Одесский фокстрот - Татьяна Соломатина

– Пьяная в жопу! – отрапортовал внучок.

– Отлично!

Через десять минут у калитки стоял доктор юридических наук, бывший председатель Одесской коллегии адвокатов, профессор кафедры правоведения юридического факультета Одесского государственного университета, пенсионер союзного значения – в полной боевой готовности. Он был одет в… армейское х/б и кирзовые сапоги. В руках у деда были три лопаты и, зачем-то, грабли.

– Дёрн, чтоб как было. Лопатой так не…

– Водила бортовухи сдрейфил. И съе… Срулил. Не надо было бабки заранее давать! – хмуро сказал Боря.

Серый смотрел то на Борю, то на деда. И в Серёженькиных глазах плескался ужас вперемешку с чувством восхищения. Вот они, суровые мужики. В беде не бросят. Не то что он – трусливый подонок. Прочь, гнусные мысли о том, что этот мудак Боря мог бы поехать к кому угодно! К Лысому, к Кире, к Толстому! А припёрся зачем-то именно к нему!

– Надо заехать за Лысым, Кирой и Толстым! – изрёк Боря.

– Нет! – решительно отмёл это предложение дед. – Меньше народу – больше шансов на висяк. – Где тело?

– В кабаке. В кладовке спрятал. Я его без свидетелей порешил. По-мужски. Не дрейфь, дед!

– Я?! Обижаешь, Борян! – отчеканил дед. – Поехали. Нет бортовухи – погрузим в багажник.

– Сперва яму надо выкопать.

– Давай на поля орошения.

– Хера орошения? Все менты знают про поля орошения. Мы его закопаем там, где никто ни в жизнь! Под носом у отдыхающей публики! Прямо на Тринадцатой!

– Оригинальное решение! – одобрил юридический дед. – Поглубже зарыть – никто искать не будет.

– Я уже и место присмотрел. Там склон покруче. Никто, кроме коз, не лазит.

Два часа, почти до самого рассвета, два девятнадцатилетних пацана и восьмидесятилетний с гаком дед рыли глубокую яму на крайне неудобном и крутом склоне невдалеке от лестницы, ведущей на пляж Тринадцатой. Светало. На море потянулись первые бегуны и ранние купальщики. Три грязных, как сто чертей, человека, хмуро копали яму, передавая по кругу бутылку водки. Борина рука была перемотана грязной тряпицей – фрагментом порванной гимнастёрки. С тряпицы сочилась кровь. Мужики были по пояс голые. Хмельной дед впал в зловещий азарт.

– Это тебе не баб щупать! – орал он своему добропорядочному еврейскому внучку, белые рученьки которого усеяли кровавые мозоли. – И не перфокарты по ящикам пихать, арифмометр тебе в дышло!

– В другое место ему арифмометр! – хмуро подбадривал деда Борька.

– Дед! Борька!! Вы такие классные!!! – рыдал пьяненький Серёжа, растирая слёзы по замурзанному одесской глиной лицу.

– Ну что, дед, хватит? – проорал Борька из ямы. – Здесь уже языческое капище можно устраивать, не то что один трупак с комфортом расположить! Он о таком и мечтать не мог!

– Ну чё, едем?

– Нафиг ехать! Машина у кабака. Пошли. Завернём его в скатерть – так донесём!

Мобильная группа «Три мушкетёра» с одной шпагой на всех напугала своим пешим ходом: двух старушек с собачками; одного незадачливого отдыхающего, любящего понежиться на пустынном рассветном пляже; одну дамочку-молочницу, спешащую со своей тележкой на рынок Шестнадцатой станции. А одна большая красивая псина не испугалась. И увязалась следом. Дед настойчиво предлагал собаке выпить. Собака вежливо отказывалась. К задней двери стекляшки на Четырнадцатой подошли вчетвером.

– Если что – мы с собачкой гуляли! – сказал Боря. – Возможно, я её даже усыновлю.

– Это Лозинских пёс. Видишь, ошейник? С цепи, гад, срывается и сам гуляет по Фонтану туда-сюда!

– Лозинским не слова, малыш! – серьёзно потрусил шпагой перед носом у пса Боря.

– Отличное алиби! Гуляли с собакой. Собака может подтвердить! – радостно расхохотался дедушка.

– Тсс! – прошипел Боря. Все притихли. И даже пёс сел на задницу.

И Боря оглушительно заколотил в заднюю дверь стекляшки на Четырнадцатой. Минут через пять из неё вывалилась хмельная и заспанная официанта. Она же – сторож. Она же – уборщица.

– Чего тебе? – смрадно выдохнула она в Борю.

Боря помахал у себя перед носом ладошкой, завёрнутой в грязную окровавленную тряпку. Пёс поморщился. Дедушка и Серёжа сделали, насколько это вообще было возможно в данной ситуации и обстановке, интеллигентные лица.

– Труп давай, – коротко сказал Боря.

