Контракт - Светлана Храмова

Инна так же судорожно переключилась на дочку. Отрабатывала повинность, играла в школе фортепианные партии скрипичных сонат — и лелеяла мечту воплотить несостоявшееся в Анечке. Подарить то, чего сама Инна не познала. Успех и славу. И как все теперь запуталось! Вслух сказать, что Анечка — хорошая девочка, но ждет ее будущее концертмейстера, да и то в лучшем случае, Исидора не решалась. Она давно для себя решила, что согласилась заниматься с Аней из чувства долга. Долг она всегда отдает честно и последовательно, остальное не ее забота. Из кукурузного початка орхидея не вылупится. Музыка Анечке полезна, лауреатами становятся не все, а уж любимцами публики — тем более.

Суровая ли это истина? Да нет, обычное дело, сила дарования определяет успех. Сколько бы ни говорили о случайностях и непредсказуемостях, об интригах и заангажированности, о том, что «все куплено», но сила дарования определяет успех. Единицы пробиваются — и дело вовсе не в «оказаться в нужном месте и в нужное время». Закон срабатывает, он суров и в конечном итоге справедлив. Жесток и отнюдь не снисходителен, нет ничего в нем ужасного или мерзкого. Каждому воздается по заслугам, по масштабу этого самого дарования, само слово одаренность включает так много совершенно не взаимосвязанных между собою качеств! Выдержка, терпение, точность, выносливость. Сумасшествие? Да, конечно, тоже включено. Упавшая на счастливца с неба способность запомнить невероятное по объему множество произведений? Да, это тоже.

И еще что-то неуловимое, за чертой определений и за гранью понимания. Но везение — в последнюю очередь, если вообще в списке присутствует. Дар — уже и есть везение, при определенном комплексе данных успех неизбежен. Исидора знала это наверняка. Как и то, что тысячи (или сотни тысяч? миллионы?) музыкантов целенаправленно приговаривают себя к провалу, хотя щедро одарены, преданы музыке с детства. Но какого-то винтика в целостной системе не хватает — маленького, почти незаметного, и успех никогда не увенчает усилия, результат недостижим и миссия невыполнима. Будут клясть судьбу, потом обидятся на нее, потом — кто какую сможет (это самый сложный пункт, отправная точка для другой судьбы, резкая, лбом о стену, смена сценария) — придумают себе новую жизнь, возможно, даже счастливую, но без цветов и оваций. Скромную и тихую.

Достойнейший поворот дела — преподавательские радости, иные несостоявшиеся триумфаторы становятся истинными подвижниками. Мучительный и непривлекательный поворот — преподавательские будни, но присутствуют отвращение и постоянные жалобы на несправедливость. Уязвленная гордость и неудовлетворенные амбиции, часто приводящие к язве желудка. Есть редкие случаи мужественного прощания с музыкой, переход на работу в банк, уход в торговлю недвижимостью или обзаведение земельным участком, мирное разведение овец и выращивание клубники. Это счастливые люди, сбежавшие от профессии «неудачник». Остальные приспосабливаются, как могут.

Анечка пока что просто слушается маму. Она очень старается. Звезду с неба не ухватит, это да, но вполне прилично играет. Иногда не хуже Инны… да, не хуже Инны в лучшие времена.

Последняя репетиция перед концертом, настрой на хороший результат в ее случае необходим. Боже, какие она кровавые репетиции с Митей устраивала! Но там другое дело, там работа всерьез, можно говорить все, не жалея и не сюсюкая. А ведь и правда — кто жалеет талантливых? Кто хотя бы однажды проникся состраданием к щедро одаренным? Они в другой категории, небожители. И драмы, и страдания — за семью замками сокрыты. Будто их бури стороной обходят и страсти не сшибают с ног.

Она вздрогнула от воспоминания о Жене Величко, обходительном и застенчивом мальчике — в десять лет. Но его привели к ней шестилетним — он тогда худющим, хулиганистым был. В четырнадцать лет он уехал за моря, в большую и жаркую страну, с другим педагогом. А в двадцать шесть, два года назад, — выбросился из окна парижского отеля «Конкорд». Двадцать шестой этаж. Лауреат трех конкурсов, а после первой премии на крупнейшем международном состязании, двадцать один год тогда был Жене, — разъезжал по всему миру, виртуозность безграничная, давно позабытая.

Как глупо, как непоправимо.

— Антон Степанович, вы делаете страшную ошибку, не отдавайте Женю в руки человека, мало вам знакомого. Вся эта история мне очень не нравится. У Мирвольского взгляд скользкий, склизкий. Он странный человек, странный — и это не ревность, мне хочется руки вымыть после разговора с ним, я не могу найти этому никакого объяснения, но неспроста. — Исидора тогда убеждала страстно.

