История ордена тамплиеров (La Vie des Templiers) - Марион Мелвиль

К несчастью, отступление от Дамаска сокрушило последние силы крестового похода. Конрад отправился в Европу раньше, а Людовик последовал за ним весной 1149 г. Во Францию его сопровождал Эврар де Бар. Он был уже магистром ордена Храма, и, возможно, был избран во время своего отсутствия.[122] 14 мая 1150 г. он собрал в Париже капитул,[123] во время которого пришло письмо от Андре де Монбара, сенешаля, сообщающее о гибели Раймунда Антиохийского на поле битвы и призывающее магистра вновь в Палестину.[124] Но Эврар больше никого не слушал. Охваченный ностальгией по Клерво, он сменил одеяние ордена Храма на цистерцианскую мантию и оказался неколебим в своем новом решении, несмотря на упорство, с которым тамплиеры побуждали его к возвращению. Эврар умер в Сито 25 ноября 1174 г.[125]

Св. Бернар скончался в 1153 г. Бедствия крестового похода, направленного им против язычников, подорвали его престиж и разбили сердце. В последние месяцы жизни он пишет с глубокой печалью своему дяде Андре:

Письма, которые вы мне только что прислали, застали меня лежащим в постели. Я принял их дрожащими руками. Я жадно читал и перечитывал их, но еще более горячо я желал вас видеть. Я нахожу в ваших письмах то же желание, но также и ваши опасения за землю, которую Господь наш почтил своим присутствием и освятил своей кровью. Горе нашим государям! Они ничего не сделали доброго на земле Господа, в своих же, куда они поспешно возвратились, ведут себя с немыслимой злобой <…>

Поднимемся же над солнцем, и пускай наш разговор состоится на небесах. Там, мой Андре, окажутся плоды ваших тяжких трудов и там награда вам <…>

Вы желаете меня видеть, но говорите, что это зависит от меня, ибо пишете, что ждете моего решения. И что же мне вам сказать? Я изнемогаю от желания увидеть вас, но боюсь, что вы не приедете; итак, я повис между да и нет, влекомый то в одну, то в другую сторону, я не знаю, что избрать. Но особенно соглашаясь с тем, что вы мне говорите о великой жалости к Святой Земле, и мне кажется, что ваше отсутствие увеличило бы ее разорение. Таким образом, не смею призывать вас — но как хотелось бы вас увидеть прежде, чем умру! Вы лучше меня рассудите, можете ли уехать, не нанеся вреда этим людям. Быть может, ваше путешествие не было бы бесполезным; и, по милости Божией, нашлись бы рыцари, желающие последовать за вами и послужить Церкви Божией — ибо вы уважаемы и любимы всеми, — и вы смогли бы сказать, как патриарх Иаков: «Я перешел Иордан с посохом, и вот возвращаюсь с тремя воинствами».

И вот что я вам скажу: если вы едете, то не мешкайте, из опасения не застать меня больше. Ибо я уже собрался и не думаю продержаться долго на этой земле. Доставит ли мне воля Божия ваше сладостное и дорогое присутствие, или же, теряя мало-помалу силы, я уйду до того, как увижу вас?[126]

Дяде и племяннику не довелось больше встретиться. С уходом Эврара де Бара военные кампании Балдуина III удерживали Андре де Монбара на его посту. Когда Бернар Клервоский 20 августа 1153 г. умер, а очередной магистр ордена Храма пал в бою в Аскалоне, Андре оказался во главе Дома, которому он так долго служил.

ГЛАВА VI Цитадель

Немного времени спустя после невеселого отбытия французских и немецких крестоносцев некий мэтр Иоанн из Вюрцбурга совершил путешествие за море и оставил нам свою путевую записную книжку.[127] Благодаря рассказам — его и других паломников, бывавших в Иерусалиме — можно представить и картину собственного посещения Соломонова Храма.

Путешественник, сошедший на берег в Яффе, должен был подняться к Иерусалиму, минуя самые бесплодные на свете пейзажи. После Рамлы нужно было перебраться через голую, крутую гору. Далее следовал утомительный дневной переход, к концу которого, после того как путник пересекал последнюю узкую и глубокую ложбину, перед ним вдруг открывался вид на Святой Град. Два огромных купола возвышались над легендарным городом: на западе — купол Templum Domini (Храма Господня), бывшей мечети Омара; на востоке — огромная ротонда церкви Гроба Господня, свод которой раскрывался в небо, чтобы впускать священный огонь Троицы. Близ Голгофы высилась дозорная башня ордена Госпитальеров. Весь горизонт между этими ориентирами был изрезан башенками с колокольнями и террасами; четыре главные башни венчали ворота четырех кварталов Иерусалима.

