Витя Коробков - пионер, партизан - Яков Ершов

Он стал припоминать. В памяти неожиданно всплыли строчки из пушкинской «Полтавы»:

….Его блестящий впалый взор,Его лукавый разговор…

«Мазепа, — просиял Витя. — Настоящий Мазепа!! Вот находка!» В Артеке Витя увлекался иллюстрированием поэмы. Его привлекали батальные сцены. Петр I, Кочубей — эти образы знакомы по многим картинам. Но Мазепа… Вот так удача!

Витя поспешно вытянул из-под сиденья свой чемоданчик и достал альбом. Но с первых же штрихов он понял, что ничего не получится: автобус трясло, и невозможно было провести ни одной линии. Огорченный, он положил альбом обратно.

«Мазепа» оказался человеком общительным.

— Ну, пионерия, как живем? — весело спросил он, устроившись поудобнее на сиденье, и кивнул шоферу: — Спасибо, что захватили. Я уж отчаялся: с утра жду.

Вскоре ребята познакомились со своим случайным попутчиком. Он — лесник, едет в Симферополь по делам. В городе у него сестра, так что он рассчитывает пробыть там несколько дней.

Выехали на перевал. Около ресторана автобус остановился. Решили здесь немного отдохнуть, размяться.

Ребята вылезли из машины. Одни побежали в ресторан посмотреть, что там продают. Другие выстроились в очередь за газированной водой. Лесник отошел в сторону, сел на большой придорожный камень и закурил.

Витя, почти не спускавший глаз с «Мазепы», обрадовался. Он быстро достал альбом, устроился на подножке автобуса и начал торопливо рисовать.

Через полчаса, когда собрались уезжать, портрет был в основном готов. Не получалась кепка, но Мазепе она и не нужна. Лицо же с пушистыми усами, горбатым носом и серыми, глубоко запавшими глазами отработано полностью.

Ребята заметили рисунок. Кто-то подбежал к леснику.

— Дядя, посмотрите, как Витя Коробков вас нарисовал. Всякий узнает.

Незнакомец подошел, взглянул на рисунок, потом взял его в руки, долго и внимательно рассматривал.

— Да, — похвалил он, наконец. — Славная работа. Вот-то будет подарок дочке!

Витя смутился и сделал вид, что не понял намека.

— Подаришь на память? — спросил усач.

— Что вы! Это же только набросок. Я для себя рисовал, кое-как! И он мне нужен очень…

— Да что ты ломаешься, — раздраженно оборвал лесник. — Не хочешь даром отдать? Так бы и сказал! Держи, — он вынул из кармана новенькую пятирублевку.

Витя вспыхнул. Грубость незнакомца, нелепое предложение продать портрет обидели его.

— Нет, — тихо сказал он, пряча альбом в чемодан. — Не надо. Я рисунками не торгую. А дарить вам тоже не хочу! — сердито глянул он на лесника и даже вздрогнул: с такой злобой смотрели на него маленькие серые глаза «Мазепы».

Через минуту автобус легко бежал с перевала. Витя мрачно глядел в окно. Ему была неприятна ссора с лесником, который сидел на передней скамье и бросал на него косые взгляды.

Они подъезжали уже к городу, когда автобус остановился. В открытую дверцу заглянул военный в фуражке с синим околышком.

— Проверка документов, — сказал он шоферу и обернулся к ребятам: — Артековцы! Почернели, загорели. Ну, как отдыхалось, пионеры?

— Хорошо отдыхалось! — закричали наперебой ребята. — В море купались, в походы ходили. Теперь домой.

— Ну что ж, — улыбнулся пограничник. — Вас беспокоить не будем, пионерам паспортов не положено. — Он обратился к леснику: — Ваши документы, товарищ!

Лесник полез в боковой карман, достал бумажник.

— Пожалуйста, — сказал он и стал объяснять: — Работаю на комбинате «Массандра». Еду по делам в Симферополь. Вот командировка, паспорт.

Военный внимательно посмотрел документы и вернул их обратно.

— Все в порядке, гражданин Вершков, — сказал он. — Можете ехать, — и, приложив руку к козырьку форменной фуражки, кивнул шоферу.

У въезда в город пассажир попросил остановить машину и весело распростился с пионерами.

Автобус подвез ребят к вокзалу. До отхода поезда оставалось еще несколько часов. Витя с Гришей Новиковым пошли в город. Побывали в картинной галерее, краеведческом музее, посидели в городском саду. Но, шагая по улицам города, осматривая картины и экспонаты музея, Витя все время испытывал какое-то неясное беспокойство. Он никак не мог вспомнить что-то затерявшееся в памяти, а вспомнить это было совершенно необходимо, хотя он и не мог себе объяснить — зачем? Весь день он чувствовал себя неловко, беспокойно и только вечером, уже в вагоне, лежа на второй полке рядом с Гришей Новиковым, вдруг неожиданно вспомнил: «Мазепа» сначала назвался лесником, а потом — пограничнику — работником «Массандры». Вот что не давало ему покоя!

