Лихо ветреное - Ирина Волчок

— А что говорить? — хмуро буркнул Павел. — Сам же сказал, что все понимаешь. Паразит.

— Ну вот, совсем другое дело! — обрадовался Макаров. — Хоть какие-то человеческие чувства! А то сидит, как статуй железобетонный. Я уж подумал, что тебе на меня наплевать.

— А тебе на себя не наплевать?! — совсем обозлился Павел. — Ты знаешь, что я думал, когда ты в магазин ходил? Я думал: придет с бутылкой — изметелю до полусмерти! В кровь изобью! А потом лечить буду! Чтобы не то что пить — нюхать не мог! Володь, ведь не дурак же ты! Ведь сам понимаешь! Смотреть же на тебя невозможно!

— Тихо, тихо; тихо, — заговорил Макаров примирительно. Морда у него была дово-о-ольная. — Чего ты так разволновался-то? Хе! Я думал: стальные мышцы, нейлоновые нервы, а вместо сердца — пламенный мотор… А ты у нас вон какой впечатлительный. На меня даже мама так не орет, честное пионерское. Паш, ты меня это… э-э… ты меня прости. Я ж понимаю, ты целую неделю со мной возишься — кому хочешь надоест. Ты не думай, на самом деле я не алкаш… Не, конечно, не такой трезвенник, как ты! Боже упаси. Бывает иногда — Новый год, Первое мая, День защиты детей, то, се… Да не злись ты, я так, болтаю. Я правда редко пью, да и не люблю я этого дела — у меня поджелудочная сразу реагирует, зараза. Это ты в такой момент попал… э-э-э… неудачный. Бывшая моя замуж собралась и меня на свадьбу пригласила. Ничего себе, да? Ну, я и загулял чего-то. Даже и не знаю с чего. От возмущения, что ли? Мне ж на нее сто лет наплевать. А вот прорезалась — и осатанел… — Макаров глубоко задумался, сложив губы трубочкой, подняв брови и вытаращив глаза, и наконец нерешительно предположил: — А может, еще не наплевать? Паш, ты чего опять молчишь?

— Слушаю. — Павел допил чай, встал и принялся собирать грязную посуду. — У тебя опять горячей воды нет. В чем погреть можно?

— Горячей воды ни у кого нет… — Макаров тоже поднялся, стал хлопать дверцами шкафов, заглядывать под мойку, зачем-то полез на антресоли. — Где-то большая кастрюля была… Да черт с ней, брось, я потом все помою. Давай лучше мы сегодня с твоей хатой разберемся, а? Ты не думай, я не только карандашиком умею, я и руками все умею, честное пионерское… Кафель, линолеум, обои поклеить, покрасить чего… А? Мне это запросто. Я вообще, может, в душе не архитектор, я в душе, может, штукатур-маляр. Плиточник-отделочник. А в четыре руки мы все мухой закончим! Ты какой кафель купил?

— Никакого. Когда мне кафель было покупать? — не удержался от упрека Павел, но Макаров скроил такую виноватую рожу, что Павлу даже жалко его стало. Вон как Володька переживает… Хоть и паразит, конечно. — За кафелем я сегодня собирался. Помнишь, ты о каком-то магазинчике говорил? Нарисуй, как проехать, я там один разберусь. Мне еще на рынок надо бы, и посуду кое-какую посмотреть, и утюга у меня нет… В общем, сегодня помотаться придется. А ты вот что… Конечно, это не мое дело… Но знаешь, Володь, ты бы сегодня к матери забежал, а? Она позавчера так расстроилась, а ты даже не позвонил ни разу.

— Черт, — сказал Макаров с тихим отчаянием. — Черт, черт, черт… Ну вот откуда ты на мою голову, правильный ты наш? Прям застрелиться хочется, честное пионерское!.. От глубокого стыда за собственную низость. В чайнике вода осталась? Нет? Поставь побольше, я хоть из чайника побреюсь, что ли… Пойду, правда, позвоню пока. У меня голос очень хриплый? А-а-а, о-о-о, у-у-у… До-о-о, ре-э-э, ми-и-и, ми-ми-ми!

Макаров, придурковато блея на ходу, ускакал в прихожую, а Павел, наводя порядок на столе и в холодильнике, с интересом прислушивался, как Макаров орет в трубку:

— Ма! Я сволочь! Я соскучился! Чего ты мне говорила? Чего я тебе говорил? О-о-о, какой я мерзавец!.. О-о-о, как ты была права!.. И зачем я на свет появился, и зачем ты меня родила?!

