Квартира - Даша Почекуева

— Э-э-э… да… да, конечно… — Ему не хотелось и здесь обнаруживать свою неосведомленность. — Здорово. Уже к ноябрю…

— Я считаю, это дело надо обмыть. Приходите в гости. Двойной повод: у вас с Ленкой квартира на носу, а у нас с Лялей годовщина свадьбы. Грех не отметить, а?

Егоров скорчил рожу, которая означала: в гробу я видел эту годовщину, но сам понимаешь — бабы есть бабы. Затем Егоров посмотрел на часы и спохватился:

— Ох, старик, мне пора бежать. В следующее воскресенье, договорились?

Бодро насвистывая, Егоров исчез за поворотом. Оставшись в одиночестве, Фролов потушил дотлевающий окурок. Пепельницей служила стеклянная банка из-под болгарских консервов.

Новость о квартире окончательно сбила Фролова с толку. Мысли путались и перескакивали с одного на другое. Не может быть, чтобы к ноябрю. Егоров шутит. Перспектива наконец-то получить квартиру вытеснила из головы переживания о Ванькиной учебе и Сергее Саныче Юдине. Весь день Фролов смотрел в строчки отчета, не видя их. Перед глазами мелькали квадратные метры, комнаты, окна, двери, обои. Фролов размышлял о том, с каким ремонтом сдадут квартиру, и уже прикидывал, как лучше организовать переезд.

Он мысленно сетовал на неудобное время года: в ноябре уже будет лежать снег, а значит, поздно мыть окна, но тут же упрекал себя за привередливость. Какие, к черту, окна, когда речь идет о целой квартире. Плевать, до весны они легко доживут и с грязными окнами. А если кто-нибудь из соседей решит его упрекнуть, так Фролов живо поставит его на место. Квартира — это не комната в общаге, там у человека свои правила, и они кое-что значат.

Перед уходом он заглянул в профком. За столом в приемной сидела секретарша Танечка и, широко открыв рот, подводила глаза черным карандашом. От уголка правого глаза к виску бежала длинная жирная стрелка.

— А, Владимир Палыч. — Таня, не отвлекаясь, помахала рукой. — Вы к кому? Все уже ушли.

— Я к вам. — Фролов просочился в приемную и закрыл за собой дверь. — Егоров сегодня сказал, что наш дом сдадут к ноябрю.

Танечка сурово сдвинула брови к переносице.

— Ох уж этот Александр Геннадьевич. Ведь черным по белому сказано: держать язык за зубами до официального объявления.

Имя Егорова Танечка выговаривала лукаво, с туманной игривостью. Фролов уже давно подозревал, что Егоров спит с ней за спиной у жены. Он точно знал, что до Танечки у Егорова был какой-то мутный роман в бухгалтерии. Видимо, бухгалтерия ему наскучила, и теперь Егоров переключился на профком.

— А чего вы от меня-то хотите? — спросила Танечка. — Я здесь ни с какого боку.

— Вы просто скажите: это правда? Насчет ноября?

Ради приличия Таня хмурилась еще минутку. За эту минуту она успела закончить левый глаз и достать из сумочки помаду. Наконец смилостивилась и сообщила:

— Так говорят.

— Кто говорит?

— Шульгина, — заявила Таня. — Вера Степанна. Ну, Вера Степанна, в очках такая, помните?

Фролов не помнил, но на всякий случай кивнул.

— Ну, вот Вера Степанна с весны ведет у нас очередь на квартиры. После того как Надя Полунина в декрет ушла. Надю-то вы помните?..

— Так что насчет очереди?

— Я о ней и говорю. Вчера Вера Степанна докладывала, что из районной комиссии пришел план по сдаче объектов. До Нового года надо обязательно сдать дом, иначе в следующем году бюджеты сократят. Там рабочие как раз заканчивают отделочные работы…

Волнуясь, Фролов сел за стол напротив Тани. Она трещала без умолку. Иногда он выхватывал из ее монолога отдельные слова, бередившие душу.

— А где, говорите, этот дом?

— Где-то в Автозаводском. — Таня заглянула в бумажки, разбросанные на столе, и весомо добавила: — Вот, точно. Автозаводской район, улица Брестская, дом восемь.

Брестская! Совсем недурно. Далековато, но зато вредные производства не близко, и район не самый скверный, рядом бульвар и больница.

— Вот, значит, сдадут дом через полтора месяца… — продолжала Таня.

— Даже так?

— Но вы раньше времени не радуйтесь. Дальше уже вопрос бумажной волокиты. Сами понимаете, надо всех очередников по спискам прошерстить, провести проверку, собрать документы, организовать приемку…

— Вы сказали, будут шерстить очередников? Это как?

Таня посмотрела на него с легким укором.

— Всех проверят по спискам. Профкому нужно знать, насколько семья соответствует нормативам.

— Так ведь все проверяли.

— Когда это было! С тех пор уже столько воды утекло. Вы не хуже меня знаете, что у нас эта очередь годами тянется. А люди женятся, разводятся, детей заводят. Умирают, в конце концов. Полгода назад была история: подошла очередь одной женщины, ей уже ключи готовились выдавать, и тут выясняется, что ее дочь вышла замуж и у мужа прописалась, а муж этой женщины ушел к другой, представляете?

— Муж дочери? — запутался Фролов.

— Муж матери! Той, которая в очереди стояла. В итоге она осталась одна в своей однушке. А мы уже двухкомнатную ей готовились давать в расчете на всю семью. Вы понимаете, какая наглость?.. У нас и постановление есть: перепроверять жилищные условия очередников перед тем, как подтвердить место в очереди. Вот у вас какое место?

— Двести девятнадцатое, — сказал Фролов.

Танечка запнулась.

— Какое-какое?

— Двести девятнадцатое.

Танечка поворошила какие-то графики и таблицы, нетерпеливо перевернула лист с плохо отпечатанным планом этажа и после некоторых размышлений изрекла:

— Плохо.

— Почему же плохо? — Фролов вытянул шею, пытаясь заглянуть в бумаги.

— Смотрите. Здесь по документам девять этажей, на каждой лестничной клетке четыре квартиры. Умножаем девять на четыре, выходит… ммм… тридцать шесть. Стало быть, тридцать шесть квартир в подъезде. А подъездов у нас шесть. — Таня ткнула в план этажа. — Значит, шесть раз по тридцать шесть — это у нас…

— Двести шестнадцать, — похолодев, подсказал Фролов.

Танечка сочувственно поджала губы.

— Вот видите.

Что-то в его душе оборвалось и упало вниз. Он двести девятнадцатый, а квартир двести шестнадцать. На душе стало пусто и стыло, и еще почему-то неудобно перед Танечкой.