Высокочтимые попрошайки - Акоп Паронян

— Ну, хорошо, отлично! — встряхнулся врач, отчаявшись добиться ответа на свой вопрос. — Завтра утром приду навещу вашу милость.

— Можно.

— До свиданья, не огорчайтесь, примете несколько раз мои лекарства, и ваш недуг пройдёт.

— Спасибо.

Врач взял шляпу и уже уходил, когда Абисогом-ага сказал:

— Не забудь, что написать обещался…

Врач стал вспоминать и, вспомнив, ответил:

— Да, да, я должен написать о вас в газете… До свиданья.

Как только врач вышел, Абисогом-ага заговорил сам с собой:

«Я боялся, как бы он вдруг не понял, что я не болен. Ведь тогда весь город узнал бы, что я притворился больным. Однако ж я зря боялся, ведь он не только не понял, что я здоров, но ещё и сказал, что от двух-трёх ложек его лекарств болезнь пройдёт… Эх, лекари, лекари! Выходит, вы тоже ничего не смыслите в наших болезнях, и бабушка моя неспроста, когда болела, даже видеть вас не желала. Я здоров, господин доктор, здоров! Просто для того, чтоб имя моё напечатали и в других здешних газетах, взял и заболел».

Это последнее признание показалось Абисогому-аге своего рода дуростью, и он для успокоения совести добавил: «Чего доброго, со стороны могут подумать, что я и в самом деле не болен… Но ведь сколько уж дней мне и впрямь чего-то всё неможется, ни есть не могу, ни спать, вот и кашель какой-то напал, всю ночь мучал…»

О честолюбие! Значит, это правда, что подчас ты из умных делаешь дураков, а из дураков — умных?!

9

Чтобы немного перекусить, Абисогом-ага спустился вниз, но там он увидел нескольких, вероятно только что пришедших, визитёров и незаметно выскочил на улицу, иначе ему пришлось бы принять и этих посетителей, и тех, что пришли бы после, и тогда у него вовсе не было бы времени ни есть, ни спать…

Ещё до приезда в Константинополь, Абисогом-ага знал, что в Пера есть французский ресторан, куда ходят обедать преимущественно важные персоны, и поэтому, выйдя из дому, он решил прямо направиться в упомянутое заведение.

Едва он сделал несколько шагов, как перед ним вырос худой, лет пятидесяти человек в потрёпанном сюртуке.

— Сдаётся мне, что вы и есть Абисогом-ага? — сказал худой человек.

— Да.

— Не уделите ли мне несколько минут вашего времени?

— Да…

— Я, видите ли, издал ряд учебников, во многом изложенных мной в новом духе, и вот приблизительно штук сто из них, разумеется, сто экземпляров, я хотел бы предложить вам… Простите, что дерзаю… Однако до дерзости этой нас довела нация, которая не поддерживает своих преподавателей и позволяет им влачить жалкое существование. Ах, если мне не удастся сегодня же сбыть свои учебники, проклятый типограф бросит меня в тюрьму. Я ещё не расплатился ни за бумагу, ни за печать, и он грозится…

— Для чего мне учебники?

— Ну, подарите вашим друзьям, родственникам. Умоляю вас, уважьте мою просьбу, по шести пиастров это составит шестьсот пиастров, а такая сумма для вас ведь сущие пустяки.

— В какую сторону идти к французскому ресторану?

— Идти прямо. С удовольствием провожу вас туда.

— Буду благодарен.

— Как раз и побеседуем… У нас, ваша милость, преподавателей, можно сказать, ни в грош не ставят. Между тем, будучи слугами нации, они одновременно и отцы её. Это благодаря им она идёт вперёд и развивается. Но кто учитывает это? Никто!.. Да, тяжела у нас участь преподавателя. Сегодня определили его на должность, и он рад, счастлив, а через несколько дней, глядь, выпроводили из школы. Причина: попечителю поклонился не в пояс. Прослужи он несколько месяцев, не получая денег, и попроси потом в один прекрасный день хотя бы часть причитающегося ему жалованья, — его уволят. Причина: требовал денег… То и дело его ещё и попрекают куском хлеба: «Дармоеды! Сидите у нас на шее! Живёте на деньги нации!» Ах, Абисогом-ага, дорогой мой, нет, вы не знаете, как бедствуют преподаватели Константинополя! Наша бедность достигла своего апогея… Вот вы и выслушали меня, и я думаю, что после всего сказанного вы не откажетесь купить сто экземпляров моих учебников.

— Этот ресторан очень далеко?

— Нет, уже близко… Но в таком положении здесь не только преподаватели; а наши авторы, редактора, типографы, книготорговцы, все те, кто кормится печатным словом, разве они не так же нищенствуют?! Трубим о прогрессе, а сами идём назад, славословим свет, а сами идём во тьму, призываем идти направо, а сами идём налево, говорим о будущем, а сами идём в прошлое… О, когда же мы перестанем принимать слова за дела!

