Охотники на людей - Андрей Русанов

Мы с Мишей дежурили через ночь, впрочем, нет, не дежурили – просто пытались как можно дольше не заснуть в кресле у камина. И этого было вполне достаточно, поскольку сон наш давно стал весьма тревожным. Татьяна тоже пыталась договориться хотя бы об одной «ночевке» для себя, но мы были непреклонны, и она после нескольких бесплодных попыток отступила. В общем‑то, дежурство было излишним – слишком серьезны были раны пострадавшего.

Я поднялся и потянулся. Затекшее тело отозвалось уколами тысяч острых иголок и недовольным хрустом суставов. Чтобы немного согреться, я потер запястьями друг о дружку и раз десять присел. Все же спать вот так, сидя, мне не нравится. Из комнаты донесся протяжный стон и, более не медля ни секунды, я направился к двери.

Желтовато–серое лицо с застывшей гримасой боли, ввалившиеся глаза, впалые щеки, приоткрытый рот, отсутствие дыхания и легкий поворот головы красноречиво говорили мне, что сей человек только что закончил свой путь на этой грешной земле. К горлу подступил комок, стало не по себе. Не знаю, какие чувства были сильнее – грусть и тоска или досада: столько вопросов хотелось задать этому несчастному, столько всего узнать…

Вдруг человек открыл глаза. Это было так неожиданно, что я испугался и инстинктивно отшатнулся назад. Мужчина закрыл рот и издал странный сиплый звук, более всего напоминавший протяжный вздох. Затем он зажмурился и заскрежетал зубами. Я ощутил, как на моем затылке начинают шевелиться волосы – ведь далеко не каждый день приходится видеть ожившего мертвеца.

В голове пронеслись обрывки всевозможных историй, фильмов и книг о зомби, мертвецах и прочей воскресшей нечисти. Я медленно попятился, пытаясь нащупать что‑нибудь тяжелое, и опрокинул табуретку, на которой стоял тазик. Какофония звуков от упавшей конструкции в тишине показалась раскатами грома. «Зомби» посмотрел в мою сторону, глубоко вздохнул и облизал губы, как бы смакуя воздух. Пошарив рукой позади себя, я нащупал небольшой металлический бюст Ленина. Штука весьма увесистая, основание – с острыми углами, голова удобно легла в ладонь. Ильич, нас с тобой голыми руками… то есть, я хотел сказать, голыми зубами не возьмешь.

Я ждал, что «мертвец» бросится на меня, подобно бешеному зверю, будет рвать мою плоть, но тот, едва шевеля губами, тихо произнес: «Воды…»

Не останови меня тогда прибежавший на шум Миша, Александр (а именно так, как оказалось впоследствии, звали очнувшегося коматозника) был бы убит мною и вождем мирового пролетариата с особой жестокостью. Но, как говорится, не судьба…

— Подумай, как зомби может облизать губы? – убеждал меня Мих, когда немного позднее мы кололи дрова во дворе. – Непонятно, как он вообще выжил.

— А что в этом особенного? Ведь почти все наши знания о них субъективны…

— Я не говорил, но прошлой ночью он бредил… Какой он, прости Господи, зомби? – на этот раз Миша уже не улыбался. – Он бредил о том, что мертвые ожили… Просил, чтобы его отпустили, что он не крот, что, не знает, где находится деревня. – Миша помолчал немного, потом добавил – Может он сумасшедший?

— Может. А кто из нас сегодня не сумасшедший? Тем более, если учесть, что ему изрядно досталось.

Погрузившись каждый в свои мысли, мы молча трудились до самого обеда.

Алекс окончательно пришел в сознание только к вечеру следующего дня. Он был слишком слаб и истощен, чтобы отвечать на наши расспросы, поэтому мы решили оставить его в покое и еще немного подождать. Впрочем, «немного» растянулось надолго – еще несколько суток мужчина практически был не в силах говорить.

Мы отпаивали Алекса (так мы его звали между собой) травяными чаями и бульоном и это, похоже, помогло. Благодаря регулярному промыванию отварами зверобоя и ромашки, швы постепенно перестали выглядеть воспаленными, понемногу спадала опухоль, лицо розовело, а взгляд становился все более живым. Судя по тому, как он временами бледнел, покрываясь каплями крупного пота и сжимая зубы, боль во время обработки ран была адской. Однако же Алекс молча терпел все наши издевательства, понимая, что иного способа поправиться нет.

Время неторопливо двигалось в лишь ему одному ведомом направлении, а мы неспешно, в такт его шагам, трудились по дому, тренировались, в общем‑то, жили как и раньше – дел хватало всем.

Наступила пятница. По крайней мере, в исписанном аккуратным Таниным почерком тетрадном листике, что лежал на камине рядом с прошлогодним календарем, значился именно этот день недели. Тем вечером Алекс первый раз самостоятельно смог подняться и ненадолго присоединиться к нашим вечерним «посиделкам».

