Холодная весна в Провансе (сборник) - Дина Рубина

– И... он женился на ней?

– Не то чтобы женился: дедуля, по слухам, нрава был не простенького, но прожил с ней, как с женой, лет двадцать, до самой смерти... Позже внизу построил у моря еще один дом – сегодня увидишь, как Мария его отделала... Верхнюю виллу сдавали постояльцам, многие были родом из России, дед любил поболтать на родном языке, – а в нижнем доме жили всей семьей...

– Так-так... а что там с заячьей губой?

– ... А вам, писателям, надо расковырять каждую болячку? Уже вцепилась в сюжет, да? Так вот, бедная девочка... Сейчас-то у нас это дело небольшой операции, а в то время... Как родился, так и носи... Но – вечером, вечером! Доедай свой салат, поскачем дальше. Нет, ты глянь, что вытворяет этот паршивец! И ведь ни одну не разбил... Надо бы добавить ему еврик за ловкость...

Не решившись взять такси из-за вдохновенно грабительских цен итальянских водителей, мы опять сели в автобус до Равелло – и вот эту карусель я буду помнить всегда.

Помимо того, что петли дороги вздымались еще выше, еще круче, еще отвеснее, – в автобус набилось народу столько, что в проходе стояли толпой. Он просто обязан был свалиться в пропасть и уйти на дно великолепного залива. А из-за толчеи я, конечно, не успею выбраться в окно. Однако – неплохая смерть для писателя.

(Я вообще в последние годы ловлю себя на том, что все время примеряю какую-нибудь экстремальную кончину, которая украсила бы мою заурядную, в целом, биографию).

Пути нашего немного – шесть километров. Но из-за крутизны и спиральных извивов дороги мы тащимся – и слава Богу! – целых сорок минут. Каждый раз, когда автобус делает еще один полный поворот на каблучке, и близкие и далекие башни Равелло возникают, как мираж, на соседней скале то слева, то справа, моя подруга, которую немилосердно тошнит, стонет:

– Ты видишь, по воздуху здесь всего метров триста...

– Не надо – по воздуху, – бормочу я.

Уфф!... Въезжаем в Равелло!

Увитые остролиственным плющом каменные стены античной виллы Руфоло, ее мраморные аркады, издали – словно вывязанные тонким крючком; сабельный блеск пальм, черные конусы кипарисов на темно-голубом фоне неба, мощь гигантских пиний, разметавших свои жесткие кроны над праздничной россыпью мандариновых, гранатовых и лимонных плодов на хрупких деревцах, и повсюду с этой немыслимой высоты окрест – слепящая холодная синева Средиземного моря с малахитовыми прожилками глубин – роскошь, избыточная для бедного, давненько лишенного рая человеческого воображения.

Первым делом на маленькой средневековой площади перед местным собором мы видим свадебную процессию. Мужчины в черных костюмах, в галстуках или бабочках, дамы – в изысканных нарядах: длинные платья моды приблизительно начала XX века, но не позже... Коралловые бусы, нити жемчуга на утесах грудей, носы, усы, сверкающие броши, тусклые от времени коралловые камеи... У невесты – черные глаза с картин итальянских живописцев, жених красив так, что даже описывать неприлично. Все видано в кино и на кино похоже – включая пейзажи, созданные в киностудии для этой вот, вероятно, свадьбы...

– Ну вот, а сейчас я веду тебя обедать в одно знаменательное место... тут недалеко, о'кей?

Честно говоря, спустившись вновь к соборной площади с высоты бельведера виллы Чимброне, обе мы уже с трудом передвигали ноги.

– ...Лет пятнадцать назад это была вполне недорогая траттория, но ее купила одна испанка, бывшая любовница какого-то, не помню, знаменитого голливудского идола... Так вот, сюда зачастила вся эта блестящая шобла, и цены, конечно, взлетели. Место прославилось... Вечерами сюда не пробиться, но в это время года, да еще и днем, надеюсь, столик для нас выкроят...

Действительно, скромная траттория на одной из узких улиц городка не представляла из себя ничего особенного – обычный антураж итальянских харчевен. Только фотографии предъявляли со стен узнаваемые белозубые улыбки кинодив и политических деятелей. В центре всех фотографий стояла в объятиях знаменитостей роскошная пожилая Кармен с цветком в смоляной прическе.

– Вот она! – не оборачиваясь, проговорила моя подруга, разглядывая в зеркале возникшую в зале хозяйку. – Чуть поправилась... немного постарела... Но все равно хороша!

Было очевидно, что это место знаменито своей хозяйкой: немолодая статная дама в одеянии Кармен, с розой в прическе, плыла между столиками, то откликаясь на чей-то приятельский зов, то улыбаясь кому-то в дальнем углу...

