Ее последний герой - Мария Метлицкая

Господи, какая ерунда! Через пять максимум дней они расстанутся и больше не встретятся никогда. Она сдаст материал и не вспомнит о нем, старом сентиментальном зануде, с которым и общаться было противно, – корчит из себя героя, а сам… Лузер, так это теперь называется. Неудачник, которому только и остается вспоминать о давнем прошлом.

Ничего, работа есть работа. Переживет, подумаешь, старикашка вредный. И не таких видали. Переживет, сдаст материал и… забудет, как его звали. Встретит в толпе – не узнает. Пройдет, покачивая стройными бедрами, – молодая, здоровая, сильная, готовая к любви.

Он для нее – только ресурс. Ресурс, из которого можно извлечь что-то для журнала, который читатели с интересом пролистают и тут же все забудут, через десять минут после того, как прочтут. А журнальчик – или на помойку, или на растопку дачного мангала. Или в подъезд. Пусть прочтут неимущие соседи, нам не жалко. Журнальчик-то не из дешевых! А потом – все туда же, в помойку и на растопку. Только путь чуть-чуть удлинится.

А она уже будет окучивать следующего старика. Или старушку. Бедную, с тремором обезьяньих лапок и крашенными дешевой хной остатками волос.

Что это он придумал? Видимо, деменция начинается. Пока он варил кофе, раздался звонок.

Она отрывисто проговорила:

– Сегодня не могу, извините бога ради! Надо срочно лететь на дачу – у папы неважно с сердцем. Наверное, придется везти в Москву, в больницу.

Еще раз извинилась и нажала отбой.

Он сел на табуретку. Кофе зашипел и выплюнул пену на отмытую ею плиту.

Задрожали руки. Он быстро схватил телефон и набрал ее номер.

– Нет, спасибо, – быстро ответила она. – Какая помощь, о чем вы? Я уже в подъезде. Сажусь в машину и лечу на дачу. А там – по ситуации. Или «Скорая», или Москва. Если что, да, конечно! Большое спасибо!

Дурак! Снова дурак. Ей что, не к кому обратиться? К любовнику, например. Или, как они говорят, к бойфренду. Кто он ей? Какая от него польза? Безлошадный и нищий старик. Помощник!

И все-таки американскую таблетку он съел. Потому что подумал: целый день просто не выдержит. Звонить ей, теребить, беспокоить – глупо. Не звонить и не знать, как она долетела до дачи, как справилась с ситуацией, – еще ужаснее. Значит, надо себя попросту вырубить. Нейтрализовать. Чтобы не мешать и не выглядеть окончательным идиотом.

На этот раз таблетка помогла. Вырубила и нейтрализовала.

«Наверное, я уже наркоман, – засыпая, испуганно подумал он. – Вот это номер…»

Отец позвонил в семь утра. Необычное дело. Значит, действительно плохо. Голос слабый, как из преисподней. Сказал, жжет в груди, точнее, за грудиной. Трудно дышать и жуткая слабость. И подташнивает. Анна тут же влезла в Интернет. Инфаркт! Господи, только бы успеть! Велела «Скорую» не вызывать – неизвестно, кто приедет и куда увезут. Сельская больница – не лучший вариант.

Пока летела на дачу (шоссе в область, слава богу, было свободно), позвонила Попову. У него – связи, жена врач, куча знакомых.

Попов трубку не взял. Ну понятно, семейные проблемы, сам у больной тещи. Позвонить матери? У той тоже куча знакомых врачей. Лучшая подруга – врач. Передумала. Сейчас начнется, и не по делу: а ничего сидеть в этом медвежьем углу, нечего смолить одну за другой, нечего бомжевать, скажите, какой несчастный! Сидел бы в Москве, в своей квартире. Я, слава богу, ничего не отняла – ушла с одним (!) чемоданом. Шлялся бы в поликлинику и сдавал бесплатные анализы. Как все пенсионеры.

Потом мать, разумеется, подключится и все сделает, но какой ценой? Все ей, Анне, припомнит. И обвинит в том, что это она сплавила отца на дачу, чтобы устраивать свою личную жизнь. Закончит так: «Ладно бы устроила! А так – все зря». Бр-р-р! Представить страшно.

Отец сидел на крыльце на стуле и держал руку на сердце. «Скорая» приехала через минут пятнадцать. Кардиографа, разумеется, нет. По симптомам – похоже на инфаркт. Везти в Москву рискованно и даже опасно. Выход один – местная поселковая больница. Недалеко, километров за восемь. Условия? А что вы хотели? Да, не ахти, но все же медицина, так сказать.

– Вот именно, «так сказать», – пробурчала Анна и стала собирать отцовские вещи.

Подумала: «Ладно. Выхода нет. Посмотрим пару дней, а потом перевезу в город».

На ухабах отец болезненно морщился и снова хватался за грудь. Она держала его за руку.

