Увидеть весь мир в крупице песка… - Юрий Андреевич Бацуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты помнишь,
Как на ощупь шли:
Впотьмах без звёзд
Десятки вёрст
Сквозь дождь и снег
Руду несли?
Припав
К застуженной земле,
Борясь со сном,
Ты о былом
С тоской в глазах
Поведал мне.
А помнишь,
Как однажды вдруг
Я занемог в пути
И слёг,
Не ты ль тогда
Помог мне, друг?
Нам трудный путь
Пришлось пройти,
Но дым костров
И взлёт орлов
Всегда с геологом
В пути.
Когда с тобой
Мы заодно,
Пусть наш маршрут
Не лёгок – крут,
Его пройдём мы
Всё равно.
Но если стать спиной к прибрежным зарослям, то есть к реке, то север будет по левую сторону. Так и порешили, выйдя на дорогу. И уже ложились головой только в одну сторону, то есть к северу. Хотя река меандрировала, и если быть ближе к руслу без дороги, то можно всё перепутать. А здесь спасало то, что барханы находились с востока, если ты на открытой местности. Так мы шли, и ложились отдыхать только на две-три минуты. Хорошо, что мы были в полевых плащах с капюшонами, хотя они, постепенно намокая, тяжелели. Да, было бы ужасно, если бы лодка опрокинулась, не выбрались бы мы в такой одежде из воды, тем более, что течение в Каратале быстрое.
У Дурнева действительно было «шестое» чувство, только он с нами об этом даре не обмолвился и не потребовал выйти вместе с ним из лодки на берег, ведь он был на положении старшего по должности, а значит, ответственным и за нас. Теперь я вспомнил, что он и тогда бросил, покинул Володю Попазова, оставив на берегу, хотя тот был еще без опыта выживания в полевых условиях, где люди не должны разлучаться…
Наконец, восток посветлел – началось утро, погода угомонилась и выглянуло солнце. Показалась из-за бархана какая-то палка, напоминавшая весло, а за ней появился и Дурнев. Поравнявшись с нами, он сообщил, что заночевал в кошаре с чабанами. И теперь мы уже втроём пошли по дороге в лагерь, до которого оставалось ещё не менее семи-восьми километров.
После обеда машина съездила за лодкой, которая была пришвартована к берегу и укреплена верёвкой к дереву.
…На третий день в воскресенье намечался после обеда отъезд гостей в Алма-Ату.
Шофёр Иван Филиппович с утра занялся профилактикой машины: проверял состояние «никрола» в трансмиссии и вообще двигающихся частей автомобиля. Анатолий Зубашев напоследок заходил в воду и окунался, наслаждаясь тёплыми волнами Каратала. Игорь Кочергин совершал прогулку по берегу, следя за тем, как удод порхает по веткам у знакомого дупла, а дикие фазаны перекликаются в гуще прибрежных зарослей. Вячеслав Пемуров с удручённым видом собирал по территории свои злополучные учебники, которые не удалось даже полистать. После купания Зубашев пошёл через бархан к палатке Шишкина, тот обещал достать для гостей из ямы засолённых лещей.
Дурнев с Кимом вечером попытались, было, закоптить несколько маринок и судаков в специально приспособленной бочке, снизу которой было проделано поддувало для соломы, а сверху на поперечных колосьях висела рыба, которая коптилась всю ночь. Теперь они выясняли, что из этого вышло.
Наконец тётя Шура позвала всех к достархану. Водку не пили, надо было возвращаться домой к жёнам трезвыми, к тому же в понедельник идти в контору на работу.
Посреди стола на длинной скамье сидел Василий Дмитриевич Малахов – главный гидрогеолог Алма-Атинской экспедиции, где теперь работал Ким. Среди приехавших друзей Василий Дмитриевич был центральной фигурой, не потому что он чем-то внешне выделялся. Нет. Просто потому, что его уважали. Рядом с ним и напротив расположились остальные гости: Анатолий Зубашев, Игорь Кочергин, Вячеслав Пемуров, а также шофёр Иван Филиппович, рыбак Василий Тимофеевич Шишкин, повариха тётя Шура Кугеля и я.
С одного торца стола разместился Эдуард Капитонович, а с другого – Виктор Дурнев, который сейчас громогласно напутствовал шофёра, как проехать в Уштобе к священнику Ивану Яковлевичу, чтобы передать пару кусков осетрины, а затем заехать домой к Шишкину и доставить хозяйке посылку от рыбака. На «жол аяк», то есть на добрую дорожку, пищу запивали брагой, от которой у геологов только щёки краснели, а градусы не брали. Малахов, как всегда, был молчалив и, как показалось мне, грустно-задумчив. Почему-то захотелось «всколыхнуть» его.
– Василий Дмитриевич, – обратился я к нему, – говорят, что ты разыграл Сливку Андрееву насчёт вторжения китайцев на ледник Хантэнгри, это правда?
– Ну, было такое, только не на Хантэнгри, а на наши ледники под Алма-Атой, – и лицо его озарилось лукавой улыбкой.
– И она поверила?
– Сначала нет, она спросила, а почему они с керосинками зашли на ледники.
– А ты что?
– А я ответил, что они взяли с собой керосинки, чтобы растопить ледники, и затопить Алма-Ату. – Разве можно растопить ледники керосинками? – усомнилась она.
– Можно, – ответил я, – ведь китайцев очень много.– На том разговор и закончился, видимо, поверила.
Тут уж Зубашев не выдержал: – Если бы только поверила, а то прибежала домой и рассказала всё своему отчиму, который заведует кафедрой у горняков. А тот спрашивает: – Кто это тебе, Тамарочка (на самом деле её имя было Тамара, а студенты за соблазнительный вид звали Сливкой), такое наговорил? – Кто-кто, наш главный гидрогеолог экспедиции Василий Дмитриевич Малахов, – ответила Сливка.
– И что? – не удержался и полюбопытствовал я.
– Отчим покатился со смеху, чуть не упал со стула, – констатировал Зубашев.
Беседа оживилась…
Василий Дмитриевич Малахов
В нём с детских лет ума