Богдан Хмельницкий. Искушение - Сергей Богачев

Недоумевающие казаки подхватили молившего на коленях о пощаде жовнира и вытащили его из комнаты. Хмельницкий тоже не понял, почему полковник прекратил допрос. Он был уверен, что Дашевский сознательно, по чьей-то подсказке, нанес ему коварный удар.

Едва закрылась дверь, Богдан набросился на кума:

– Что ж ты его не допросил? Неужели поверил, будто он принял меня за татарина? Да понятно же, что его подослал Чаплинский, чтобы избавиться от меня.

Хмельницкий со всего размаху стукнул кулаком по столу и, поднявшись, подошел к окну. Он увидел, как казаки выволокли Дашевского во двор и привязали к лавке, оголив спину. Рядом в ведре с водой уже стояли розги. Жовнир визжал как свинья, пытаясь избежать наказания. Несмотря на то что этот человек чуть не отобрал его жизнь, Богдану было неприятно смотреть, как его будут наказывать.

– Так что случилось, кум? Какая муха тебя укусила, ты отпустил этого злодея, не узнав, кто его подослал? – спросил он, вернувшись к полковнику.

– Да я смотрю, ты наш вчерашний разговор совсем забыл? Припоминаешь, я тебе рассказывал про паломника Лариона Добродумова – послушника Донского монастыря, который, возвращаясь из паломничества по святым местам, специально тебя разыскивает? А может, ты забыл, что паломник тот предрекал тебе опасность в бою и даже имя врага назвал – Дашевский! – напомнил Кричевский сотнику.

Услышав это, Богдан слегка побледнел и опустился на лавку.

– Важно не то, кто его подослал, а то, что сбываются слова Лариона. А значит, и про клад он не просто так рассказывал. Вот что, кум, надо нам за этим паломником в Чернобыль возвращаться. Дай бог, чтоб он хворь поборол. Я с ним своего Василя оставил, денег на лекаря ему дал.

– Ну, раз так, выходит, он мне жизнь спас. И теперь я обязан найти его. Утром поеду ненадолго на хутор, возьму снадобья, которые мне Мотрона из целебных трав готовила – она в этом понимает, – и к вечеру вернусь в Чигирин. Собирайся, кум, в дорогу, поедем за твоим божьим человеком, – сказал Хмельницкий и ушел в свои покои спать.

Возвращаясь домой ранним утром следующего дня, сотник не стал гнать лошадь, в пути ему хотелось немного поразмыслить над жизнью. С одной стороны, он верный слуга короля Владислава, но с другой – польская шляхта ведет себя в Диком поле как единовластный хозяин, все больше и больше притесняя казачество. Многие его братья, которых обобрало до нитки шляхетное панство, не вынесли издевательств и ушли на Запорожье. Там они почувствовали себя по-настоящему свободными и независимыми. Хмельницкий понимал своих товарищей по оружию, но считал, что бунт не выход для казаков. Пока король на их стороне, негоже казакам против законной власти идти.

С такими тяжкими думами Богдан добрался до Суботова. Въезжая на подворье, он увидел чужих лошадей. Почуяв неладное, Хмельницкий ворвался в дом. От представшей картины кровь в его жилах закипела. За столом сидели подстароста Чаплинский и его зять Коморовский и смеялись во все горло. Мотрона прислуживала непрошеным гостям.

Увидев Хмельницкого, гости тут же замолчали, они явно не ожидали возвращения хозяина. Мотрона же забилась в угол и, потупив глаза, стала теребить платок.

– Добрый день, шановное панство! Чем обязан такому неожиданному визиту? – едва сдерживая гнев, спросил сотник и, обернувшись на молодую хозяйку, уже ласково обратился к ней: – Принеси-ка нам, моя люба, еще вина, хлеба и мяса. Устал я с дороги. Да и вы, панове, наверное, приехали к нам в гости с какой-то хорошей вестью.

Хмельницкий вытащил изрубленную кольчугу и бросил ее на стол прямо перед Чаплинским. Затем снял жупан и шапку, расправил усы и сел напротив за стол.

– Так чем обязан визиту столь шановных гостей? – уже окончательно взяв себя в руки, еще раз спросил Богдан. Он не сомневался, что Чаплинский был уверен в его смерти.

– День добрый, пан сотник, – подстароста тоже успел прийти в себя после неожиданного возвращения хозяина, но видно было, что он на ходу придумывает причину своего визита. – Да мы вот прослышали, что полковник Кричевский из дальней поездки к тебе пожаловал. У нас к нему поручение важное от пана Потоцкого. Решили, что здесь его и застанем, да, видно, разминулись мы ненароком.

– Все так, пришлось нам с паном полковником срочно ехать братчиков от нападения татар выручать. Да только в бою один жовнир меня за татарина принял и чуть не ускорил мне встречу с Господом нашим Иисусом Христом, – перекрестившись на образа и указав на кольчугу, поведал гостям Хмельницкий.

