Карты (СИ) - Герман Алексия

Силуэт самого родного и близкого человека, оставшегося у неё на земле. Того, ради которого она бы продала и душу… Хотя. Уже продала. И ни на секунду не пожалела об этом.

Только при мысли о том, что он сейчас здесь тонкие пальцы начинают дрожать, как и сами руки. Впрочем, как и она сама. Всё её тело тоже начинает бить нервная дрожь. Настолько сильная, что со стороны Михаилу, кажется, что её трясёт в припадке какой-нибудь лихорадки.

Однако не ему ли не знать, что это не так? Ему ли не знать, что причина этого тот, кто сейчас стоит перед ней, не решаясь подойти ближе, до сих пор ещё не до конца осознавая происходящее и не принимая его за действительную реальность?

Мафиози хочется сказать ей хоть что-то, отвесить колкие комментарий в его стиле, но он во время останавливает себя, почему-то также замирая. Она должна сама понять, что сейчас делать, как поступить, как справится с сумбуром, появившимся в голове. Ведь именно этот момент своей жизни был самым желанным все эти годы. Так, чего сейчас девушка устраивает драму? Так глупо…

Только почему-то его взгляд опускается на её босые ноги, а он сам невольно ёжиться, будто от холода, думая о том, что ей стоило бы обуть хоть какие-то туфли. Очередная глупость, которой он, видимо, заразился от неё… Ему просто интересна развязка. Не боле…

Ещё несколько секунд перед его глазами предстаёт эта немая сцена, в которой все главные лица, будто бы застыли замертво. И только потом, девушка вдруг делает короткий шаг, затем ещё один, словно, наконец, выходя из транса.

Спокойно и чинно, как будто происходящее вокруг это лишь какое-то второсортное кино, где она — главная героиня, за которой идёт напряжённая фотосъёмка. И каждый её шаг отдаётся в ушах все присутствующих осторожным стуком.

Но никто, кроме неё, не знал, чего это внешняя холодность стоила ей, сосредоточившей в себе сейчас все те эмоции, которые, наверное, смогли бы разорвать другого человека изнутри. Все они читались лишь в этих прерывистых вздохах, наигранно смелых шагах, дрожащих руках и подрагивающих плечах.

Эти маленькие жесты выдавали её с головой, несмотря на это безумно красивое лицо, остающееся непроницаемым. Хотя, чтобы почувствовать напряжение, Михаилу не нужно было видеть её лицо, хватало чуть петляющей походки.

Он слишком хорошо успел узнать эту маленькую стерву.

Стерву, которая сейчас становилась такой до безумия сильной и одновременно настолько беззащитной, что даже его сердце как-то болезненно начинало покалывать. Просто потому, что сейчас, казалось, она вот-вот упадёт и заплачет от грёбанного преизбытка эмоций, но Крис не плакала. Она просто так поступательно сокращала расстояние между собой и тем, преданность кому восхищала даже Михаила.

Но на реакцию мафиози было всё равно. Единственное, что сейчас имело смысл. Тот, кто стыдливо ждал её, не в силах идти дальше. Он остановился. А в её душе тут же залёг испуг. Такой сильный, что просто невыносимо. И девушка, словно, срывая себя с цепи, резко подошла ближе, понимая, что ещё немного и совсем сойдёт с ума, если не увидит родное лицо, целое и невредимое. Живое. Поняла, что если не увидит, то всё внутри просто рухнет, медленно убивая.

И брюнетка увидела. Впервые за эти несколько лет. Его. Такого близкого, живого, стоящего рядом и смотрящего на неё с недоверием, будто она — какой-то блик или глюк сознания. Однако это было реальностью. Они оба понимали это, чувствуя, как проклятые слёзы начинают собираться в уголках глаз, а дышать становится больно.

Она дождалась. Они выдержали.

И, кажется, это так глупо. Но в этот момент, Кристина поверила в том, что на свете, действительно, есть Бог. Бог, который её услышал.

— Марат, — губы приоткрылись сами, вырывая такой пронзительный полувсхлип-полустон. А грудь отчаянно начала вздыматься от нервных импульсов, которые вот-вот перейдут в безумную сердечную боль. Только вот сейчас всё равно. Это всё не имеет значения. — Ты здесь… Здесь…

Её фразы постороннему бы показались рваными и совсем лишёнными хоть какого-то смысла, но им обоим всё было слишком понятно. Слишком. Брату и сестре, смотрящих друг на друга с такой щемящей нежностью, которая, наверное, смогла бы растопить лёд в холодной Антарктике. Такой настоящей, что душа сворачивалась от этого.

