Судьба вампира - Дэннис Крик

В полузабытьи и ожидании он провел не менее трех часов. Он пробыл бы в таком состоянии и больше, если бы не странный звук, вернувший его в реальность.

Пулей шарик величиной с колпачок обычной ручки пролетел в воздухе, стукнулся о стену позади него и застыл на подушке. Писатель осторожно взял его в руки. Рассмотрел со всех сторон. Обычная штука, вылепленная из хлебной мякоти. Случайно он сковырнул еле заметную вмятину, пальцы нащупали бумагу. Он аккуратно распечатал послание из хлебного шарика, развернул крохотный листок и прочитал. Корявыми буквами спешащего человека на нем было написано.

Я знаю ее.

Лео Нож

Виктор коснулся рукой лба, чтобы вытереть пот, но, к своему удивлению, наткнулся на холодную, сухую кожу.

Он смял листок бумаги. Мысли лихорадочно крутились в опустошенной голове. Откуда это послание? Кто его автор?

– Эй! – крикнул он, не вставая с койки. – Здесь есть кто-нибудь?

Через минуту в коридоре появился надзиратель. Высокий, неповоротливый верзила с дубинкой и пистолетом в кобуре, свисающей с пояса на толстом животе.

– Чего тебе? – он подошел к решетчатой двери.

– Ты знаешь всех, кто сидит здесь?

Нахальная улыбка растеклась по жирному лицу Верзилы.

– А тебе какой интерес?

– Просто скажи, ты всех знаешь?

– Ну, допустим всех. И дальше что? – Виктор поймал себя на мысли, как этот увалень похож на своего начальника. И от этого ему стало не по себе.

– Кто такой Лео Нож?

– Откуда тебе известно это имя?

– Я хорошо осведомлен.

– Вот суки конченые, – от досады Верзила сплюнул. – Не успеешь запустить в камеру новичка, как все уже знают о нем! Лео Нож наш постоянный клиент. Мелкий воришка и мошенник. Он сидит рядом с тобой через стену, – Верзила бросил взгляд на соседнюю камеру.

– Только не вздумай выходить с ним на контакт. Общение с другими заключенными у нас карается исправительными работами еще до суда. А на твоем месте, путешественник, я бы вообще был тише воды, ниже травы. За такие преступления убивать надо. Лично я бы так и поступил.

– Так ведь я еще не осужден!

– Ну так будешь, – хихикнул надзиратель.

От этого смешка и фразы, сказанной с непринужденной легкостью, писатель едва не взвыл. В этот момент надежда на спасение стала для него совсем призрачной.

Ближе к вечеру Виктор Мурсия понял, что чувство отчаяния не имеет границ.

Никаких вестей от Эдди не было. Связаться с заключенным по имени Лео Нож у него не получалось. Тупоголовый Верзила постоянно курсировал из одного конца коридора в другой, изредка бросая на него презрительный взгляд.

В общем и целом положение его было печально.

Он обвинялся в двойном убийстве, был посажен за решетку с явной перспективой остаться за ней на многие годы. Единственный звонок он использовал, но результата пока не было. И, возможно, не будет (в этом случае он всерьез рассматривал вариант с самоубийством, ибо сразу понял, что в камере долго не протянет). Однако во всем том ужасе, который охватил его, ему удалось найти один положительный момент.

Он мог отвлечься от перипетий романа, плотно засевшего в его голове с того момента, когда в ней родилась основная идея. Он давно мечтал о дне, когда герои оставят его в покое и хотя бы ненадолго дадут ему возможность не думать о них. К сожалению, найти такой день у него не получалось.

Каждое утро он подстегивал себя воспоминаниями о молодости, когда стремление работать просыпалось раньше него и не оставляло его в течение суток, иногда не давая ему уснуть до глубокой ночи.

В его голове сидели чертики, которые каждый божий день твердили только одно слово: «работай!». И он слушался их. Потому что иначе ощущал себя полным ничтожеством.

Еще не дописав первую главу, он уже заглядывал в самый конец романа, не имея ни малейшего представления о том, как будет выглядеть вся история целиком. И постоянно бил свои рекорды. Ему казалось, что если он не работает хотя бы день (это значило минимум с десяток страниц), то совершает преступление. Это сидело где-то внутри и не давало ему думать ни о чем другом. И уж тем более не давало ему это другое делать.

Гонимый чертиками, он часами просиживал перед пустым листом, чередуя размышления с выпивкой. Иногда это чередование доводило его до такой усталости, что он не помнил ни начало дня, ни его конец.

Но, несмотря на все душевные терзания, поиски идей и хроническое недосыпание, он мог назвать то время лучшим в своей жизни. Ибо именно в то время он написал книги, впоследствии ставшие бестселлерами.

В последние несколько лет похвастаться таким усердием он не мог. Постоянно задаваясь вопросом, что же влияет на продуктивность его работы, он не находил однозначного ответа. Что это было? Возраст? Усталость? Потеря мотивации? Почему раньше он выдавал по три-четыре романа в год, а за последние пять лет написал всего лишь два?

Наверное, возраст. Да, наверняка именно возраст, который и включал в себя такие явления, как утомление и пресыщение. Мысль о том, что свой лучший роман он уже написал, больно била по писательской производительности. И такая мысль не оставляла его. Она мешала ему двигаться дальше.

В молодости он надеялся поднакопить опыт, а потом приняться за создание шедевра. Но годы шли, а мыслей все не хватало. Их он набирал только на дежурные четыреста страниц очередной женской мелодрамы, от которой его самого тошнило. Но где было что-то стоящее? Где та книга, которая поразит всех и, наконец, его признают не только домохозяйки и мечтательные нимфетки, но и критики?

Время. Время… Его всегда не хватало. Вот бы остановить его. Годы бы застыли в одночасье, дни бы замерли, часы умолкли. И тогда ему вполне хватило бы времени, чтобы осуществить свою мечту.

Неуклонно возвращаясь в мыслях к своим книгам, он понимал, что даже здесь, в душной камере подвального помещения полицейского участка на улице Саванна в мрачном городе Менкар, ему не избавиться от них. Даже здесь не действиями, но мыслями он все равно писатель.

Выходит, этот единственный положительный момент стал продолжением его отчаяния? Ведь в нем смешалась и боль от неисполненного желания (все зависит только от тебя), и чувство, что теперь он уже никогда ничего не напишет.

– Мурсия, на выход!

Это Верзила подал голос.

Писатель вскочил с койки.

– Куда меня?

– К телефону, – бросил надзиратель, звеня ключами. – Скажи спасибо шефу. Если бы не он, тебя бы ни за что к нему не подпустили.

Последние слова Верзилы Виктор не дослушал. Так же, как и его знаменитый ехидный смешок. В голове вертелись мысли о правах арестанта. О том, имеет ли он возможность сделать второй звонок. И если звонит не он сам, а звонят ему, то в праве ли он говорить по телефону. И еще о многих других вещах.