Подснежники - Эндрю Миллер

— Не связывайся ты с этим, — сказал Стив. — Они тут с трудом дотягивают до шестидесяти. Поживи в этой стране подольше — и все, кого ты знаешь, перемрут. Если ты знаком с двумя русскими, которым за шестьдесят, один из них, скорее всего, окочурится в самом скором времени. В особенности это касается мужчин. Они допиваются до могилы, не успевая даже на пенсию выйти.

Если тебе случится заскучать в метро, сыграй в такую игру: попробуй отыскать старика.

— Других идей у тебя нет, Стив? Я говорю о помощи в поисках его друга. Серьезно. Он неплохой старикан, мой сосед. Но у него нет ни денег, ни «крыши», ничего. Думаю, кроме меня ему надеяться не на кого.

— Такова Россия, — ответил Стив. — Молись.

Я сдался и спросил у Стива, известно ли ему что-нибудь о моем новом деловом знакомом, о Казаке. И Казак его заинтересовал.

— Это невысокий такой? — спросил он. — Бледный, глаза сальные?

— Да, — подтвердил я. — Он самый.

— К нефти он отношения не имеет, — сказал Стив. — Казак работает на ФСБ.

Если такая аббревиатура тебе не известна, уведомляю: ФСБ — это новый вариант КГБ минус коммунистическая идеология и какие бы то ни было принципы.

— Говорят, в начале девяностых его посадили за убийство, где-то на Урале. ФСБ завербовало его прямо в тюрьме, вытащило оттуда и отправило на Дальний Восток, чтобы он помог разобраться с тамошними браконьерами. Лично я с ним не знаком, но как-то раз — в баре на Сахалине — один шотландский вертолетчик показал его мне. Насколько я помню, пилот сказал, что Казак расследовал на Камчатке махинации с икрой, а потом его перебросили на лосося. Он едва не стал вице-губернатором острова, но ФСБ отозвало его оттуда. Похоже, с рыбой он управился хорошо, и его перевели в нефтяной отдел. Уголовщина, бизнес, политика, шпионаж — обычная русская карусель.

— Может, он ушел из ФСБ в бизнес, — сказал я.

— Они все и так в бизнесе варятся, — ответил Стив. — А кроме того, из ФСБ не уходят. Как любит говорить нынешний президент, бывших чекистов не бывает.

Я спросил, знает ли он что-нибудь о финансируемом нашей ссудой проекте постройки северного нефтеналивного причала. Дело это продвигалось быстро и гладко, Казаку предстояло вот-вот получить первую порцию денег. Задействованные банки уже смоделировали денежные потоки, обычная орава консультантов провела анализ жизнеспособности проекта, мы же выдали сотни страниц, трактовавших о возможных отказах от обязательств и соответствующих возмещениях убытков. Проформы ради мы постарались заручиться официальными обещаниями: о сотрудничестве — от губернатора края, где должен строиться причал; от «Народнефти» — о предоставлении нам сведений относительно перекачиваемых через причал объемов нефти; а от Казака — о проценте доходов, что будет отчисляться на предмет оплаты ссуды. Все эти документы нам предстояло получить в самом скором времени, а в том, что мы их получим, сомнений у нас не было. Строительство, заверил нас Казак, идет полным ходом: в конце следующего лета причал перекачает в танкеры первую нефть. Смущало нас только одно: наш инспектор, Вячеслав Александрович, совсем уж было собрался съездить на место строительства, однако подчиненные Казака попросили его отложить поездку на несколько недель, сказав, что на стройке случился небольшой пожар.

— Выглядит все вполне правдоподобно, — сказал Стив. — Пропускную способность своих нефтепроводов русские более-менее исчерпали, поэтому им позарез нужны новые средства для экспорта нефти. Сам президент, когда он в последний раз общался с народом в прямом эфире, сказал: «Это одна из серьезнейших проблем российской экономики, и мы будем приветствовать помощь наших зарубежных партнеров и их инвестиции» — обычная его херня. Предполагается, опять же, что следующий большой бум будет связан с нефтью, добываемой с морского дна. А поставлять ее на европейский рынок лучше всего без участия строптивых соседей, с которыми у России то и дело портятся отношения. Тем более что у нее есть незамерзающий порт, до него, если не ошибаюсь, доходит Гольфстрим, — этим портом она и воспользуется. А кто в этом деле партнеры?

Всего лишь одна снабженческая фирма и «Народнефть», ответил я.

— Интересно. Знаешь, готов поспорить, что вашим банкам ничего не грозит. У русских есть нефть, они хотят ее продавать. Правила им известны: пока ими довольны за рубежом, с собственного народа они могут хоть три шкуры драть. Но ты же понимаешь, Ник, у них всегда остается возможность обходного маневра. Я думаю, эта снабженческая компания потребовалась только для того, чтобы, когда пойдут серьезные деньги, снимать с них сливки без необходимости делиться со страной. Тебе известно, что означает название «Народнефть»?

— Да.