– Принц, ты до белки допился? – с тридцатилетней тётки, втайне иногда мечтавшей о Борюсике (тот, увы, был слишком верным мужем – и своей Ирке даже под газом был верен), в момент слетели остатки хмеля, и даже дыхание отозвалось морозной свежестью.

– Какая, нахер, белка?! Где тот чувак, которого я ночью заколол, как свинью!

– Принц! Ты ночью вскочил! Помахал своей проволокой. Порвал на мужике рубашку. Порезал себе руку. И унёсся в ночь.

– Так я не понял, трупа нет? – разочарованно простонал дедушка.

– Всё! Валите отсюда! Дайте спать! – рявкнула фея стекляшки на Четырнадцатой и захлопнула перед компанией дверь.

Пса под калитку Лозинским завезли на машине. Благо по дороге. Выгрузив дедушку и Серёжу, Борька отправился домой. Немного побросавши в Ирку предметами интерьера и кухонной утвари, Борька сходил в душ, как умел и мог – заштопал ладонь. И лёг спать на веранде.

Дедушка с Серёжей до полудня пили вместе с восставшей ото сна нимфеткой. И Серёжин дедушка рассказывал юной леди страшные истории из своей юридической практики.

Через два дня Серёжиного дедушку настиг обширный инфаркт. Поскольку это был третий дедушкин обширный инфаркт, его миокард уже не оправился. Дедушку похоронили со всеми почестями, на центральной аллее одного исторического кладбища города Одессы. История о трёх незадачливых мушкетёрах осталась сугубо между ними тремя, верным слову псом Лозинских и одной неизвестной девушкой, которая вообще ничего не поняла. Потому что от хмельных дедушкиных рассказов на её похмельную голову её же рот не закрывался от немого восторга.

На следующий день после прощания с Серёжиным дедушкой Боря похоронил в глубокой яме на Тринадцатой Фонтана весь свой арсенал холодного оружия. Закинув туда же, для надёжности, имеющийся у него в наличии пистолетик.

Менее бешеным Боря не стал. Медицинский институт бросил на третьем курсе. Затем они с Иркой эмигрировали в Израиль. А из Израиля – в США. Где и живут, довольные и счастливые. На Восточном побережье. В Нью-Джерси. Слыхали про афёры русской мафии с бензином? Без еврея Борьки там явно не обошлось. У Ирки своё крохотное издательство. Она издаёт тех американцев, которые не могут не писать по-русски и желают одарить всех своих русскоязычных американских сограждан томиком рифмованной чепухи. У Бори с Ирой уже внуки есть.

– Осторожно!

– Простите!

Официант так высокомерно извинился, что было похоже – он нас послал.

– Скажите, а скоро…

Я пнула своего друга ногой под столом.

– У нас банкет! Ждите!

Ушёл.

– Ростом… с колибри! А ведёт себя… как животное!

– Как думаешь, сколько в нём?

– Метр пятьдесят пять.

– Почему?

– У моего друга юности был такой рост. Метр пятьдесят пять. Никто этого не замечал.

– Как можно заметить человека ростом в полтора метра?!

– В полтора метра и пять сантиметров. Но, понимаешь, какая история – этого человека трудно было не заметить. Будучи ростом в полтора метра плюс пять сантиметров и весом килограммов в пятьдесят, он заполнял собой всё пространство. Высокомерия и лютости был бешеной. Но злым не был. Сдаётся мне, этот официант такой же. Давайте при следующем его подходе, ну, не знаю, изобразим на лицах эдакое…

– Похвалим чай!

– Спросим, где здесь туалет!

– Я знаю, где он был!

– Да, кстати, дорогая подруга! Мы именно из-за тебя шаримся по этим фонтанам! У нас в этом городе совсем другие памятные места! Мы сюда приехали не только для того, чтобы за тобой по нашему общему родному городу таскаться!

– Дамы вперёд!

– Но не третий же день кряду!

– Дамы всегда вперёд!

– Ладно-ладно. Справедливо.

– И не по твоей же Пересыпи бродить. Вот уж где ничего интересного.

– Отчего же? Вот, помню…

– Сегодня всё ещё мой день!

– Веди в туалет!

– Вам в дворовой или в…

– В дворовой не надо! Там такое… Лучше вам не знать! – подошедший официант внезапно становится любезным. Возможно, он на тех самых подходах услышал, что мы все трое, несмотря на разнообразные благоприобретённые акценты, родом из этого города. А одессит, пусть уже и давно не живущий в Одессе, это совсем не то же самое, что какие-то ма-а-сковские, питерские или нью-йоркские.

– Ньюйоркеры. Надо говорить: «ньюйоркеры».

– Или ньюйоркчане!

– Москвичане!

– Питербуржцы! Вот это вот особенно смешно – «буржцы»!

– Да хоть хацепетовцы, а только в дворовой туалет не надо! Вы там когда последний раз были, девушка?