Витя обрадовался, поймав, наконец, подсознательно мучившую его мысль. Но теперь встал тревожный вопрос: а почему «Мазепа» так сделал?

— Гриша, а в «Массандре» есть лесники?

Новиков изумился:

— Зачем они тебе?

— А дядька, что с нами ехал, там лесником работает.

— Ну и что?

Витя не ответил. Почему, в самом деле, не быть в «Массандре» леснику? Там леса кругом, сады… Он облегченно вздохнул, отвернулся к стенке и закрыл глаза.

Поезд мягко качнулся и отошел от станции.

ДОМА

Родной город встретил Витю боевой красноармейской песней.

Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна, —

пели новобранцы, усаживаясь в вагоны. Феодосия посылала своих сыновей на фронт.

Витя в первый же день обежал всех знакомых ребят. Он повидался со Славкой, с Шуриком Воробьевым, с Юрой Алехиным. Сколько было новостей! Ребята не хуже взрослых знали все, что происходило в городе. Отдыхающие разъехались. В зелени санаторных парков прятались зенитные орудия. Они стояли и на Митридате, и на Лысой горе. По вечерам город погружался в тьму: сами жители строго следили за светомаскировкой. На буксиры, товарные суда ставили зенитные пулеметы. Создавалось городское ополчение. Записался в него к Михаил Иванович Коробков. Теперь Витя по вечерам провожал отца на военные занятия. Ополченцы учились стрелять, рыть окопы, маскироваться. Все было подчинено одному: войне. И казалось невероятным, что совсем недавно люди жили без сводок Совинформбюро, без этой постоянной мысли о фронте, без этого крайнего напряжения всех сил.

Ребята свыклись с грохотом зениток, с воздушными тревогами. Первого сентября, как всегда, начались занятия в школе. Витя опять взялся за краски, которые было отложил. В эти дни он еще сильнее полюбил свой родной город, которому теперь ежечасно угрожала опасность разрушения. Он делал наброски генуэзской крепости, Круглой башни. Потом принялся рисовать набережную, где стояли лучшие здания города.

Витя сидел на скамейке на набережной и рисовал отстроенный перед самой войной четырехэтажный дом, когда объявили воздушную тревогу. Фашистские бомбардировщики внезапно появились над городом. Зенитные батареи на кораблях и на Митридате открыли огонь. Строй самолетов рассыпался. Но они успели сбросить несколько бомб. Одна упала в районе порта, подняв столб воды. Другая ударила в новый дом. Стены дома покачнулись и рухнули со страшным грохотом.

Когда туча песка, пыли и извести рассеялась, Витя вместе с другими ребятами побежал к дому. Их оттеснили:

— В сторону, ребята, не до вас сейчас.

Витя стал неподалеку. Он не мог уйти. Здесь только что был дом, он его рисовал. Часть здания уцелела, но вся передняя стена обрушилась, и комнаты обнажились. В одной из них стояла кровать, на небольшом куске пола приткнулся шкаф, каким-то чудом осталась цела лампа с абажуром и тихо раскачивалась…

Хорошо, что жильцы ушли в бомбоубежище соседнего дома с большим, надежным подвалом и не было убитых и раненых.

Витя собрал разбросанные по земле краски и побрел домой. Ему открыла мать. Он устало присел на стул и посмотрел на нее так серьезно и тоскливо, что мать испугалась.

— Мама, ты представляешь? — с трудом рассказывал он, не пытаясь скрыть катившихся по щекам слез. — Ведь его строили целый год, в нем люди жили. И туда — бомбу. Как же так? Наш самый красивый дом!

Виктория Карповна, как могла, успокоила сына.

— Ну, я все равно этот дом нарисую, — упрямо сдвинул брови Витя. — По памяти нарисую. А потом его опять построят. Таким, как был.

В конце сентября бои шли уже на Перекопе. Страшная угроза нависла над крымской землей.

Из Феодосии эвакуировались санатории, детские учреждения. Витя с приятелями пропадал на пристани. Иногда они забирались на склоны Митридата и оттуда смотрели, что делается в порту. Ребята чувствовали, что приближается грозный час. К нему готовятся. По ночам шумят, пробираясь к выезду из города, тяжело груженные машины, слышатся приглушенные голоса, стук второпях захлопываемых дверей. В городе поговаривают о партизанах, а на улицах то и дело встречаются неизвестные люди, одетые в штатское, но вооруженные, как бойцы.