Бандитская россия - Константинов Андрей Дмитриевич

Часы и цепочку Путилин сумел-таки вернуть, когда задержал «чертей». В шайку входило четыре человека. Это были уволенные в запас, которые, промотав выданные им деньги, решили попытать счастье на большой дороге, чтобы вернуться на родину с капиталами. «Нам бы только запугать насмерть, чтоб потом в полицию не доносили. Ведь на нечистую силу не пойдешь же квартальному заявлять», [28] - признавались они потом. Так и доигрались до арестантских рот.

Вспоминая в записках начало своей полицейской карьеры, Путилин с грустью называет это время «расцветом разбойничества и сумерками полицейско-сыщнической власти». Успехи полиции в те годы объяснялись, скорее, энтузиазмом отдельных её представителей. Очевидно, всеподданнейшие доклады, которые с удовольствием читал Николай I, были далеки от реального положения дед.

Что воля, что неволя - все одно

Либеральные реформы Александра II спровоцировали рост преступности. Освободив крепостных, власть обязала их платить слишком большой выкуп за слишком малый надел земли, поэтому желанная свобода обернулась для крестьян нищетой. Вчерашние крепостные, оторванные от привычного жизненного уклада, отправлялись на заработки в город, где, окунаясь в непривычную для себя среду, нередко превращались в маргиналов и давали волю агрессии. Почувствовав вкус к свободе, они не желали возвращаться в прошлое, все усилия правительства вернуть народ к прежним порядкам вызывали лишь волну протеста. Джинн был выпущен из бутылки: расширяя рамки дозволенного, великие реформы способствовали развитию отклоняющегося поведения. Своевольный русский человек и сам порой признает, что принудить его к порядку можно лишь строгими мерами. Существует весьма характерный рассказ о крестьянине, который весной, несмотря на запреты, переходил Неву по тонкому льду и стал тонуть. Городовой спас его от гили, но вместо благодарности тот разразился упреками: «Чего смотрите.» На слова городового «Я же тебе кричал» крестьянин произнес фразу весьма примечательную: «Кричал! Надо было в морду дать!»

Судебная реформа 1864 года отменила закрытый сословный суд, на смену которому пришли присяжные заседатели и мировые судьи. Провозглашенный Александром II «скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных наших суд» открыл эпоху гласных судебных процессов. «Судебный вестник» ежедневно публикует подробнейшие отчеты о рассмотренных делах. Наиболее частым преступлением являются кражи со взломом. Крестьянин Иван Тимофеев - по показаниям свидетелей, «человек самый дурной и никуда не годный; на улице и топора положить невозможно, чтобы он его не украл» [29], - был заключен в арестантские роты на 2 года и 9 месяцев. Более сурово каралось святотатство. Московский цеховой Василий Иванов, укравший икону из церкви, осужден на 6 лет каторги и вечное поселение в Сибири. Испуганными на суде они явно не выглядели и пытались отстаивать свои права: Тимофеев заявил о своем желании получить подробную копию с приговора, а непризнавший вину Иванов утверждал, что «надзиратель говорит по наущению квартального, а сам он и в церкви не был, а «зашел по естественной надобности на двор, где и был схвачен. «Надзиратель грозил, что сошлет меня в Сибирь, а я говорю ему - ваше благородие, Сибирь не загорожена, может, вы и сами туда попадете» [30]. Рост уголовной преступности в городах потребовал реорганизации полицейского аппарата. На долю Петербурга и Москвы, где проживало 1,6% населения России, приходилось 6,2% осужденных; на долю деревни 64,5%, но там жили 90% подданных Российской империи, а стало быть, столичная криминогенность более чем в 5 раз превышала сельскую. Вместо прежних управ благочиния в крупных городах создаются полицейские управления. 31 декабря 1866 года в Петербурге вводится сыскная полиция - прообраз будущего уголовного розыска. Это была необходимая и очень своевременная мера. По данным В. Михневича, [31] в 1868 году в Петербурге совершалось 5 убийств и 2027 краж; к 1877 году количество убийств увеличились до 16, а краж - до 3047.

