Любовь и Люсия - Барбара Картленд

— Я понимаю, — сочувствовал марких — Немногие могли понять его, — заметила Люсия. — Закончив писать сад для старой леди, он сказал маменьке: «Я должен уехать! Я чувствую себя прикованным к этому месту, но в плену томится мой дух, а не тело!»

— И ваша матушка поняла?

— Конечно, — ответила Люсия. — Они с папенькой так любили друг друга, что, попроси он ее поселиться вместе с ним на вершине Гималаев или на море, она бы согласилась.

Дрожь в голосе Люсии подсказала маркизу, что и ее родители очень любили.

Ожидая продолжения рассказа, маркиз размышлял о том, что по прекрасным серым глазам можно прочитать все ее мысли.

— Они оставили маленький коттедж, в котором жили с тех пор, как себя помню, — говорила Люсия. — На самом деле я там родилась. Папенька продал мебель и все, что у нас было, кроме необходимого скарба.

— Наверное, это было для вас потрясением, — предположил маркиз.

— Папенька сказал, что мы начнем новую жизнь, а тащить за собой старые вещи не правильно.

— А ваша матушка не возражала?

— Мы с маменькой считали это решение замечательным и были уверены, что папенька завоюет известность.

С обезоруживающей откровенностью девушка призналась:

— Папенька ведь хотел славы и богатства не для себя, а для нас. Он хотел, чтобы у нас были лошади, платья, чтобы мы могли ездить в Лондон, посещать Оперу, бывать в картинных галереях и в Королевской академии, о которой мы могли только читать в газетах.

Вспомнив свои несбыточные мечты, девушка глубоко вздохнула и замолчала.

— И вы отправились в Венецию, — подсказал маркиз.

— Вначале действительно было очень интересно, как папенька и говорил.

Неожиданно ее серые глаза наполнились слезами. Маркиз негромко спросил:

— Что же случилось?

— В Венеции все оказалось дороже, чем мы думали… у нас быстро закончились деньги… и никто не хотел покупать картины, которые писал папенька.

Маркиз ожидал услышать нечто подобное, однако по голосу Люсии он понял, что она очень переживала. Девушка продолжала:

— А потом, когда маменька начала поговаривать о возвращении в Англию, она заболела.

— Чем?

— Я думаю, виновата местная вода и холодная зима… мы ведь не были готовы к здешнему климату. Маменьке становилось все хуже… денег у нас не было… и папенька стал вновь писать самые простенькие картины на продажу… их покупали, но платили очень мало.

— Под простенькими картинками, — заметил маркиз, — следует, очевидно, понимать виды самого красивого города на земле, которые, как правило, покупают туристы.

— Именно, — согласилась Люсия. — А папенька это занятие ненавидел, он называл такие картины «пачкотней» и говорил, что они безвкусны. Он просил за них немного, отдавал в лавочку на площади… и картины раскупали быстрее, чем он успевал их рисовать.

Маркиз понимал, какое унижение испытывал Бомон, вынужденный торговать своим талантом таким образом.

— Потом, после смерти маменьки… папенька бывал счастлив только тогда, когда писал задуманные им вещи… а я не хотела беспокоить его… и потому сама виновата в том, что дела пошли совсем плохо, Глубоко и тяжело вздохнув, она говорила дальше:

— Я уже решилась… попросить папеньку написать несколько картин на продажу… но он тоже заболел.

Голос Люсии задрожал уже не в первый раз, и маркиз быстро сказал:

— Не продолжайте, если вам тяжело.

— Вы должны знать всю правду, — возразила Люсия. — Я сама виновата. Папенька… когда он рисовал, то совсем забывал о деньгах, забывал обо всем, кроме работы… Мне следовало брать пример с маменьки… и заставить его понять, что нам необходимо вернуться домой, сразу после того, как она умерла…

Окидывая взглядом хрупкую девушку подле себя, маркиз подумал, что Бомон должен был получше присматривать за дочерью.

Разве можно ожидать практичности от такого неземного существа?

Словно прочитав его мысли, Люсия быстро заговорила:

— Только не вините во всем папеньку. Он был уверен, что его работы — шедевры и что знатоки их непременно оценят.

В голосе Люсии звенели слезы.

— Он не понимал… не понимал, что мы вконец изголодаемся… и что никто… кроме вашей светлости… не придет к нам на помощь.

Она вздохнула и негромко добавила:

— Прошлой ночью я… я подумала, что Господь послал вас нам в самый последний миг.

— Вам нужно что-то с этим делать, — сухо ответил маркиз.

— Я… я могу только еще раз сказать… как я вам благодарна, — произнесла Люсия, и на ее лице заиграла слабая улыбка.

Потом, спохватившись, что ее рассказ мог наскучить маркизу, она быстро сказала:

— Мне надо посмотреть, не проснулся ли папенька.

— Я с вами, — сказал маркиз.

Повернувшись было к двери Люсия вдруг остановилась и спросила:

— Вы… уверены, что вам этого хочется?

— Думаю, вы уже поняли, я крайне редко делаю то, чего мне не хочется.

Люсия усмехнулась:

— Дело в том, что… вы, конечно, невероятно добры… но еще и ужасно испорчены!

Маркиз, которому никто и никогда не осмеливался говорить подобного, в немом удивлении смотрел на Люсию, и она добавила:

— Простите, если я была груба… но вы ведете себя очень властно… словно у ваших ног лежит весь мир. Вы совершенно не похожи на других людей… которые вечно пытаются дотянуться до чего-то недосягаемого.

К этому времени они уже были около лестницы. Люсия положила руку на перила, а маркиз продолжал удивленно смотреть на нее.

— Странные вещи вы говорите, — заметил он, — но я понимаю, о чем вы. И все же я, как и все прочие, обуреваем страстями и желаниями, и порой мечтаю поймать «падающую звезду».

По улыбке Люсии он понял, что девушка узнала цитату из Джона Донна, и это приятно его удивило.

— Я, наверное, снова нагрублю вам, уж извините, — ответила она. — Вы кажетесь мне настолько всесильным и неуязвимым, что я не верю в вашу принадлежность к роду людскому.

Маркиз рассмеялся:

— Это оскорбление или комплимент?

— Комплимент, — быстро ответила Люсия, — хотя вашей светлости льстить ни к чему.

Маркиз снова рассмеялся.

— Оставайтесь при своих иллюзиях, мисс Бомон, но все же могу вас заверить, я живой человек.

Его глаза блеснули, и он продолжал:

— В доказательство замечу, что, не будь я потрясен картинами вашего отца, не сочти я его гением, я не проявил бы доброты, за которую вы меня благодарите, и прошел бы мимо.

— Но вы поняли… поняли картины папеньки, — негромко ответила Люсия, — а значит, вы действительно другой… и, как я уже говорила, вы просто… восхитительны!

За свою жизнь маркиз слышал немало комплиментов, но этот не походил ни на один из них, Поднимаясь по лестнице он понял еще одну интересную вещь — Люсия, в отличие от всех знакомых ему женщин, не воспринимает его как мужчину. Для нее маркиз — божество, которое в последний миг спустилось с небес и спасло их семью от гибели. Он не знал, каким образом сумел прочитать мысли Люсии, но точно знал, что не ошибся.