Прищурясь, Богдан внимательно наблюдал за Чаплинским и Коморовским – те были явно разочарованы.

– Но Бог миловал, – продолжил он, – моей душе, видно, рано еще к праотцам отправляться. Так что давайте выпьем за мое здоровье, панове. Мотрона, неси нам скорее вина!

Молодая женщина вошла в комнату с кувшином в одной руке и блюдом с едой – в другой. На ее красивом лице царили уверенность и спокойствие. Она неторопливо разлила вино по чаркам, не пролив ни капли, рука ее уже не дрожала.

– Спасибо, люба, ступай, не мешай нашему разговору, – Хмельницкий проводил ее взглядом, но заметил, что Чаплинский жадно смотрит на Мотрону. – Ну что, панове, будем здоровы!

Гости подняли чарки и, произнеся «Будьмо!», осушили их до дна.

– Вижу я, пан сотник, что вы быстро нашли замену покойной жене. Предлагаю выпить за новую хозяйку Суботова! – Чаплинский протянул свою чарку.

Мотрона подошла и снова налила всем вина. От Богдана не укрылось, что дивчине были приятны слова подстаросты. Щеки ее разрумянились, глаза заблестели.

– Ты смотри, пан Коморовский, как Богдан Зиновий ладно устроил свою жизнь. И король его род уважает – вон какой хутор пожаловал: с плодородными землями, ланами да садами. И хозяйка у него молодая да гарная.

– Люди говорят, что она шляхетного роду. Такой красавице не в навозе с холопами и мужицким быдлом пристало жить, а с шляхетным паном по Варшаве в карете в шелках да мехах кататься. Выпьем же за красоту Елены Прекрасной этого Дикого поля! – предложил Коморовский, подняв свою чарку.

Это была еще одна пощечина Хмельницкому. Мало того что Чаплинский непрошеным гостем заявился на его хутор, так он еще и издевается, нахваливая красоту его хозяйки.

Справедливости ради следует сказать, что воспитанница Хмельницкого действительно была необычайно красива и заметно выделялась среди других красавиц не только на хуторе, но, пожалуй, и во всем Диком поле. И хотя мать ее казацкого происхождения, отец Мотроны был из знатного польского рода, поэтому и воспитывал свою единственную любимую дочь как панночку. Пока ее сверстницы возились по хозяйству, няньки да мамки учили Мотрону народным мудростям, а пан окружил доцю учителями, чтобы обучили ее грамоте, языкам и другим наукам.

Но недолго нежилась в отцовской любви Мотрона. После того как батько погиб на войне, тяжко им с матерью пришлось. Имение их было разорено, а сами они чуть ли не в наймы подались. Если б не товарищ покойного отца Богдан Зиновий Хмель, могли бы и умереть в нищете. Хмельницкий же, выполняя последнюю волю погибшего друга, разыскал его семью и забрал на свой хутор. Очень скоро молодая и ладная панночка стала первой помощницей больной жены Богдана. А уж после ее смерти все хозяйство как-то само собой перешло в надежные руки Мотроны.

К тому времени девушка расцвела, как прекрасный степной цветок. Ее высокая, стройная фигура приобрела приятные округлости в необходимых местах, густая каштановая коса спускалась ниже пояса. В отличие от других девушек, которые привыкли к труду под палящим солнцем, кожа у Мотроны была белая как снег, а кисти рук – тонкие и нежные. Но главное, что привлекало в этой шляхтянке, – ее выразительные черные очи, которые как будто насквозь смотрели в душу. Именно эти очи и пленили старого Хмеля, утонувшего в них, как в бездонном колодце.

– За красоту своей хозяйки я выпить не прочь. Тем более что она скоро станет моей законной супругой, – сверля Чаплинского взглядом, произнес Богдан и одним глотком выпил вино.

Услышав эти слова, Мотрона взглянула на Хмельницкого с удивлением и испугом. Никогда раньше он не заговаривал о том, что хочет обвенчаться с ней. Конечно, она благосклонно принимала знаки внимания и подарки уже немолодого вдовца, но относилась к этому скорее как проявлению отеческой заботы. Молодая паненка почитала Богдана как второго отца и была благодарна ему за то, что он вытащил ее из нищеты, приютил и дал кров. Однако как мужчина он никогда ее не интересовал.

Мотрона мечтала, что однажды все же выйдет замуж за пана шляхетного рода, который увезет ее в Варшаву или Краков, ну или хотя бы в Киев, где ее ум и красота будут оценены по достоинству. А хутор казался ей временным прибежищем. Поэтому, услышав похвалы Чаплинского, Мотрона встрепенулась и понадеялась, что слава о ней как о Прекрасной Елене скоро пойдет далеко за пределами Дикого поля, и тогда найдется для нее достойный жених. Но слова Богдана заставили ее встревожиться.