Золотой характер - Виктор Ефимович Ардов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сдвинув на затылок соломенную шляпу, размахивая на ходу пухлым портфелем, Петр Алексеевич бодро шагал домой, предвкушая тот недалекий миг, когда он усядется за холодную ботвинью, потом вздремнет после сытного обеда, потом будет пить чай с вареньем, потом перекинется с женой в «подкидного».
Но в тот день судьбе не угодно было предоставить Гребенкину этих обычных радостей его бытия. Под ногами у него что-то звякнуло. Петр Алексеевич остановился и посмотрел вниз. На дорожке, посыпанной желтым песком, лежала связка ключей.
«Обронил какой-то растяпа», — подумал Петр Алексеевич. У него мелькнула мысль отнести ключи постовому милиционеру, мимо которого он только что проходил. Он оглянулся и взглядом измерил расстояние до того места, где среди зелени виднелся ослепительно белый китель. Метров сто. Да обратно сто — итого двести. Да нагнуться и поднять находку… Столько усилий — и ради чего? Петр Алексеевич даже рассердился на себя за минутную слабость. Фыркнув по собственному адресу, он перешагнул через ключи и пошел дальше.
Остаток пути Гребенкин посвятил моральному обоснованию своего поступка. Он не сочувствовал человеку, обронившему ключи. Нет! Пусть мечется у двери, которую придется теперь ломать. Пусть портит письменный стол или гардероб и все остальное, что открывали и закрывали эти ключи. Не нужно быть растяпой. Сегодня потерял ключи, завтра — бумажнике деньгами, а там, гляди, еще что-нибудь. С этой точки зрения, потеря ключей не беда, а даже благодеяние, урок, который многому научит неосторожного.
Удовлетворенный глубиной собственных рассуждений, Петр Алексеевич вошел в подъезд, втиснулся в кабину лифта и нажал кнопку с цифрой «7». Когда лифт остановился и Гребенкин распахнул дверцу кабины, взгляду его предстала картина, от которой у него екнуло сердце.
Прежде всего ой увидел свою жену Софочку. Но в каком виде! Всегда такая изящная и томная, она сидела растрепанная, жалкая на ступеньках лестницы и горько рыдала. За спиной у нее растерянно переминались с ноги на ногу оба сына-подростка. Фоном для этой семейной группы служили жильцы соседних квартир, преимущественно женского пола. Они шумели.
— Что случилось? — крикнул Петр Алексеевич, обводя присутствующих блуждающим взглядом.
Заслышав любимый голос, Софочка перестала плакать и взглянула на мужа.
— Ключи потеряла, — всхлипнула она и махнула в сторону двери. — Ходила в магазин за льдом для ботвиньи и потеряла.
— Фу-у, черт! — облегченно вздохнул Гребенкин. — А я подумал бог знает что. Ломать! Сию же минуту вызвать слесаря и ломать!
— Что ломать, Пепа! — удивилась Софочка.
— Как что? Дверь, замок! Я знаю?
— А гардероб?
— Что гардероб?
— Да ведь я и от гардероба ключ потеряла.
Петр Алексеевич покрутил головой:
— Эк тебя угораздило! Ломать!
— А новый сервант?
— Что сервант? — Гребенкин опустился на ступеньки лестницы рядом с женой и каким-то петушиным голосом спросил:
— И от серванта ключи потеряла?!
Софочка, предчувствуя бурю, закрыла лицо руками и уткнулась в колени. Из этого ненадежного убежища едва слышался ее жалобный голосок, но в ушах Петра Алексеевича он отдавался всесокрушающим громом.
— И от книжного шкафа.
— И еще от чего? — пролепетал Гребенкин.
— И от буфета… Все ключи были на одном кольце.
— И еще от чего?
— От твоего письменного стола, — выдохнула Софочка. Она с ужасом подумала, что этот последний удар окончательно доконает ее дорогого Пепу. Выждав секунду, она осторожно раздвинула пальчики и приоткрыла один глаз. К ее удивлению, Петра Алексеевича уже не было. Только откуда-то снизу доносился удаляющийся шум, словно по лестнице скатывалась снежная лавина, а минуту спустя до потрясенной Софочки долетел ликующий возглас:
— Я знаю, где они!
Немного времени потребовалось Гребенкину, чтобы оказаться на том месте, где он недавно поучал неведомого растяпу, и еще меньше, чтобы убедиться, что ключи исчезли. Он отбросил портфель, опустился на четвереньки и начал разгребать песок. Но ключей не было. Попадались то камешки, то обгорелые спички, то окурки, и Петр Алексеевич со злостью отшвыривал этот мусор в сторону.
Между тем вокруг стали собираться любопытные. Подошла старушка с лохматым пуделем на ремешке. Пудель почему-то страшно обрадовался, завидев Гребенкина. Он дружелюбно завилял хвостом и попытался лизнуть его в нос, но старушка, опасаясь за песика, поспешно натянула поводок. Молодая женщина с голубой детской коляской боязливо предложила позвать на всякий случай милиционера. Услышав это слово, Петр Алексеевич поднялся с земли, молча растолкал толпу и кинулся к постовому. Но тот ничем не мог его обрадовать — никто не передавал ему никаких ключей.
— Эх, лю-ди! — скривился, как от зубной боли, Гребенкин.
— Да вы не унывайте, гражданин, — ободрил его милиционер. — Я тут на некоторое время отлучался по делам службы, так что обратитесь в отделение милиции. Возможно, кто-нибудь уже принес ваши ключи туда.
Гребенкин вскинул брови и удивленно посмотрел на милиционера.
— Ну и шутник же вы, товарищ старшина! — вяло усмехнулся он и, махнув рукой, поплелся к своему дому. Но тут он вспомнил страдальческое лицо Софочки, представил себе, как скрежещут и ломаются под рукой слесаря замки нового серванта, письменного стола, гардероба, и круто повернул обратно.
В отделении милиции Петра Алексеевича ждал приятный сюрприз. После первых же слов Гребенкина дежурный по отделению взял с этажерки связку ключей и побренчал ими в воздухе. Такой сладостной музыки еще никогда не слышал Петр Алексеевич.
— Ваши?
— Наши! — обрадованно воскликнул Гребенкин.
— Очень хорошо. Недавно старушка какая-то принесла.
— Совсем наоборот, — вмешался сержант, сидевший за столом. — Не старушка, а молодой человек. Старушка принесла вон ту сумочку.
Дежурный задумчиво погладил подбородок.
— Ну, не знаю… Мне припоминается, что молодой человек чемоданчик принес.
Гребенкин нетерпеливо кашлянул. Ему так хотелось обрадовать Софочку, а тут этот разговор о старушках, чемоданчиках, сумочках… Получив ключи, он кивнул дежурному и помчался домой.
…Вечером, укладываясь спать, Петр Алексеевич миролюбиво сказал жене:
— Ну и наделала ты переполоха, мамочка! — и ойкнул от неожиданности, получив довольно чувствительный удар, локтем в бок.
— Ты сам виноват! — прошипела Софочка. — Не ты ли требовал от меня закрывать все, что можно закрыть, — одно от бабушки, другое от детей…
На это нечего было возразить. Петр Алексеевич натянул одеяло до самого подбородка и пробурчал:
— И есть же еще такие свиньи! Нет чтобы отдать ключи постовому — вынуждают человека мчаться сломя голову в милицию!
Н. Грибачев
ВЕДЬМА
В саду возле аптеки, за столикам, ножки которого врыты прямо
