Зашвырнуть ключи - Владимир Михановский

Глава шестая

УЛЫБКА НЕФЕРТИТИ

Рина медленно поднесла к глазам камею, еле светящуюся в темноте. Нефертити улыбалась загадочно, словно говорила:

– Ты храбришься только на словах, попробуй на деле!

Она отвинтила крышку перстня. На дне тайничка скорее угадывались, чем видны были, два маленьких зернышка. Достаточно одного – и душа улетит туда, где нет ни печали, ни воздыхания.

Может быть, это и есть лучший выход? Не лучше ли умереть, чем пребывать в двусмысленном положении внезапно покинутой?

Что же, проглотить? Так вот взять и уйти из жизни? Уйти, оставив его?

«Яд, которому нет цены», – сказал ей тогда приятель. Когда это было? Одиннадцать лет назад, в первую годовщину свадьбы. Гуго уже тогда называли «королем физиков». Рина во время прогулки случайно встретила на каком-то из верхних горизонтов приятеля, с которым вместе заканчивала медицинский факультет. Он слыл в колледже большим оригиналом. И теперь в мимолетной встрече не преминул подтвердить свою репутацию, сделав странный подарок.

– Слышал о твоем супруге, – сказал приятель. – Говорят, подает большие надежды.

– Гуго много работает, – сказала Рина.

– Ну, а если ничего не получится? И надежды лопнут, как мыльный пузырь? Что тогда, а? – захохотал бывший однокашник.

Рине был неприятен смех, да и весь разговор.

– Вот для подобных случаев, когда лопаются надежды, я хочу подарить тебе одну безделушку, – сказал приятель, становясь серьезным. – Два чудных маленьких зернышка. Хранить их можно где угодно. Да вот хотя бы в этой штуке.

Он взял ее руку и отвинтил печатку с перстня. Рина не сопротивлялась, лишь бы поскорей закончить тягостный, нелепый разговор.

– Что ж ты не спросишь, какой это яд? – спросил приятель.

– А мне все равно.

– Совсем не все равно. Знай, что здесь, – указал он на камею, – не какой-то там вульгарный цианистый калий или что-то в подобном роде. Ты же знаешь, яды – мое хобби.

Рина знала, что еще с первого курса он увлекался классификацией ядов и их свойствами.

– Я теперь устроился, так сказать, по специальности, – продолжал приятель.

– Отравителем, что ли? – не удержавшись, съязвила Рина.

– Узнаю Рину! – воскликнул приятель с таким восторгом, что какой-то прохожий обернулся. – Что там кустарь-отравитель? Бери выше! Я работаю в токсикологической лаборатории у самого Джона Вильнертона.

– «Уэстерн компани»?

– Она самая. Компания-спрут, государство в государстве и так далее. Для ученого – богатейшие возможности. Можно синтезировать любую пакость. Причем экспериментируй на чем угодно, начиная от морских свинок и кончая… Ну, ладно. А вот эту штуку, – он указал на перстень, – я синтезировал самостоятельно. Начальство о ней не знает. Это моя маленькая тайна. И моя гордость! Тебя интересует, как она действует, моя гордость? – спросил он, хотя Рина молчала. – Действует – одно удовольствие. Можешь на меня положиться. Проверено. Ни один медик не определит, от чего скончался человек. Поставит диагноз: паралич вегетативной нервной системы, и баста!

– Прощай, – сказала Рина.

– Отныне у тебя полномочия чуть не самого Господа Бога, – сказал приятель прощаясь. – Ежели уж очень надоест тебе какой-нибудь субъект – угости его зернышком…

Как его звали, приятеля? Странно, она не могла вспомнить его имени. И о зернышках она не вспоминала до сегодняшнего вечера. А что, если…

Рина похолодела от внезапной мысли. Но прогнать ее уже не могла.

Что, если уйти из жизни вместе с Гуго?

Жить без него нет смысла.

А с ним невозможно.

И если окажется, что он с другой… Зернышко ему, зернышко себе.

Все равно спишут на того, кто прислал письмо с алой гвоздикой.

Утром она припомнила то, о чем думала ночью, и ужаснулась собственным мыслям.

Скверно выбритый Гуго сидел напротив и прихлебывал кофе, свободной рукой быстро перелистывая пухлый «Вестник нейтринной физики».

Рина украдкой поглядывала на него, стараясь угадать: куда улетал Гуго ночью? Потом рассердилась на себя: ведешь себя, как девчонка. Спроси у него, и делу конец!

Нет, не буду. Такой вопрос может повлечь за собой долгое и тяжкое объяснение, а нервы Гуго и так напряжены до предела. Возможно, кроме письма есть еще что-то, что Гуго скрывает от нее. Надо беречь его нервы.

Внезапно со всей отчетливостью Рина поняла, как дорог ей этот человек.

Нет, что бы ни сотворил он, никогда у нее не поднимется рука на Гуго.

Надо выбросить зернышки, избавиться от искушения.

Когда Гуго улетел в Ядерный, Рина пошла в ванную. Включила воду. Долго смотрела то на серебристую струю воды, то на две крупинки, высыпанные на ладонь.

Теперь, на свежую голову, она припомнила все, что говорил ей вечером Ленц. И ее поразила вещь, на которую она вчера не обратила внимания: вопиющее противоречие между тем, что утверждал Гуго несколько лет назад, и тем, что говорил он ей вчера вечером. Вернее, даже не с тем, что говорил, а с тем, что сквозило в его словах.

…Это было в Швеции восемь лет назад. Нарядный Стокгольм приветствовал почетных гостей.

Ленцы остановились в шикарном отеле с несколько необычным названием «Динамит».

Вечером Нобелевский комитет дал банкет. Рину Ленц – супругу нового лауреата – вел к столу сам шведский король…

А потом Гуго, после первого ритуального бокала, произнес спич. Речь его обошла назавтра всю мировую печать. Но Рина всегда считала, что в газетных отчетах утрачено было главное, хотя они и воспроизвели дословно, со стенографической точностью то, что сказал Ленц.

Газетные отчеты не могли передать жесты Гуго, интонации, неповторимую улыбку.

– Физиков иногда называют разведчиками человечества, – сказал Гуго. – Я не согласен с таким сравнением: ведь разведчик может раскрыть дислокацию вражеских войск, а может и не раскрыть – все зависит от того, как ему повезет. С физиком дело обстоит иначе.

Сравнивают физиков и с поэтами: и физики, мол, и поэты познают в конечном счете природу, некую объективную реальность. Но только физики делают это в научных категориях, а поэты – в образах.

Последнее сравнение, мне кажется, тоже хромает. Не родись Лев Толстой – и у нас не было бы «Войны и мира», не родись Шекспир – и человечество было бы навеки лишено «Макбета» и «Короля Лира». Таковы законы искусства. Или, если угодно, беззаконие.

Иное дело – физика. В ней – к счастью или к несчастью – нет места подобным случайностям. Подобно тому, как материя существует объективно, вне нас, так существуют и законы движения материи, законы мироздания. И люди до тех пор, пока они существуют, будут открывать один за другим эти законы.