Запретная дверь - Олег Синицын

— Понимаю, ты расстроен, что так вышло. Но ведь случилось несчастье. Пришлось срочно искать замену.

— Вы отстранили меня от участия в конференции еще до того, как я попал в аварию, — произнес Андрей, волнуясь. — Вы уже тогда переписали меня на Ковальчука!

Кривокрасов задохнулся от возмущения:

— Ты все перепутал своей больной головой. Ковальчук отправился в Париж, когда стало ясно, что не можешь ехать ты.

Произнести следующую фразу Ильину стоило огромных усилий.

— Вы лжете.

Лицо Кривокрасова налилось кровью.

— Я лгу? — угрожающе спросил он. — Я?

Не в состоянии выдавить из себя ни слова, Андрей упрямо смотрел на начальника. И тогда Аптекарь обрушился на него словно ждал этой возможности:

— Да как ты посмел мне сказать такое, юродивый! Тебе башку проломили! Ты не можешь ничего помнить! Восемь месяцев в коме!

— Я помню тот день.

— Он думает, все должны его жалеть! — Кривокрасов его не слышал. — Инвали-и-ид… Да ты должен быть благодарен, что я работу предлагаю, а он говорит мне такое! Зазнался ты, Ильин, ох зазнался! Что за хамское поведение? Не дай бог услышу еще раз!

— И что? — завелся Андрей. От ярости сводило скулы. — Что вы сделаете?

— Увидишь! — воскликнул Кривокрасов, потрясая в воздухе кулаком. — Я добьюсь повторной комиссии. Вылетишь из клиники пробкой! Пробкой вылетишь, понял меня? Остаток жизни будешь существовать на пособие по инвалидности.

У Андрея сжались кулаки. Захотелось схватить Кривокрасова за грудки и тряхнуть, чтобы порвался халат, причем обязательно с треском. Он, правда, не думал, что за этим скорее всего, последует мордобой, — было уже все равно.

— Хочешь врезать? — орал Кривокрасов. — Давай врежь! Сразу в тюрьму загремишь! У меня полковник в УВД, мы с ним по четвергам в бане паримся, так что давай врежь! Увидишь, что будет…

Андрею было наплевать на последствия. И наверняка разбитых физиономий было не избежать, если бы из своего кабинета не выскочил Перельман.

— Вы с ума сошли! — зашипел он, встряв между ними. — Тут пациенты кругом! Как вам не стыдно?

— Это все твой любимчик! — в запале кричал Кривокрасов, красный, взмыленный, страшный. — Я тебя посажу на инвалидность, урод! Никогда не сможешь работать врачом Ильин, вот увидишь! Не успеешь оглянуться, как это случится! На километр ни к одной больнице близко не подойдешь.

Андрей резко развернулся и ушел прочь. Он выскочил на лестницу, сбежал на несколько пролетов вниз и где-то на четвертом этаже остановился, упершись лбом в оконное стекло. В груди бурлило от ненависти и страха. Он ненавидел Кривокрасова и весь мир вместе с ним. Хотелось бежать от всего этого. Только куда?

Немного придя в себя, он вернулся в отделение. Перед одноместной палатой, куда он направлялся до встречи с Кривокрасовым, Андрей на секунду остановился. Провел по лбу трясущейся ладонью, глубоко вдохнул и отворил дверь.

На кровати лежал человек с большим животом и нервным лицом. На правой руке поблескивали тяжелые золотые перстни, на левой — золотые часы. Шею обвивала золотая цепы Напротив него вместо штатного телевизора стояла огромная панель «Панасоник» и DVD-проигрыватель с высокой стопкой фильмов на нем. Друзья или подчиненные зажиточного пациента постарались, чтобы он не скучал во время лечения.

— Добрый день, я доктор Ильин, — представился Андрей, стараясь говорить громче, чем ведущая телепрограммы, объясняющая разницу между преждевременными и поздними родами. — Я задам несколько вопросов, чтобы выявить причину онемения в ногах…

Пациент уставился на Андрея.

— Что это? — Он заерзал на кровати, пузо под одеялом напоминало укрытый простыней воздушный шар. — Что у тебя с лицом?

«И что вы почувствовали, когда узнали, что родите ребенка на седьмом месяце?»

— Не беспокойтесь по поводу шрама, я…

— Что у тебя с лицом? Фу, какое уродство. Я не буду с тобой разговаривать.

«…я была в ужасе…»

— Это всего лишь шрам: Он никак не повлияет на обследование.

«Золотой» пациент не слышал его, закатывая истерику.

— Я не буду с тобой разговаривать. Убирайся прочь! Дайте мне врача с нормальной рожей!