О, суесловие!.. О, высокопарные речи вместо высоких дел!..

— А в этом ресторане хорошие обеды?

— Отличные… Вам сто учебников послать домой?

— Через несколько дней… отвечу.

Разговаривая таким образом, собеседники добрались до ресторана.

— Пожалуйте, милости просим, Абисогом-ага, входите, — говорит учитель.

Абисогом-ага входит в ресторан и ничего, кроме зеркал, вокруг не видя, всплескивает руками:

— Мы не туда попали, здесь зеркала продают.

— Нет, нет, мы в ресторане.

Наконец оба приятеля садятся за свободный стол.

Гарсон приносит листок с перечнем кушаний.

Абисогом-ага берёт листок в руки, разглядывает его, переворачивает, разглядывает и обратную сторону и кладёт на стол.

— Что будем есть? — спрашивает учитель.

— Я — жареную баранину.

Учитель подзывает обслуживающего мальчика к столу и заказывает кушанья, как Абисогому-аге, так и себе.

— Скажите, Абисогом-ага… теперь, когда вы уже знаете, в каком они положении, учителя наши, вам не жалко их?

— Жалко.

— Тогда я спрашиваю: подобает ли целой нации безразлично взирать на то, как прозябают её учителя?

— Не подобает.

— Хотите, я сегодня же вечером доставлю вам мои учебники?

— Оставь их пока у себя, об этом поговорим после.

Гарсон приносит заказанные кушанья, Абисогом-ага, перекрестясь, съедает в два приёма своё жареное, потом, обратившись лицом к учителю, говорит:

— Кусочком мяса разве наешься? Скажи-ка этому мальчишке, чтоб мне побольше принёс.

Мальчик подбегает к столу, и учитель заказывает пилав[14].

В это время в ресторан входит полноватый, среднего роста молодой человек с пакетом в руке, и, оглядевшись, направляется к столу Абисогома-аги.

— Кажется, говорит непрошеный гость, — я имею честь видеть Абисогома-агу?

Абисогом-ага, недоумевая, молча смотрит на стоящего перед ним незнакомца. Молчит и сотрапезник.

— Кажется, — повторяет незнакомец, — имею удовольствие стоить перед тем большим человеком, который изволил посетить нашу столицу, дабы здесь… именовать себя меценатом?

Абисогом-ага, не осведомлённый в подобного рода тонких оборотах, берёт ложку и начинает уплетать только что принесённый ему пилав. Что же до учителя, то, полагая приход незнакомого краснобая обстоятельством, могущим расстроить его дело, он предпочитает помалкивать.

— Кажется, — в третий раз повторяет непрошеный гость, я имею счастье находиться в обществе благороднейшего лица, чьё имя третьего дня я прочитал в одной из наших газет?

Абисогом-ага, занятый своим пилавом, продолжает безмолвствовать, и тот вынужден выразиться яснее:

— Кажется, это вы, ваша честь, Абисогом-ага?

— Да.

Молодой человек садится.

Мальчик подбегает к столу и спрашивает у нового клиента, что подать.

— Яичницу, — отвечает новый клиент, положив свой пакет на свободный стул.

Абисогом-ага приканчивает и пилав и заказывает поджаренную па углях рыбу.

— Эх, Абисогом-ага, великим счастьем почитаю сидеть за одним столом с добрейшим из моих соотечественников. Ваш покорный слуга причисляется к представителям национальной интеллигенции, причём, пожалуй, и немного поэт… Я — автор ряда драм, и желал бы хоть по двадцать экземпляров каждой из них преподнести вам.

— О! Кого я вижу!.. — восклицает вдруг некто с улыбающимся лицом, устремляясь к Абисогому-аге. — Моё почтение! Добрый день!

— Добрый день.

— Я из наших отечественных адвокатов. Узнав о вашем приезде, поспешил засвидетельствовать… и сразу же попросить, чтобы вы все ваши тяжбы поручили мне…

— Тяжбы? У меня их нет.

— Если у вас нет никаких судебных дел, то зачем же вы приехали?

— Я по другому делу приехал.

— Нет, это представить себе невозможно! Вы, такой человек, и не имеете ни единой тяжбы? Это же не только немыслимо, но даже и, если угодно, бессовестно!.. Прошу прощения, однако полагаю, что у подобных вам лиц должны быть десятки, сотни судебных дел, ибо чем больше этих дел, тем меньше адвокатов, лишённых средств к существованию. Кому же как не вам затевать судебные дела?! Не нищим ли прикажете судиться?

— Я ни с кем не сужусь и не буду судиться.

— Удивительная вещь! Что, вы даже не намерены кого-нибудь отдать под суд?