Раздался страшный грохот, что-то стеклянно хрустнуло и мелко рассыпалось по полу, Макаров приглушенно чертыхнулся и опять заорал:

— Ма! Слышишь? Это я лбом в пол бью! Или ты меня немедленно прощаешь — или я немедленно еду к тебе! А?.. Все, еду. Тебе чего привезти? Не, я чего-нибудь придумаю. А не знаю. А чего-нибудь хорошего. Ну, все, ну, пока, ну, целую, ну, жди. Привет Антигриппину… то есть как его… ага, Эффералгану, конечно! Да ничего я не издеваюсь! Да ничего я не забыл! И Кысю помню, да, Моисеевну, и ей привет! И Шебутятине привет, и Леди Ди-Ди-Ди! Во, я знаю, чего я привезу! Я рыбки твоим тварям привезу! Они какую рыбку любят? Они белую или красную рыбку любят? А осетра они будут жрать? Ну все, все, я бриться пошел, и практически сразу — к тебе…

Макаров бросил трубку, ахнулся на четвереньки и стал собирать с пола какие-то осколки, ручки, карандаши, ключи и вообще что-то неопознаваемое. Наткнулся взглядом на ноги стоящего в дверях Павла, не вставая с четверенек, задрал голову и горестно сообщил:

— Опять мобильник разбился. Из чего эти стахановцы их клепают хоть? Чуть что, сразу хрясь — и вдребезги. Э-э-эх, третий мобильник за месяц, даже обидно, честное пионерское… Зато ключи нашел, запасные. Возьми, вечером опять ко мне приедешь, да? Чего тебе в пустой хате делать? А здесь мы чего-нибудь интересненькое затеем. Ты плов любишь? Я сто лет о плове мечтаю. От матери вернусь — и сразу плов… Посидим, поговорим. А, Паш?

Макаров, кряхтя и чертыхаясь, поднялся, протянул Павлу связку ключей и с надеждой уставился на него. Павел подумал и взял ключи. Жить в совершенно пустой, да к тому же еще недоремонтированной квартире действительно не удобно, а тут хоть Макаров у него на глазах будет. К тому же трезвый Макаров ему страшно нравился, слушать его было — одно удовольствие, да и кой-какие вопросы у Павла к Володьке накопились.

— Езжай уж скорее, — нетерпеливо сказал Макаров, глянув на часы. — И я прям сейчас побегу. Быстрее сядем — быстрее выйдем. А то пропадешь на целый день, а мне, значит, ждать… Давай, давай, нечего резину тянуть…

Павел вышел из подъезда и с удовольствием огляделся. Во дворе макаровского дома он всегда оглядывался с удовольствием. Макаров говорил, что дом этот — бывший обкомовский, его специально для местной партийной элиты строили, со всеми вытекающими из этого последствиями. Где тот обком и где та партийная элита? А последствия до сих пор функционируют: никаких кодовых замков, но в каждом подъезде — по охраннику, причем не просто пятнистые амбалы из подозрительных агенств, а нормальные милиционеры, с нормальным боевым оружием, с нормальной связью, с нормальными, спокойными глазами… Двор — огромный, густо заросший жасмином и розами — обегала по периметру широкая полоса безупречного асфальта. С одной стороны — въезд в подземную стоянку, рядом — стоянка открытая, небольшая, машин на десять, но тоже с будочкой охраны. С другой стороны — своя котельная, Макаров говорил, что и автономная электростанция есть, только она ни разу не понадобилась, с электроэнергией перебоев сроду не бывало. И все это хозяйство огорожено высоченным забором из замечательно красивого чугунного кружева, впечатление от которого слегка смазывали большие железные ворота, выкрашенные почему-то в защитный цвет. Зато ворота разъезжались в стороны совершенно бесшумно, а рядом с ними торчала еще одна будка с охраной. И даже, кажется, с видеокамерой. Прямо за воротами — огромный, как колхозное поле, газон, посередине которого — широкая каменная лестница, полого спускающаяся прямо к набережной, к небольшому чистенькому пляжу, открытому ресторанчику и лодочной станции. И это — в самом центре города, в трех минутах ходьбы от транспорта, магазинов, поликлиник, отделений связи, кафешек, детских садов, игровых автоматов, табачных киосков и прочих достижений и безобразий цивилизации. Во в каком доме Макаров жил.