– Она всегда сама выписывает счета, – сказала подруга, – а напоследок угощает гостей каким-нибудь фруктом.

Мы азартно заказали несколько блюд, и уже минут через двадцать поняли, что погорячились: порции здесь подавали обильные, да еще закуски за счет заведения...

– Очень утешительный обед! – заключила моя подруга. После трогательной утренней истории о купце-вдовце она все называла «утешительным» – и историю любви, и виды залива, и вкусный обед...

– Нет, «ньокки» уже не осилю, – с сожалением вздохнула она, отодвинула тарелку с миниатюрными пельменями и обернулась, кивком подзывая официанта. Минуты через три из кухонных глубин выплыла сама Кармен, огибая столики с грациозной легкостью старой танцовщицы фламенко. В руке она держала гроздку крупно-янтарного винограда, которую положила перед нами на скатерть. Мы всплеснули руками, она благосклонно улыбнулась персонально каждой из нас. И склонилась с бумажкой и карандашом над столом, выстраивая в столбик цифры...

– ...Смотри, а стало-то совсем недорого! – удивленно заметила моя подруга, когда вышли на улицу.

– Знаешь... мне кажется, она забыла внести в счет твои «ньокки».

– Ты уверена?

Мы разом повернули и припустили назад. Еще минуты три для нас вызывали из недр кухни образ пожилой Кармен. Наконец она показалась с обольстительной оперной улыбкой на подвявших губах. Мы торопились перечислить то, что съели... Вот, и еще «ньокки», которые вы, сеньора, забыли посчитать.

– О, нет, – она улыбнулась снисходительно и величаво, удивительный гибрид императрицы и старой куртизанки. – Я ничего не забываю. Но сеньора не доела «ньокки», значит, ей не понравились «ньокки», значит, я не включаю «ньокки» в счет...

...На сей раз в обратный путь до Амальфи мы наняли такси. Черт с ними, с деньгами, однова живем, у каждой дети... Подруга долго и дотошно договаривалась с водителем, маленьким, вертким, косоглазым мужичком, назвавшим такую цену, за которую можно было еще раз пообедать в знаменитой траттории:

– Ладно, мы не торгуемся! – сказала подруга. – Но зато уж поедем медленно-медленно...

Он сказал, серьезно глядя ей в глаза:

– Я понял, сеньора. Похоронным шагом.

И всю дорогу гнал во всю прыть. На наши обреченные вопли с заднего сиденья отвечал меланхолично:

– О, я веду так осторожно, сеньоры! Не смотрите вниз, если тревожно на сердце... А если совсем уже страшно, закройте глаза, как это делаю я...

Однако на сей раз и вправду почему-то было совсем не так страшно. Видишь, сказала мне подруга, это потому, что относительно шоссе мы сидим гораздо ниже...

– А ползком, на карачках, – заметила я, – было бы еще спокойней...

В Амальфи, сделав передышку на кофе и понаблюдав из окна кондитерской за суетливой жизнью маленького кипучего порта, мы решили сесть на пароход до Сорренто. И затем долго ждали его на причале, наблюдая, как высокая, похожая на норвежку женщина – курчавая, с орлиным профилем, блондинка – встречает пароходы, хватает на бегу брошенный ей с борта канат, набрасывает его петлей на (бакены? швартовы? – мне лень заглядывать в словарь)... – все это – босиком, в коротких до колен штанах и майке, открывающей красивые мускулистые руки... При ней крутилась девочка лет десяти, явно ее дочь, очень похожая, но в очках; она все старалась помочь матери, даже слегка канючила, а та отсылала ее прочь, что-то весело крича в шуме моторов, в грохоте волн о бетон причала...

Наконец подвалил пароход, качаясь, приладился боком, с грохотом вывалил трап...

Вечером Мария с допотопным фонарем в руке водила нас по своему саду, окружающему дом с трех сторон и жадно, словно ему не хватало ровной земли, взбирающемуся по горе вверх. В темноте, совсем близкое, ворчало и вздыхало море, свет фонаря выхватывал и раскачивал то оранжевые шарики мандаринового деревца, то желтые – лимонного. Еще один фонарь горел у входа, освещая кирпичную дорожку и три широкие мраморные ступени к входной двери.

Наконец она ввела нас в современное, просторное, согретое жаром камина нутро дома с великолепным, взлетающим на второй этаж полукругом деревянной лестницы. Мы оказались в гостиной, и ясно было с порога, что с этим пространством поработал хороший дизайнер: напольные светильники по углам, легкая светлая мебель, словно вчера привезенная из стильного магазина, были расставлены свободно, будто невзначай. Но все – от тканых грубых ковриков на полу до высоких бокалов над стойкой маленького бара – было продумано, выбрано, заказано по дорогим каталогам и любовно приноровлено.