Михневич рисует столичную жизнь в достаточно мрачных тонах, но вместе с тем отмечает, что «разбойников классического типа в Петербурге не водится», а «большинство убийств носит характер какой-то поразительной, не то ребяческой, не то идиотической простоты, отличается бедностью замысла, отсутствием демонического момента и неумением скрыть за собой кровавый след».

Такой же нелестной характеристикой он награждает и петербургских воров, называя их «жалкими париями, промышляющими по мелочам и по случаю», «Правдивость пословицы: Не клади плохо - не вводи вора в грех!» оправдывается на каждом шагу в практике петербургского хищничества» [32], - пишет он.

О справедливости этих наблюдений Михневича свидетельствуют и записки начальника сыскной полиции И. Д. Путилина, который называет некоторых героев своих записок «соблазненными». Разумеется, между мазуриком, который вытащил кошелек из кармана ротозея, и убийцей нельзя ставить знак равенства, но в практике Путилина встречалось множество людей, которые сделались преступниками случайно, поддавшись минутному искушению. Бывший извозчик Клушин убил двух человек в квартире гостеприимного дворника только потому, что заметил в доме сундуки, где, по его мнению, хранилось много добра. Добычей Клушина стали две старые шубы, две пары сапог и жилет, в карманах которого нашлось 60 копеек. Эти вещи он продал на Толкучем рынке за 8 руб. 25 коп., а после плакал и два раза покушался на собственную жизнь. Убить и взять - это кажется так просто… В июне 1867 года в доме в Гусевом переулке были зверски убиты майор Аш морен ков, его жена, сын и служанка. С проломленными головами их нашли утром. Здесь же валялось и орудие преступления - окровавленный чугунный утюг. Кошмарные подробности смаковались газетами и служили темой пересудов обывателей. Убийцу искали долго. Это был тот редкий случай, когда Путилин пошел по неверному следу и, поддавшись обстоятельствам, первоначально обвинил невиновных. Лишь через год в Новгородской губернии удалось найти солдатку Дарью Соколову, бывшую горничную Ашморенковых. В день убийства эта молодая красивая женщина, которая теперь работала кормилицей в другой семье, собралась ехать на родину и зашла к своим бывшим хозяевам. Те приняли её очень ласково и предложили ночлег, поскольку жили неподалеку от вокзала. Только не спалось в ту ночь Дарье, знавшей о том, что Ашморенковы были людьми состоятельными. Стала её «мозжить мысль: ограбь да ограбь, все твое тогда будет»: Соколову присудили к 15 годам каторги.

Преступлением с «демоническим замыслом» может считаться убийство кухарки Некрасова - чухонки Марии Линдфорс. Поэт любил вкусно поесть, а Ильинична (как для краткости звали кухарку) умела прекрасно готовить и получала за свою стряпню хорошие деньги. Состоятельная чухонка была старой девой, мечтающей о романтической любви. На свою беду она познакомилась и подружилась с Настасьей, которую пристроила в дом Некрасова в качестве судомойки. Через некоторое время в голове у Настасьи созрел коварный план убить Ильиничну и воспользоваться её денежками. Она рассказывает чухонке о том, что в Порховском уезде у нее имеется приятель - волостной староста, красивый, богатый. Интрига завязывается. Вскоре Ильинична получает письмо от потенциального жениха, которое совершенно затуманивает ей голову. Во снах она видит себя счастливой невестой и с радостью принимает приглашение волостного старосты приехать к нему в гости. На станции Новоселье чухонку встречает мужчина, в которого она тут же влюбляется. В «чертог златой» они отправляются на телеге. Стоит ли говорить, что путешествие было недолгим: не прошло и получаса, как «несчастная уже лежала с раздробленным черепом в лесу, бездыханная и ограбленная» [33]. Роль жениха исполнял муж сестры Настасьи, а любовные письма по её просьбе сочинял студент консерватории, поскольку все участники преступления были неграмотными.