Больница – двухэтажное задние из красного кирпича – внутри оказалась по-сиротски чистенькой и ухоженной. Пожилая нянечка ожесточенно терла пол и с ненавистью смотрела на вновь прибывших. Деревянные крашеные полы пахли хлоркой. Разносился запах тушеной капусты и подгорелого молока.

Оформили и повезли в палату. Старая металлическая каталка немыслимо скрипела и тарахтела, как… как старая и металлическая каталка.

В палате оказалось три койки, тоже древние, с пружинной сеткой. Тумбочки, выкрашенные желтой масляной краской. На окнах не шторы – марля. Чистая, белая в синеву и накрахмаленная до жесткости. На подоконнике – горшки с красной и белой геранью. Все – словно из прошлого века, как будто не в шестидесяти километрах от столицы. Другой мир, другая жизнь.

Отец, вконец обессилевший, задремал. Она села рядом, на шаткий табурет, и стала ждать врача.

Вскоре зашла врач, пожилая, строгая, похожая на сельскую учительницу. Больного осматривала внимательно и долго. Отдала распоряжение сделать кардиограмму и укол. Подтвердила инфаркт.

Анна съязвила:

– Вот так, без исследований? Без анализов? Прямо диагноз?

Доктор посмотрела на нее словно с сожалением.

– А мне, девушка, не нужны анализы и исследования. Я, знаете ли, в терапии полвека. И этот диагноз могу поставить по клинике. Боль в руке и за грудиной. Прерывистое дыхание, рвота.

Она тяжело поднялась со стула и устало сказала:

– Покой. Все – только лежа. Есть, пить, мочиться.

Отец растерянно кивнул.

– А вы, – врач посмотрела на Анну, – поезжайте домой. Все равно ничем не поможете. Завтра приходите и покормите его чем-нибудь легким. Впрочем, – махнула она рукой, – можете и не приходить. Сами накормим. Чем бог пошлет.

И вышла из палаты. Анна метнулась за ней:

– Простите, а как к вам обращаться?

– Вера Матвеевна, – ответила врач и добавила: – Езжайте в Москву. Там у вас работа, верно? Вы же дачники, да? И не волнуйтесь, все будет нормально. Справимся. Не впервой, уж поверьте.

Доктора окликнули, и она довольно шустро двинулась по коридору.

– А лекарства? – Анна почти бежала. – Может быть, лекарства? Я привезу! Сегодня же! Быстро! И вообще… Может, что-нибудь надо? Ну, я не знаю… Витамины. Овощи, фрукты. Соки.

Вера Матвеевна остановилась:

– Езжайте! Пока ничего не надо. А, да! Сменное белье если только. У нас, знаете, с этим проблема. – Она горестно махнула рукой. – Ветхое все, совсем рванье. Ну, и сок захватите. Только не кислый. А с лекарствами потом разберемся. Да! Телефон свой оставьте. На тумбочке у отца.

Анна быстро вернулась в палату. Отец спал, и лицо его было спокойно: после укола боль, видимо, наконец отпустила.

Она села в машину и рванула в ближайший магазин. Два комплекта белья, теплое одеяло. Термос для чая. Персиковый сок, абрикосовый. Детские творожки в пластиковых корытцах. Влажные салфетки. Туалетная бумага, лосьон. Две бутылки воды без газа. Яблочное детское пюре. Пижама! А вот пижам не оказалось. Продавщица сказала, что надо ехать на рынок – там этого «китайского добра завались». Слетала на рынок, нашла. И обратно в больницу. Отец смотрел в потолок. Увидев ее, обрадовался и попытался привстать.

– Лежи! – гаркнула она и присела на стул.

Он радовался, словно ребенок.

– Анька! А я думал, ты в город рванула.

– Ну да, – усмехнулась она, – сдала тебя в больницу и сразу обратно. А вы лежите здесь, папаша. Подставляйте задницу под уколы и хлебайте супчик! Хорошего же вы обо мне мнения, милейший!

– А работа, Анька? Журнал? – бормотал он, не сдерживая радости.

Дочь была рядом. Значит, все будет в порядке. Деловитостью Анька, когда прижмет, в мать, не в него.

Он рассказывал, что врачиха Вера Матвеевна заходила трижды. Сестра мерила давление и сделала еще один укол. Кардиограмма неважная, но не кошмарная.

– Инфаркт мелкоочаговый, не обширный, – по слогам выговорил он.

Словом, есть шанс.

Анна кивала и соглашалась. Потом отец снова уснул, и она поехала на дачу. Плевать на работу, Попова, сокращения, отпуск и интервью с Городецким. На все плевать. Сейчас главное – папа. Единственный близкий и родной человек на земле. Что поделаешь, так получилось.

В доме, окруженном старым садом (с десяток яблонь, сливы, пара кленов и две березки), было прохладно. Она скинула кроссовки и джинсы, поставила чайник и наконец плюхнулась на диван. «Спать, – подумала Анна. – Только спать. А завтра будем решать. Разруливать все, что накопилось».