспорил…

Мартыныч ладонью накрыл его голову, повернул к себе, взъерошил волосы.

— Мальчик… Никогда ничего не бойся… Ну, поспорил. Разве это обязательно плохо?

— Я не боюсь. Просто обидно. Он не похож на капитана. Неужели он командовал баркентиной в морях и океанах?

Старик засмеялся.

— Он не командовал баркентиной. Тот, кто командовал, сейчас на четырехмачтовом барке «Лисянский». О, это настоящий моряк. Если даже ветер голосил в вантах, как тысяча ведьм, он все равно не спускал бом-брамсель. Вот так.

— А этот… Рудик?

— У него дело простое: сдать судно в ремонт, когда в доке место освободится. Видишь, как вышло: он недавно закончил мореходку, назначили его на большой танкер младшим помощником. А танкер этот сейчас в плаванье. Ну вот, ему и велели здесь командовать. Пока нас в док не заберут.

— Ух, ну ясно, — облегченно сказал Мальчик. — Значит, он капитан просто так, пока. Не по правде.

— Ну, значит… По правде здесь надо паруса знать. А он фор-марсель от крюйс-топселя не отличит.

— Ну уж! Как это так? — сказал Мальчик, слегка гордясь своим знанием. — Можно кливер с фока-стакселем спутать или верхний марсель с брамселем. Но как можно спутать с чем-нибудь крюйс-топсель?

— О-о, — удивился Мартыныч. — Я вижу, что ты не просто так. Ты знаешь. Нам будет про что говорить. Не надо стоять на палубе, мы пойдем в каюту. И будем беседовать за кружкой крепкого… ну, не рома, конечно, а чая. Я думаю, это будет хорошо.

— Конечно! — радостно согласился Мальчик. — Только я сбегаю за Чипом, а то он обидится.

…Некоторые взрослые говорят, что полного счастья не бывает. Это чушь. Спросите Мальчика, и он скажет, что был счастлив полностью в те дни. Утром он сажал в карман Чипа и спешил на баркентину. Без нее он не мог.

Они с Чипом изучили здесь каждый уголок. Чип прыгал по судну и прятался, а Мальчик искал. Это была отличная игра. Чип любил скакать по сухой теплой палубе, Мальчику нравилось забираться во все закоулки. Только подниматься по вантам на высокие марсовые площадки Мартыныч не разрешал.

Иногда Мальчик вставал на спардеке — верхней палубе посреди баркентины — и поднимал голову. Шелестел в канатах южный ветер. Мачты уходили в синеву. И все вокруг было — как музыка.

Потом звал Мальчика Мартыныч. Они сидели в боцманской каютке, пили коричневый чай с батоном и говорили о морской жизни. О плаваньях в Ла-Манше, когда туман дрожит от сотен корабельных сирен. О том, как отходить от пирса под гротом и стакселем в навальный ветер. О знойных штилях у экватора. Старик учил Мальчика вязать морские узлы и заплетать на концах пеньковых тросов тугие шарики — кнопы.

— Мартыныч, а вы были капитаном? — спросил Мальчик.

— Не был… Не пришлось научиться. Парусные баркасы водил вдоль побережья, но это не совсем капитанская наука. Был я, Мальчик, парусным мастером. Боцманом. Корабельным плотником. А когда начинал плавать, был вторым помощником на шхуне «Сирена».

— Помощником капитана?! Мартыныч засмеялся:

— Помощником кока, Мальчик. Мыл кастрюли, чистил картошку. Это ведь тоже надо. Моряк — не обязательно капитан. Моряк — это кто не может без моря… Ну, ты, я думаю, будешь капитаном.

— А кто будет капитан баркентины, когда ее починят?

Мартыныч поставил кружку и вздохнул:

— Да уж никто. Она свое отходила.

— Как? Совсем?!

— Совсем! С виду она хороша, а внутри все расшаталось.

Это было так неожиданно и грустно. Даже Чип, который сидел у сахарницы, растерянно приоткрыл рот.

— Но тогда зачем?.. — растерянно сказал Мальчик. — Почему же ее хотят ремонтировать?

— А вот почему. Решили ее пристроить для другого дела. Поставят ее у набережной и откроют плавучий ресторан. Говорят, много народу будет ходить, потому что интересно.

Мальчик вскочил, и сахарница опрокинулась, чуть не придавив Чипа.

— Но это же… Так же нельзя! Ведь она же — корабль! А не ресторан.

Мартыныч покачал головой.

— Я знаю. Я говорил, что это не будет хорошо. Корабли должны умирать как корабли. Они это заслужили.

— Вас не послушали?

— Что же делать… — сказал Мартыныч.

Ночью был ветер, и Мальчику приснилось, что баркентина скрипит и жалуется. Она говорила двум сейнерам, которые пришвартовались по соседству:

— Лучше бы я разбилась о камни в том году, когда шторм прижимал меня к норвежскому берегу. Честное слово. Или сгорела бы вместе с танкером «Осака-мару» у Борнхольма. Он ведь был рядом, когда начался пожар. Это все-таки лучше, чем служить танцплощадкой и местом для выпивки. Страшно подумать, что на палубу станут капать соусом и все, кто захочет, будут хвататься за штурвал липкими от шашлыков руками… Если уж я ни на что не гожусь, разобрали бы по-честному на дрова.

— Зачем же на дрова? — прошептал Мальчик. — Разве нельзя, чтобы ты стояла как стоишь? Те, кто хочет, кто любит парусники, приходили бы к тебе и смотрели бы на мачты, на штурвал, на компас. Ребята играли бы в моряков, а Мартыныч рассказывал бы про дальние плавания…