Девушка на скале - Джеймс Кервуд

— Сегодня ночью этот изверг будет с волками!

Когда собаки уже были запряжены и все приготовления к отъезду закончены, отец Ролан вошел в хижину, чтобы отдать Мари медальон. Он быстро вернулся. По его сигналу Мукоки взмахнул своим длинным бичом и впереди собак пустился в путь. Собаки медленно сдвинулись с места и последовали прямо за ним, удерживая сани в таком положении, что их полозья скользили по следам, проложенным лыжами индейца. Отец Ролан шел вслед за санями, а Дэвид — позади него. Напоследок Торо заговорил так тихо, что его мог слышать только Дэвид:

— До озера Год, мсье, длинный путь, и вы пускаетесь в него со странным человеком… со странным человеком. Когда-нибудь, если вы не забудете Пьера Торо, вы, может быть, сумеете рассказать мне о том, что мне так давно хочется знать. Да хранит вас судьба, мсье!

Торо остался позади. Затем еще раз раздался его голос, выкрикивавший последние напутственные пожелания. Идя за отцом Роланом, Дэвид размышлял о значении таинственных слов француза и о том, почему они были произнесены лишь в самый последний момент. Странный человек! «Да хранит вас судьба!»— эта фраза звучала почти предостерегающе. Он взглянул на широкую спину отца Ролана и впервые обратил внимание, какие у него были могучие плечи.

Лес поглотил путников; они вступили в беспредельный белый мир, полный тишины и тайны. Размышляя о том, что принесет ему этот новый мир, Дэвид бессознательно дотронулся рукой до того места, где находился его боковой карман. Сквозь толстую куртку он нащупал карточку. Ему чудилось, что в ней слышится биение жизни, и это чувство вселяло в него веру в будущее.

Позади, у дверей хижины, стоял Торо, обнимая своей громадной рукой хрупкие плечи Мари.

— По-моему, дорогая, это все равно, что отнять жизнь у щенка, — говорил он. — Это совершенно непонятно. Это значит погубить человека. И все же… они ушли. Кто знает… они ушли… и назад не вернутся!

Глава IX. В ПУТИ

Тяжело дыша, Дэвид следовал за отцом Роланом; невеселые мысли проносились в его голове. Всю свою жизнь он прожил в большом городе и никогда не мог предположить, что очутится здесь, в этом огромном мире зимнего леса, среди безмолвных снегов, простиравшихся до горизонта. Он не любил зимы и питал отвращение к снегу. Он всегда мечтал о южных странах и теплых морях. Он сам ошибался, когда говорил отцу Ролану, что едет в Британскую Колумбию. Сильно ошибался. Несомненно, он отправился бы дальше. В его голове мелькали мысли о Японии. А сейчас он двигается прямо на север к Ледовитому океану. Ему хотелось смеяться над собой. Каждый здравомыслящий человек смеялся бы над ним. Уже сейчас, когда они отошли всего на полмили от хижины Торо, его колени стали подгибаться, и в ногах чувствовалась все увеличивающаяся тяжесть. За последний год Дэвид так ослабел, Что больше не походил на мужчину. Сколько времени он сможет еще выдержать? Через какой срок, как наказанный ребенок, запросит пощады. Через сколько времени отец Ролан, стараясь не обнаружить своей жалости к нему, отошлет его назад?

Чувство стыда, стыда и гнева охватило Дэвида, сжигая его мозг, заставляя стискивать зубы, наполняя его душу мрачной решимостью. В нем второй раз за сегодняшний день заговорил прежний Дэвид. Его кровь закипела; сердце наполнилось страстным желанием, отбросив сомнения и страхи, идти вперед, бороться, понести заслуженное наказание за свое малодушие и под конец победить.

Отец Ролан, оглянувшись назад, заметил новый блеск в глазах Дэвида, но вместе с тем уловил, что тот тяжело дышит. Резким окриком он остановил Мукоки и собак.

— Полмили без передышки для новичка вполне достаточно, — сказал он Дэвиду. — Сбросьте ваши лыжи. Следующие полмили вы проедете на санях.

Дэвид отрицательно покачал головой.

— Давайте пойдем дальше, — с трудом переводя дыхание ответил он. — Я уже приноровился.