Девушка смотрела на него, всматриваясь в каждую чёрточку, пытаясь запомнить. Запечатлеть это в своей памяти. Ведь Марат был всё таким же. Только безумно похудел, а руки всегда сильного и уверенного в себе парня теперь стали дрожать. Светлые волосы чуть отросли. Но всё это было неглавным и совсем не важным.

Важными были эти голубые глаза, в которых она видела всё. Все ответы на свои вопросы. Все муки, что ему пришлось перенести из-за неё. Но, несмотря на это… В этих же глазах сейчас Крис видела.

Любовь. Такую же тёплую и безграничную, как и раньше. Как и в детстве. Его любовь к глупенькой младшей сестрёнке. Словно не она виновата в том, что с ним произошло. Словно… У неё не находилось даже таких слов. Словно… Его вера в неё никогда не угасала.

Кристина чуть всхлипнула, отчаянно пытаясь удержать рвущуюся слезу. Но сделать это оказалось ещё сложнее, чем сдерживать крики боли при бесчисленных ударах, то и дело раньше обрушивающиеся на неё во время пьяных проигрышей отца. Возможно, потому что сейчас это было от какого-то дурацкого переизбытка счастья. Счастья, что всё, наконец, закончилось, что с Маратом теперь всё будет хорошо.

Её ладонь уверенно коснулась его щеки, мягко пробегая по ней пальцами, прямо как раньше… В их далёком детстве, когда они оба узнали, что мамы больше нет. Правда, тогда это Марат утирал её слёзы, обнимая и шепча что-то такое до безумия успокаивающее и важное. Теперь это делала она. Просто порывисто обнимала, носом утыкаясь в родное плечо, чувствуя, как в горле собирается ком. А все слова в этот момент становятся пустыми и совсем-совсем неважными.

Разве может быть что-то более важное, чем-то, что Марат сейчас стоит перед ней живой? Разве может быть что-то важнее того, что он сейчас рядом, а не в этой психбольнице, где каждый день из него делали ненормального? Нет… Не может…

— Мне было страшно, Крис, — прошептал брат, теснее прижимаясь к ней. Он знал — она поймёт, потому что знает. Она не одна из них. Ни тот монстр, в существовании которого его пытались убедить. Это всё не правда. Не правда. — Они спрашивали про тебя, они мучили… Но я ничего не сказал. Не сказал, потому что всё то, что они говорят враньё. Враньё. Я им не верю!

Его голос дрожал, а сам парень сотрясался от всего то, что колотило его внутри. И эта боль, обуявшая его передавалась и брюнетке. Она знала. Она всё знала. И не проходило и дня, чтобы это всё не отдавалось внутри неё жгучей и невыносимой болью.

А сейчас… Сейчас она выливалась наружу, в виде стекающих по лицу слёз, которые сдерживать уже просто не осталось сил.

Но не только от радости и переживаний, сколько от его взгляда. Взгляда, словно она — что-то чистое и светлое. Словно, она — божество, на которое молятся, которое любят. А не та дешёвая девка, с которой развлекаются в клубах, развлекаясь всеми возможностями. И от этого хотелось рухнуть на колени, разом ощущая всё то дерьмо, вылитое на её плечи и плещущееся внутри. То, которое она гонит. Всегда гнала от себя, пока хватало сил.

— Не верь. Никогда никому из них не верь, слышишь? — Крис отчаянно обхватывает лицо ладонями, вглядываясь в каждую чёрточку его лица. Такое бледное Но ничего. Всё самое страшное уже позади. Позади. Теперь всё это совсем уже неважно… Главное, что он больше не в этой страшной темнице. С ним всё будет хорошо. — Они — плохие. Слышишь, меня? Помни это… Прошу тебя…

Ефремова шепчет это, как молитву, прерывисто дыша, но не отводя от него взгляда своих зелёных глаз. Всё её нутро чувствует, что сейчас брат совсем не знает, что делает. Он только верит. Верит ей. Просто потому, что она — то единственное, что осталось у него. Человек, которому он верит. Но она же осознаёт, что не стоит и грамма этой веры.