Полное собрание сочинений. Том 3. Ржаная песня - Василий Песков

– А Витька хороший, правда ведь, а?

И все громко заговорили: «Витя Балакин очень хороший. Сегодня это так просто, ну, с кем не бывает. Витя – гимнаст, и горнист, и поет, и самый лучший диктор в отряде – читает заметки по школьному радио. И самое главное – он веселый. Видали, какие глаза у Витьки?..»

Двадцать четыре мальчишки и шестнадцать девчонок. Семиклассники. Это как раз тот возраст, когда девчонки на переменах перестают бегать сломя голову за мячом, а, взявшись за руки, со значительным видом ходят, ходят, о чем-то говорят или петь начнут. Ребята тоже особняком. Голоса погрубели. У кого чуб, этот в узких сверх меры брюках пришел, этот украдкой записки в парту кладет. Такой уж возраст у семиклассников. И в этом классе появились признаки «возраста». Но по-прежнему ребята зовут себя пионерами, хотя вместе с галстуком кое-кто носит уже комсомольский значок. По-прежнему Витя Балакин не стесняется сидеть вместе с Сыровой Гелей, на переменах по-прежнему шум и гвалт. «Они не из тихих», – улыбаются и вожатая, и директор.

Двадцать четыре мальчишки и шестнадцать девчонок… Вот Киселева Света. У нее доброе в веснушках лицо и улыбка, готовая полететь. У Светы в прошлом году умерла мать. Улыбка пропала и, может быть, никогда б не вернулась – у Светы целый месяц не высыхали глаза. Отряд – двадцать четыре мальчишки и пятнадцать девчонок – вернул Свете улыбку. Сорок друзей. У них есть своя отрядная песня – «Орленок». Они до сих пор навещают мать погибшего летчика. Носят ей воду, дрова, ходят за хлебом и молоком. Сорок друзей вместе ходили в походы. Они пешком шагали вдоль Волги, они ходили по ярославским местам и читали стихи «Опять я в деревне, хожу на охоту…» – в лесу, где охотился сам Некрасов. Друзья умеют разжечь костер, а все девчонки умеют и на плите приготовить: и борщ, и пудинг, и даже пирожное. У них были специальные сборы: «А что я умею?». Они стали гимнастами и баскетболистами, они поставили пьесу «Павлик Морозов» и еще восемь других пьес. Они писали письма в Чехословакию, рыли картошку и выступали с концертами в подшефном колхозе. У них много друзей на швейной фабрике. Они научились… Многому научились. Когда мы прощались, Жанна Никифорова положила на стол картонку, на которой нитками был укреплен наконечник стрелы.

– У нас пока не делают сувениров. Это на память о нашем городе.

– Но эта дорогая для вас находка…

– Мы еще найдем! – зашумели мальчишки. А первый знакомый Кирпичев Юра вызвался проводить:

– Автобус через два часа. Пойдемте на берег. Наш кремль еще никто не снимал с озера. Я мигом доставлю.

Был ветер, грести было тяжело. Я сменил Юрку на веслах. Волны шлепали о бок плоскодонки.

– А вы держитесь вон на ту колокольню, это как раз против ветра – тогда заливать не будет…

На Юрке были кирзовые сапоги, и я только теперь сообразил: надел он их для того, чтобы подтащить лодку к берегу, чтобы я ноги не замочил.

– Юра, а тебе в комсомол скоро?

– Через год…

В автобусе я достал наконечник стрелы. Кусочек кремня, тысячи лет назад обточенный человеком, по форме напоминал сердце.

– Это что ж, настоящее? – спросил моряк, сидевший рядом со мной, и потрогал пальцем острую сторону камня. – Сами нашли?

– Да нет… – Я опять вспомнил Юрку, представил почему-то, как будет он волноваться перед дверью в райком, как будет говорить биографию: «Ну, родился… Был в пионерах…» Прощаясь с галстуком, ребята толком не знают еще, какую интересную часть человеческой биографии заключают два слова: «БЫЛ ПИОНЕРОМ»…

Знаки на камне

Вы помните васнецовского «Витязя на распутье»? Степь. Белый конь. Тревожный закат. Всадник. Древние буквы на камне: «Как пряму ехати – живу не бывати, нет пути ни прохожему, ни проезжему, ни пролетному». Это слова из древних легенд, преданий и сказок. Но живут на Руси и поныне древние камни. Столь древние, что на них даже не буквы, а таинственные, поросшие каменной зеленью знаки: рука и ступня человека, геометрические фигуры, следы рыси, косули, медведя. Знакам – тысячи лет. Камень еще тысячи лет пролежит. Самое удивительное – мы почти не знаем этих камней. Может быть, недостаточно любознательны, может, потому, что камни не у дороги лежат.

В новгородских, калининских, ярославских, смоленских лесах лежат древние камни, позеленевшие, вросшие в землю. Их не знали ни ученые, ни туристы. Пастухи садились на них пообедать, змеи в жаркие дни выползали погреться на камни. Нашелся человек, которого камни заворожили. Прошлым летом зашел он в редакцию.

– Я из Шуи… Ильин Сергей Николаевич… – Человек поставил у двери тощий рюкзак, присел. Тонкая хворостинка стучала по сапогам. На пыльном голенище оставались следы. Человек прошел пять тысяч верст. Не сразу, конечно. Верст триста – каждое лето. Человек положил на стол облезлую папку.

– Извините за канцелярский прием – на каждый камень я завел дело. Тут все: точное место, когда нашел, кто указал, фотография обмеры, зарисовки следов. Камни называю «следовиками». Вот камень Щеглец – по имени ручья в Новгородской области. Вот Крестовик – по характеру знаков. Клевеческий камень. Всего двадцать два…

С Сергеем Николаевичем мы подружились. Он из породы людей, которых зовут: одержимый, фанатик, чудак. Такие думают, ищут, изобретают. Такие могут сидеть на хлебе и квасе, не спят по ночам, в стоптанных сапогах идут и идут. Такие находят, что ищут.

Почти мальчишкой, как Гайдар, Ильин Сергей «поступил в революцию». Семнадцати лет его приняли в партию коммунистов. Орден Ленина Сергей получил в то время, когда этот орден носили не на колодке, а на подкладке из красного банта. Он был политруком полка, хотя имел три класса церковной школы. Он был в первой тысяче советских парашютистов. Захотел поглядеть на землю с высоты Эльбруса. Поднялся с альпинистами и поглядел.

В тридцать седьмом году его свалил жестокий ревматизм. Пришлось распрощаться с полком. Казалось: постель, ну там сад, огород – не дальше дорога у человека. А он именно дорогой решил победить нездоровье. Поступил к туристам инструктором, а потом сам начал ходить по лесам. И вот уже в тысячи верст за плечами дорога.

Вышел на пенсию, казалось бы, хватит; теперь – сад, огород. Нет, ходит! «На месте, как камень, обрастешь мхами», – это его слова. Ему 63, но встретите, скажете: сорок – сорок пять человеку. «Дорога продляет жизнь» – это тоже его. Ему не платят ни суточных, ни проездных. «Пенсия – весь мой бюджет».

Ходит один. В рюкзаке – хлеб, ножик, болотные сапоги, фотокамера, блокноты, рулетка, бинокль и компас. Милиционеры на него косятся, пастухи принимают за искателя кладов. Ученые снимают шапки и говорят: СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ. Уважение человек заслужил добросовестностью, точностью наблюдений, неутомимостью, бескорыстием. Его статьи и доклады печатали серьезные журналы, наши и зарубежные…