Отец Ролан, набив свою трубку, закурил ее и двинулся дальше. Дэвид чувствовал, что его лыжи все больше тяжелеют, а натруженные мышцы готовы разорваться, но он продолжал идти. Он решил пройти милю. Стон готов был сорваться с его губ, как вдруг неожиданный поворот дороги вывел их из леса на берег озера, ледяная поверхность которого простиралась перед ними на несколько миль. Мукоки остановил собак. Чуть не задыхаясь, Дэвид тяжело опустился на сани.

— Приноровился, — с трудом удалось ему произнести. — Определенно приноровился!

Вторая половина пройденной мили — он знал, чувствовал это — была для него торжеством. Сквозь белый пар своего дыхания он взглянул на озеро. Солнце ярко сияло. Поверхность озера походила на ослепительный белый ковер, густо усыпанный маленькими алмазами — кристаллами снега, сверкавшими в лучах солнца. Дэвид никогда не видел ничего подобного. Эта чудная картина напоминала сказочный сон. В ее величии не было ничего, что могло бы вызвать смех, но Дэвид рассмеялся. Он внезапно почувствовал, что мрачный, бессмысленный мир остался позади. Ему чудилось, будто он выбрался из темного, мглистого подземелья, в затхлом воздухе которого он задыхался. А здесь на синем, точно сапфир, небе сверкало яркое солнце, и вокруг простиралась безграничная страна чудес.

В то время как эти мысли проносились в его голове, он взглянул на отца Ролана. Тот смотрел на Дэвида, лицо его сияло от удовольствия, словно он сам совершил подвиг.

— Вы превзошли меня, Дэвид, — проговорил он полным ликования голосом. — Когда я впервые надел лыжи и прошел на них расстояние, вдвое меньшее, чем вы сегодня, я чувствовал себя точно вынутая из воды рыба.

Одобрение заставило Дэвида снова испытать удовольствие. Очевидно, он оказался молодцом. А он боялся за себя! Теперь он чувствовал уверенность в себе. В нем зарождался трепет неравной борьбы.

На этот раз он не возражал, когда отец Ролан приготовил ему место в санях.

— Нам предстоит пройти четыре мили по этому озеру, — объяснил отец Ролан Дэвиду. — Собаки пройдут их в один час. Мукоки и я будем вместе прокладывать путь.

Они тронулись. Дэвид слышал скрип широких полозьев саней, быстрый топот собак, их тяжелое дыхание и тихое взвизгивание и шуршание скользящих по снегу лыж. Только эти звуки нарушали безграничную тишину окружающего пространства. Дэвид видел вокруг себя белоснежную, сверкавшую алмазным блеском поверхность озера, окруженного темным кольцом леса. Взглянув на золотившуюся стену леса, он внезапно унесся мыслями к прошлому. Впервые с той давно миновавшей ночи он без всякой горечи спокойно думал об этой женщине — златокудрой богине. Новый мир вернул ему способность видеть истину. Какое страшное пятно наложили на его жизнь эти мужчина и женщина! Какую мерзкую шутку они сыграли с ним! В какую грязь они его окунули! А он считал ее самым восхитительным созданием в мире, чуть не ангелом, существом достойным поклонения. Дэвид беззвучно рассмеялся. Мир вокруг него, казалось, тоже смеялся; смеялись алмазные кристаллы снега, сверкающие стены леса, синее небо и солнце. Затем он вспомнил о другой женщине — девушке, чья карточка лежала у него в кармане. Мир, в который он вступал, был ее мир. Где-то здесь она жила — и он взглянул вдаль по направлению простиравшегося на северо-запад леса. До нее сотни миль, может быть, тысяча, но все же она здесь. Внезапный порыв заставил Дэвида вытащить из кармана карточку. Держа ее за тюком так, чтобы отец Ролан, случайно оглянувшись, не заметил, он развернул ее. Сегодня девушка казалась еще прекрасней. Она собиралась заговорить с ним. Эта мысль всегда прежде всего возникала в голове Дэвида, когда он смотрел на карточку. Казалось, девушка знала о борьбе, которую он ведет, из своей дали она как будто видела его, наблюдала за ним и хотела ему помочь. Снова пряча карточку в карман, Дэвид чувствовал, как странно дрожала его рука. Он что-то прошептал.