Мы долго молчали, наблюдая за игривыми языками неутомимого пламени, сжигающего в своих нежных объятиях свежие еловые дрова.

В дверном проеме показался Алекс: он пытался идти, но силы оставляли его, он прислонился к дверному косяку, на бледном лбу проступили капли пота. Признаться, мы все вздрогнули – слишком уж неожиданным оказалось его появление. Миша среагировал быстрее всех: рванулся с места и подхватил оседавшего мужчину. Вдвоем мы усадили Александра на стоявший у стены диван, а Татьяна раскрытым журналом «Вокруг Света» начала махать, словно опахалом, у его лица.

— Простите… – в глазах Алекса читалась признательность, – и еще раз… спасибо…

— Не благодарите… – произнесли Миша с Татьяной одновременно и, не сговариваясь, добавили – не надо…

— Я буду молиться за вас троих… Пока буду жив…

— Все будет хорошо… – я тронул Алекса за плечо. – Берегите силы, вам надо поправляться.

Бедолага снова побледнел, и мне показалось, что в глазах его был испуг. А может – всего лишь боль и усталость.

— Слушайте, – мужчина буквально уронил голову на принесенную Таней подушку и с облегчением выдохнул – давайте «на ты», по–простому. – Взгляд его был чист, слова искренни.

— Хорошо, – Татьяна протянула ему чашку с травяным чаем и улыбнулась, – попей, Саша, полегчает.

На этот раз чаем все и закончилось: «Саша» просто «выключился».

Мих задумчиво посмотрел в свою чашку и не менее задумчиво произнес: «Танюха, а что ты ему намешала такого? Еще есть?»

— Ага, дайте два… – не смог сдержаться я. Мы беззвучно захихикали.

Этой ночью кот принял на ночную вахту Михаила. Поскольку более ничего не произошло, а кошмары не заглянули ко мне на еженощные истязания, я, как никогда, прекрасно выспался.

— Не знаю, как ваша фамилия… – Мих не просто улыбался, он почти смеялся, – но вы и спите…

— А в чем, собственно, дело? – я попытался глубже зарыться в подушку. – В кои то веки удалось выспаться по–человечески…

— Обед уж подан. – И уже из‑за двери донеслось смешанное со смехом: «А он все спит».

Мне ничего не оставалось, как вылезти из теплой постели, быстро одеться, сбегать умыться, и, изображая бодрость души и тела, искрясь радостью, юмором и вселенским светом, явиться на кухню, где дать святого пендаля наглому коту, с хитрым видом гревшему мое место. Подлец, видимо, хотел добавки к утреннему рациону, поэтому кусаться, царапаться и буянить не стал, а уселся на стул рядом, был изловлен Михаилом и передан на поруки возмутившейся Татьяне, где и получил в полном объеме ласку, тепло и уют. Через несколько минут к нам присоединился Александр, мы все пожелали друг другу приятного аппетита и принялись за трапезу.

— Алекс, расскажи, что творится в мире? – Мих поставил на стол чашку чая.

Помолчав немного, Александр как‑то тихо произнес: «Черт–те что происходит. Война…». И после небольшой паузы, пока мы собирались с мыслями, добавил еще тише: «Война на истребление человечества».

— Расскажи с самого начала, – я посмотрел ему в глаза. – Расскажи свою историю, со всеми кротами и мертвецами из твоего бреда, расскажи до самого конца, пока не очнулся тут, дома. Расскажи, насколько сочтешь нужным.

Алекс очень долго молчал, глядя в одну точку, казалось, он ушел в себя. Мы тоже молчали. От ожидания по спине пробежали мурашки. Вспомнилось, как когда‑то давным–давно, вечерами, в темноте комнаты одного из корпусов пионерлагеря «Зубренок», мы, будучи детьми, томились в ожидании очередной «страшилки», а рассказчик, такой же пацан, как и все его слушатели, тянул с рассказом, нагнетая всеобщий страх и интерес.

В какой‑то момент взгляд рассказчика прояснился. Сделав большой глоток успевшего остыть чая, Алекс начал свое долгое повествование. И хотя рассказ его был отрывочным, кое–где кратким, неполным, все это не только не мешало нашему восприятию, а наоборот, давало мозгу много пищи для размышлений. Вслушиваясь в тихий баритон, мы словно видели картины, которые он, сам того не желая, рисовал в нашем воображении.

***

Катастрофа застала нас на Браславах, куда мы приехали порыбачить на недельку–другую, попить водочки, да и просто отдохнуть от надоевшей суеты, восстановиться после нервного белорусского бизнеса. Эти бесконечные, тупые, изматывающие проверки… Власть, жаждущая денег, зло… Может, Бог наказал нас всех за то, что мы слишком долго терпели? Но ведь Он не дает таких испытаний, которых нельзя вынести, тем самым закаляя и очищая наш дух.