Святой Град рассекали четыре главные улицы: две из них — улица святого Стефана и улица Сиона — пересекали пояс укреплений с севера на юг, от ворот святого Стефана до ворот Сиона. Две других, пересекающихся с ними, назывались: на западе — улица Давида, а на востоке — улица Храма. Кварталы, расположенные между этими путями, состояли из церквей, монастырей, обителей, окруженных в беспорядке извилистыми и узкими улочками.

Все описания Святой Земли,[128] эти средневековые путеводители, начинаются у врат святого Стефана, в северной части города, ведя читателя, как на экскурсии, осматривать памятники. Мы поднимаемся по улице святого Стефана, проходя мимо паперти церкви Гроба Господня, потом прогуливаемся по защищенной от зноя сводом улице Трав, на которой располагались лавки торговцев фруктами и специями. Путеводитель ведет нас на другую крытую улочку — Суконную, с кипами переливающихся шелков, и, наконец, на улицу Скверных кухонь, где на углях с шипением готовятся экзотические блюда. Мы проходим улицей Храма, где можно купить пальмовые ветви и ракушки паломников, исполнивших свой обет, и, оставив позади себя торговцев сувенирами, выходим на простор мостовой — часть территории, отданной тамплиерам монахами Храма Господня.

Между стенами Иерусалима и Золотыми вратами находится Храм. Там есть пространство длиной более полета стрелы и шириной в бросок камня, и оттуда подходят к Храму. Эта площадка вымощена, откуда и происходит её название. На выходе из этого портала, слева, и находится Храм Соломона, где пребывали тамплиеры.[129]

От земляной насыпи ступени ведут вверх к Собору в Скале — Храму Господню, где рыцари прогуливались в часы досуга. Храм был городом в городе, крепостью в крепости. Иоанна из Вюрцбурга особенно поразили огромные конюшни, которые он посетил.

Направо от полуденной линии, — пишет он, — находится дворец, который, говорят, был построен для Соломона.[130] В этом дворце, или здании можно видеть конюшню столь удивительной вместимости и столь великую, что в ней может разместиться более двух тысяч лошадей или полторы тысячи верблюдов.[131] У рыцарей ордена Храма много прилегающих к дворцу зданий, широких и просторных, с новой и великолепной церковью, которая не была окончена, когда я ее посещал.

Как и большинство церквей ордена Храма, эта была посвящена Богородице, «ибо Богоматерь была началом нашего ордена, и в Ней и Ее чести пребудет окончание наших жизней и конец нашего ордена, когда Богу угодно будет их прервать».[132]

Церковь называли «Святая Мария Латеранская»{25} — церковь латинян, — чтобы отличать от Святой Марии Большей и Меньшей и от Святой Марии Магдалины в еврейском квартале.

Трапезная, которую тамплиеры упорно называли палатами,[133] была просторным залом с изогнутым сводом, поддерживаемым колоннами. Стены увешивались военными трофеями, коими тамплиеры украшали и свои церкви: мечи, шлемы с золотыми и серебряными узорами, разрисованные щиты, золоченые кольчуги, захваченные у врага.[134] Оруженосцы расставляли вдоль стен столы и перед обедом покрывали их скатертями из холста; пришедшие первыми усаживались спиной к стене, прочие — лицом. Особые места были отведены только для магистра и капеллана монастыря. Плиты пола посыпали тростником, как во всех замках, и, несмотря на запрещение тамплиерам охотиться, не было недостатка в собаках, лежащих под столами, которым, как и кошкам, не разрешалось давать остатки еды, предназначенные для бедных.[135]

Согласно Иоанну из Вюрцбурга, «Дом ордена Храма раздает довольно щедрые милостыни приверженцам Христа, но даже не десятую часть того, что дает орден госпитальеров».[136] Однако благотворительность ордена Храма была велика и ее оказывали с благородной учтивостью.

А еще в Доме было отдано распоряжение, чтобы братья, когда их обносят мясом и сыром, отрезали себе кусок таким образом, дабы и им было достаточно и — насколько возможно — кусок оставался красивым и целым <…> И сие было установлено, дабы кусок выглядел поприличнее, чтобы можно было отдать его какому-либо застенчивому бедняку, а бедняку было пристойнее принять его.[137]