Андрей думал, что сумеет сдержать себя, но слишком много в нем накопилось после разговора с Кривокрасовым. Истеричный пациент стал последней каплей.

Он ответил так, что его услышали в коридоре:

— Другой врач не может диагностировать ваш недуг. Не хотите моей помощи? Тогда распрощайтесь со своими ногами и закажите инвалидную коляску поудобнее, потому что на ней вы проведете остаток жизни!!

Он вышел из палаты, с удовольствием вспоминая перекошенное ужасом лицо пациента. Сквозь дверь донесся голос ведущей телепередачи:

«Не пугайтесь, если врач посоветовал стимулировать роды».

Переодеваясь в конце дня, Андрей обнаружил в халате листок с описанием препарата для клинических испытаний. Откуда он взялся? Наверное, Андрей машинально сунул его, когда собирался проверить на прочность халат профессора.

Листок с синими печатями и несколькими подписями влиятельных руководителей представлял собой маленькую частичку Кривокрасова. Первым желанием было порвать его на куски или сжечь в туалете, сумасшедше хихикая и радуясь маленькой мести. Но затем порыв угас. Обратить в пепел клочок бумаги нетрудно. Только в этом случае конфликт с Кривокрасовым перейдет на новый уровень, а Андрей пока не знал, нужно ли ему это.

Так и не решив, что делать с листком, Андрей сложил его и убрал в блокнот.

Каждое возвращение домой вызывало в нем тягостные чувства. Квартира казалась чужой с того момента, как он впервые после больницы переступил порог. Все сверкало чистотой, все стояло на своих местах: тапочки в прихожей, одежда на вешалках, DVD-диски убраны в шкаф, велотренажер зачехлен. Ни пылинки кругом. Пока Андрей лежал в больнице, мать приходила сюда каждую неделю, тщательно пылесосила ковры, перемывала чистую посуду. Надеялась, что Андрей обрадуется.

Он не обрадовался. Не такой он оставил квартиру одиннадцать месяцев назад, теплым солнечным утром. Тогда ее наполнял аромат жизни, в ней обитал надеющийся, любящий, стремящийся к чему-то человек. А сейчас она выглядела бездушной, словно подготовленная к продаже после смерти хозяина. «А разве не так? — подумал Андрей. — Во мне все умерло после той аварии».

С каждым днем ему становилось хуже. В душе копились зависть и злость, мир вокруг словно потемнел. Он разучился радоваться Жизни, как год назад. Любимая девушка его бросила. Страстное увлечение у него украли. Как жить дальше?

«Так и жить, — говорил он себе. — Ничего не изменишь». Он вернется на кафедру ради прибавки к жалованью невролога. Будет покорно выполнять все указания Кривокрасова, проводить клинические испытания снотворных, целовать зад профессора, если это окажется в планах кафедры на следующий квартал. И никаких личных исследований, никакой инициативы, упаси боже!

Погасив свет и забравшись в постель, Андрей подумал, что проворочается полночи, вспоминая сегодняшнюю встречу с Кривокрасовым. И без того полтора последних месяца его мучила бессонница. Сновидений он не видел с тех самых пор, как встал на ноги и начал ходить. Однако уснул Андрей быстро. И сновидение пришло. Причем не просто сновидение, а самое главное в его жизни.

Кошмарное и невероятно прекрасное…

Андрей бежал по странному лесу. Низкие деревья с кривыми стволами мало напоминали реальный мир — скорее преддверия ада. Или рая. Или того и другого, вместе взятых. За ним гнались карлики, которых он толком не разглядел. Андрей устал и вымотался до чертиков. Нужно где-то отдохнуть, прийти в себя, собраться с мыслями.

Деревья закончились, и он оказался на берегу полноводной реки. Перед ним стоял бревенчатый дом без окон. Где он его видел? Скорее всего, в другой жизни. Дом мог послужить убежищем… Только вход в него перегораживала дверь. Глухая, плотно сколоченная, с вырезанной на поверхности спиралью. Хорошо знакомая ему дверь, только непонятно откуда. Он лишь знал, что за ней скрывается тайна. Большая тайна, запретная. Табу, за которое нельзя проникать человеческому разуму.

Ладонь, обхватившая кованую ручку, ощутила рельеф и холод металла. Контакт был отчетливым. Андрей удивился, насколько эта ручка была реальнее всего, что его окружало, — и бревенчатого дома, и кривого леса, и земли с небесами. По телу пробежала короткая дрожь. Сердце замерло в волнующем ожидании. Он не помнил, что решил не заниматься сновидениями. Вообще не осознавал, что спит. Проснуться во сне способны очень немногие люди, и доктор Ильин пока не входил в их число. Он покорно следовал сюжету сна, по которому требовалось войти в эту дверь, чтобы спастись от карликов.