— Но поймите и меня, ну хоть на минуту поставьте себя на место бедного человека, мало зарабатывающего, но не желающего, чтоб и сын прозябал в нищете. Что его ждет здесь? — Отец Жени, человечек в сером костюме, мявший в руках непременную кепку, без кепки она никогда его не видела, смотрел на нее с отчаянием и решимостью, она бы сказала — безумца, но логика в словах присутствовала. А во взгляде — нет никакой логики. Сплошное упрямство. Тот разговор в коридоре школы она запомнила навсегда. Антон Степанович продолжал что-то бормотать, бубнить себе под нос. Она постояла рядом, махнула рукой и вернулась в класс.

Женю забрали у нее за два месяца до того разговора, он перешел к скандально известному Арнольду Мирвольскому. Арнольда пригласили — уж как он добился этого приглашения, одному богу ведомо, — но пригласили руководить заморской школой искусств. Даже специальной школой. Он объявил о желании вывезти с собой нескольких талантливых ребят и переманил Женю. Не Женю даже, у них с Исидорой отношения превосходные сложились, он был ее гордостью, классным запевалой, так сама Шилова его и прозвала, — а Женькиного папу убедил в гарантированности зарубежной карьеры сына. Темная история. Мотивы Арнольда понятны — увезти самых лучших учеников из питерской школы, будет материал для создания образцово-показательного класса, за морем убедятся в Арнольдовом таланте.

Наглость-то какая! Вырвать ребят из семей — пусть не очень благополучных, но семей! И потом издеваться над ними. Никто не знает, что происходило с Женей на самом деле. Он жил в семье у Мирвольского, играл лучше всех, что неудивительно (уровень дарования, уровень дарования!), но вести редко доходили.

Однажды приехал, когда ему было семнадцать — невысокий, темно-русый, неприметный, — Исидора с трудом распознала прежнего Женю в мальчишке с отстраненным взглядом. Будто ледяной, улыбка автоматическая, вежлив и вышколен. Исидора знала, насколько он раним и восприимчив, как старается скрыть это. Теперь даже от нее. С таким трудом расслабила его когда-то, сделала почти душой компании. Скрытен неимоверно, а стал откровенным, поверил и прикипел. Трудов это стоило, но поверил.

А тогда сказал ей вдруг: «Я теперь люблю быть один. Знаете, сколько часов я провел, прячась ото всех! Там в середине дня круглый год жара, зато можно найти укромное местечко и, лежа вниз лицом, рассматривать муравьев, копошащихся в траве, выгоревшей под солнцем. Страна копошащихся. Люди тоже, как муравьи, но спрятаться им сложнее. В домах пережидают, жизнь там медленная-медленная». И в этой стране, где все так медленно, он отшлифовал способность рафинированно точной игры на рояле с неимоверной скоростью. Рассказывают, по ночам гонял на спортивном автомобиле, попал в какую-то страшную аварию, выжил, только шрам на шее, глубокий и косой, краснел яркой отметиной.

А потом страшная история его обучения всплыла наружу. Мирвольский насиловал малолетних учеников, издевался над ними прямо на уроках, повторяя, что они всецело в его власти, должны молчать.

Женька вырвался из ужасного круга, казавшегося замкнутым. Исполнилось восемнадцать — женился на восторженной блондинке Ядранке, студентке школы, давней подружке из Чехии.

Рассказывают, что перестал ходить на занятия вовсе, занимался сам и сам уже шантажировал Арнольда, заставляя представительствовать на конкурсах в качестве педагога восходящей звезды. Побеждал с триумфом. Как он играл Листа в транскрипции Горовица! Фантастика! Женя мгновенно стал сенсацией после концерта в токийском «Опера Сити Холл», газеты называли его лучшим молодым пианистом столетия. Весь мир у его ног, а он прыгнул из окна — миру под ноги.

История с издевательствами всплыла наружу, Женьку принудили свидетельствовать в суде, он вместе с другими бывшими учениками давал показания. Мирвольского посадили за педофилию почти на двадцать лет.

А скрытный и гордый Женька не выдержал славы подростка-мученика. Слава виртуоза его устраивала куда больше. В Париже, среди грома оваций, его абсолютный слух выделил почти неразличимое слово, выплюнутое квакером-невидимкой, лицо его покраснело и стало одного цвета с горящим поперек шеи шрамом. Он, улыбаясь, раздавал автографы, даже два интервью после концерта — Женькин английский безупречен! — записаны на пленку: «У меня здесь волшебный номер с роялем, специально заказанным для меня директором первоклассной гостиницы — он наслышан, что я люблю заниматься по ночам! Я благодарен за теплый прием и намерен готовиться к завтрашнему концерту».