Присягнувшая Черепу - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ты не слышала, как я еще в Рашшамбаре сказал, что предпочитаю места потише и потемнее? – ответил Коссал.
Эла выпятила губки, задумчиво окинула взглядом звездное небо и покачала головой:
– Нет, такого не слышала.
– Ты понимаешь, – проскрежетал Коссал, – что я хоть сейчас мог бы отдать тебя богу? Ты стала бы щедрой жертвой.
– А вот и не отдашь.
– Такая уверенность и губит людей.
– Мертвая я уже буду не так хороша.
– Наоборот, в качестве трупа ты будешь прекрасна.
– Если задумал до меня добраться, поспеши, – посоветовала Эла. – Проворства у тебя с годами не прибавляется.
– А в Рашшамбаре ты говорила, что я еще молод.
Эла обхватила его за пояс, притянула к себе. Он, не противясь, позволил ей промурлыкать на ухо:
– Так то было в Рашшамбаре.
Коссал, окинув ее суровым взглядом, отстранился.
– Я найму комнату и лягу спать. И тебе советую, – бросил он мне.
– Но ведь еще нет и полуночи! – воскликнула Эла.
– Ты здесь можешь заниматься чем вздумается, – угрюмо напомнил он жрице, – а девочке завтра с утра работать. Ее Испытание уже началось – в тот момент, когда она вогнала нож в ту несчастную. Значит, до окончания четырнадцать дней. Уже меньше. Не так много остается свободных вечеров для выпивки и танцев.
– Не знаю, – ответила Эла, выпустив его, чтобы обвить тонкой рукой мою талию. – Я всегда замечала, что выпивка и танцы проясняют мысли.
И, не дав мне возразить, она увлекла меня по узкому мостику к гостинице – к столику поближе к музыкантам.
– Ну, – заговорила Эла, выгибаясь и потягиваясь на стуле, – ты наконец мне расскажешь?
На столике между нами стоял графин из дутого стекла – почти полный, уже третий за эту ночь. Жрица потянулась к нему, наполнила мой бокал, а поставив запотевший графин, слизнула с пальцев влагу. Мне она напоминала кошку – нарочитой небрежностью движений.
– Что рассказать?
Она повела пальцем по кругу, обозначив разом весь город.
– Зачем мы здесь.
Я набрала воздуха в грудь, чтобы заговорить, но передумала и просто отхлебнула вина.
– Как я понимаю, – заметила, помолчав, Эла, – ты здесь выросла?
Я осторожно кивнула. Во мне горячо и ярко плескалось вино. Мир казался одновременно широким и тесным.
– И здесь же, – предположила она, не дождавшись ответа, – ты принесла первые жертвы богу.
Я снова отпила из бокала, ощутила розовую жидкость на языке, в горле.
– Если их можно назвать жертвами, – кивнула я.
– Всякая смерть – это жертва.
За плечом Элы посреди пустеющей танцевальной площадки свились в одно целое мужчина и женщина. Ее руки были повсюду, словно прорастали лепестками из его тела.
– Мне показалось, в знакомых местах можно смелее надеяться на удачу, – наконец ответила я.
– Ты хотела сказать: «среди знакомых людей», – поправила она, наклонившись над столом.
Свет играл на ее темной коже, так что казалось, она светится изнутри.
– Все, кого я знала в Домбанге, умерли, – возразила я. – Я их убила, прежде чем уйти.
– Предусмотрительная девочка, – рассмеялась Эла. – Непременно расскажешь, когда будет время.
Я покачала головой и, сама удивляясь твердости своего голоса, ответила:
– Нет, не расскажу.
Наши взгляды на миг скрестились. Я отвернулась первая.
– Пожалуй, пора спать.
– О, бесспорно! Надо было давно лечь по примеру Коссала. – Эла, предупреждая мой ответ, подняла палец. – Но мы не легли, и теперь за нами должок.
– Перед кем же? – заморгала я.
– Перед вином, Пирр! Перед вином!
Она со смехом указала на графин, отражавший свет факелов так ярко, что сам мог сойти за светильник. Мне представилось, что и во мне вино светится розовой луной.
– Ты меня нарочно спаиваешь, чтобы я проболталась.
Слова медленно шли с языка и звучали глупо.
– Конечно, – усмехнулась Эла. – Признаться, секреты я люблю не меньше нарядов.
– А если я скажу, что выбрала Домбанг безо всякой причины? Или что просто хотела его повидать, пока вы не воткнули в меня нож?
Подливая вина в свой опустевший бокал, Эла не отпускала моего взгляда.
– Я пойму, что ты лжешь.
– Это почему?
В ее темных глазах светилось вино.
– Дама своих секретов не выдает, – ответила жрица.
– А моих добиваешься?
– Молода ты еще для дамы.
– А как насчет тебя? – спросила я, прищурившись. – Ты дама или жрица?
– Ты не поверишь, как часто я себя об этом спрашиваю.
– И что же ты себе отвечаешь? – спросила я.
– О, вряд ли мне решать. Если послушать Коссала, я не более чем заноза у него в заднице.
Я уставилась в свой бокал, пытаясь привести мысли в порядок. Певцы умолкли, флейтисты тоже, только два барабанщика отбивали четкий ритм в ночи.
– Ты правда думаешь, он смог бы тебя убить? – спросила я наконец.
Эла задумчиво поджала губы:
– Какой же он жрец, если не смог бы?
– Но он тебя любит.
– Допустим, – дернула она плечами. – Тем не менее мы поклоняемся не Эйре, а Ананшаэлю.
Прямо над нами распахнулись деревянные ставни – в ночь пролился звонкий вольный смех. Я успела заметить пару рук, закрывавших створки, и смех затих.
– А ты его не любишь, – сказала я.
Эла долго разглядывала меня, прежде чем покачать головой.
– Со стороны об этом нельзя судить, Пирр. Ты так же не в силах стать мною или Коссалом, как мы не в силах стать тобой. Я могла бы описать тебе всю свою жизнь: каждый поцелуй, каждое женское бедро, каждый смешок, каждый всхлип, каждый отвердевший член, только все это ничего не значит. Слова – полезный инструмент, но всего лишь инструмент. Правда в них не уместится. Чтобы остаться в живых, тебе придется найти свой путь.
Я глубоко вздохнула и снова поднесла к губам бокал, – ощутила кожей его тенистую прохладу и, запрокинув, стала пить. Мне чудилось, я очень долго просидела так, с закрытыми глазами, слушая назойливый перестук барабанов, и десяток взлетающих и ниспадающих голосов вокруг, и приглушенный ропот разделенных сваями помоста струй Ширвана, вслепую сбегающих к соленому морю. Когда же я все-таки подняла веки, то увидела перед собой темные, круглые, внимательные