— «Народная нефть». Шутники сраные.

Как-то раз Стива вызвали в Министерство иностранных дел и устроили ему разнос за то, что он, не испросив ни у кого разрешения, съездил в Чечню, записал там интервью с российскими военными преступниками, откровенно себя таковыми признавшими, и опубликовал записи в своих газетах. Министерство пригрозило лишить его визы, а он ответил (так, во всяком случае, гласит легенда): валяйте, выбросьте меня из вашей страны, я только рад буду. Если легенда правдива, значит, он попросту блефовал, поскольку Стиву, как и всем до единого журналистам, каких я знал в Москве, жить в России нравилось. Шикарных ресторанов и импортного пива здесь было хоть завались, а в добавление к ним Россия сохранила массу дурных привычек, снабжавших этих писак материалом для статей, которые печатались в других странах — откуда писаки предпочли по тем или иным причинам смыться. Большинство, а Стив в особенности, прикрывали свою любовь к России своего рода моральным мачизмом. Создавалось впечатление, что Стив подписал контракт, обязывавший его видеть во всем и вся только дурное — или притворяться, что видит. И он обращался порою в слишком уж благочестивого, для мудака вроде него, засранца.

— Ну не знаю, Стив, — сказал я. — Ты же понимаешь, для нефтяных воротил это стандартная практика: когда дело доходит до крупных инвестиций, они создают отдельные компании, чтобы не марать свою финансовую отчетность большими займами. Так поступают все западные компании, не только «Народнефть».

Я говорил правду, таков был обычный бухгалтерский маневр. Возможно, впрочем, я выгораживал Казака лишь потому, что Стив позволил себе поязвить на мой с Машей счет.

— Так ведь мы не о западной компании говорим, Ник, — ответил, отхлебнув вина, Стив. — Ты пойми, Советский Союз добился полной противоположности того, к чему он стремился. Предполагалось, что все здесь должны по-братски любить друг друга, а кончилось тем, что каждому теперь насрать на всех остальных. На общество. На акционеров. И на тебя в том числе.

Я уже знал по опыту, на какую тему он начнет сейчас разглагольствовать: коммунизм, дескать, вовсе не погубил Россию — ровно наоборот; и за время, какое понадобится Стиву на то, чтобы управиться с тремя следующими бокалами, я много чего услышу о возникновении гебистского государства, о наследии Ивана Грозного и о сравнительных преимуществах женщин Санкт-Петербурга. И, глядя в его тусклые, крапчатые глаза, я решил, что Стив просто-напросто завидует — мне, Маше и каждому, у кого еще сохранились надежды на счастье и стремление к нему. Бессвязная, посвященная истории России лекция Стива едва успела добраться до татаро-монгольского ига, когда я прервал его, отодвинув тарелку и сказав:

— Вообще-то, я чувствую себя довольно паршиво. Прошлую ночь мы с Машей до того увлеклись, что почти и не спали. Так что извини, Стив, но я, пожалуй, пойду. Давай повторим в ближайшие дни, идет?

— Да кто же из нас не чувствует себя довольно паршиво? — ответил Стив и, отыскав глазами официанта, приподнял бровь и постучал пальцем по своему бокалу. — А виной всему гребаная Россия. Ее бухло.

Грязный воздух. Дерьмовая еда. Долбаные самолеты. Ну уж о гадости, которая валится нам на головы вместе с дождем, лучше и не думать. Россия похожа на полоний, Ник. Она убивает все органы тела сразу.

— О чем сейчас пишешь? — спросил я, обматывая шею шарфом.

— Большую статью о здешней энергетике, — ответил он. — Сильно превышающую размерами твой паршивенький нефтяной причальчик.

— А ракурс — бизнес, политика?

— В России, — сообщил Стив, — нет никакого бизнеса. И политики тоже нет. И любви. Есть только преступность.

Глава шестая

В каждую мою русскую зиму наступали дни, когда я начинал думать: все, больше мне этого не вынести. Дни, когда я мог отправиться прямиком в аэропорт, если бы не знал, какие пробки ждут меня на пути к нему. В эту пору даже простое хождение обращается в тренинг по преодолению препятствий — человеку приходится то и дело огибать сугробы и трусить по узким, еще сохранившим проходимость отрезкам тротуара, борясь при этом со встречными. Тебе ведь известно, как это бывает в Лондоне: ты сталкиваешься с кем-то, идущим навстречу, пытаешься обогнуть его, а он отшагивает в ту же, что и ты, сторону, и вы все равно преграждаете друг другу путь, но в конце концов вам удается разойтись, улыбаясь мыслям о ненарочной телесной близости, о собственном безвредном, в общем-то, невезении и так далее, — известно, правда? В Москве все было иначе. Примерно раз в месяц я забывал о необходимости поджимать защищенные ботинками на меховой подкладке пальцы, и тогда ноги мои по дуге взлетали вверх, задница устремлялась вниз, и я переживал долгие, долгие секунды беспомощного ужаса в ожидании тяжкого удара об лед.