Убийца-юморист - Лилия Беляева

- Без одежды был? Голый?

- Да вы что! - возмутилась моей глупости разговорившаяся старуха. Как это голый? И брюки на нем были, и куртка болоньевая, но все старье сплошное, даже с первого взгляда - дрянное, порченное. Я бы, по правде, никакого бы внимания на него не обратила, если бы не Григорьич. Он его к себе вел. Вот если бы Григорьич был мой сын, я бы ему сразу запретила это делать. Но у него свой закон, жил, как хотел, ему никто не указ. Писатель! Интеллигенция!

- Вы хотите сказать, что не видели, когда этот бомж уходил от Шора?

- Чего не видела, того не видела. Спрашивала сама, по собственной инициативе, у соседей, но и они не видели. Он мог и не через уличную калитку уйти. А через садовую. И не вечером, а ночью.

- Но трупа его, отравленного, никто тоже не видел?

- Никто. Этот бомж был моложе Григорьича. Он мог проблеваться где-нибудь и не умереть.

- Согласна с вами. Спасибо вам за очень толковое разъяснение.

Видимо, старая общественница была польщена. Ответила с чувством:

- Как же можно не помочь полезному мероприятию! Я в свое время сколько одних субботников организовала! И по сбору металлолома, и по уборке территории, и по сбору подписей в борьбе за мир... Может, зайдете, чайку попьете?

В общем, рассталась я с этими двумя пенсионерками дружелюбно, по-хорошему.

Уже когда шла вдоль улицы, Петровна крикнула вдогонку:

- На ногах у него сапоги резиновые были! У бомжа! Брюки в них заправил и шел!

- Спасибо! - я благодарно отсалютовала вскинутой рукой. "Рот фронт, бабуля, рот фронт! Верным путем идем мы с вами! Враг будет разбит, победа будет за нами!"

Но сама-то уже мелась на развилке трех дорог. Одна вела к магазину "Продукты", синевшему сквозь оранжево-пепельные колоннады старых сосен, вторая - к платформе, где в этот самый момент, тормозя, шипела по нисходящей электричка.

Третья дорога вела на окраину поселка, в неизвестность и туманность. Я выбрала, в конце концов, первую и пошла к магазину. И не ошиблась. То, что нужно было, находилось поблизости от него, а именно - кучка алкашей на посиделках, которые гуторили о чем-то своем, заветном, и одновременно внимательно оглядывали окрестности. Их заботы очень скоро стали мне ясны, до донышка, едва я приблизилась к их полевому лагерю и прислушалась:

- Гошка придет! Куда он денется! Мы его поили вчера? Поили? Теперь он пусть только голяком припрется! Обещал у бабы своей выманить чего-ничего. Она у него зарплату получила. Он своего добьется! Он с ней не будет чикаться!

- А если не придет? Может, самим сходить? В дверь долбануть?

- Соседи! Милицию вызовут. С ними лучше не связываться...

Я быстро проглядела их лица и одежки. Ни один ничем не походил на того, что пил с Семеном Григорьевичем. Это были безбородые, хотя и щетинистые мужики, и как один - с проплешинами, либо вовсе лысые. К ним, правда, лепились два молодых парня с красными глазами и шевелюрами, но росточку они были незначительного, подросткового.

Я рискнула подойти к этой ватаге, жаждущей похмелиться, в полной боевой готовности.

- Я тут из газеты, - завела разговор. - У меня к вам есть вопросы. Может быть, вы мне поможете?

- А чего? Какой аспект тебя тревожит? - подал голос старикан, очень похожий на Никиту Сергеевича Хрущева, но только без его сановного живота, и, видимо, хвативший в свое время образования. - Можем ли мы быть уверены, что в случае положительного исхода беседы с нами возникнет возможность нашего вознаграждения?

- Конечно! Дам двадцать, - отозвалась я без промедления. - Если вы ответите на несколько вопросов. Первый. Знаете ли вы человека, возможно, бомжа, по имени Михаил? Или слышали о таком? Или даже пили с ним когда-нибудь вместе?

Примагазинные, несчастно порочные мужички добросовестно задумались, уставив тусклые взоры кто кута, кто на что. Ответ их был один:

- Не-а. Михаилов нету в этом поселке. Чтоб безработный какой? Не слыхали.

- Но, может быть, кто-то из вас видел бомжа, с которым шел писатель Шор? В конце апреля? Под вечер?

- Это который старик и помер? Собачник, что ли?

- Точно.

- Ну водку он всегда сюда ходил покупать. Собак к дереву привяжет и идет. Он и нам когда деньжат подкинет... после пенсии. Было. Потом он плакал ходил, собак искал... старый дурак.

- Почему же "дурак"?

- А потому! - пошел хлестать правду-матку молодой алкаш с заскорузлым от пьянства ликом, обиженно скривив толстые мокрые губешки. - У людей нутро горит, выпит хочется, а он на полезные деньги псов кормит!

- Говорят, псы-то у него потерялись... Кто-нибудь из вас помогал их искать?

Заложники "зеленого змия", валяющиеся на пыльной траве вблизи магазинной витрины, где за тонким стеклом зазывно посверкивают бутылки, полные вожделенной влаги, ответствовали почти срепетированным хором:

- Ходили! Искали! Да где там! Собак нынче кругом по лесам-поселкам, как... как собак нерезаных!

- Дохлых находили?

- А то! Ну не волочь же для показа эти трупешники! Ему ж живые нужны были! Рыжая лохматая и черная лохматая...

- С вами пил когда?

- Пил... Тогда и пил... От переживаний... Лекарство глотнет и запьет. Сердце лечил, по ходу дела...

- Значит, никакого Михаила в бороде и усах вы не видели, не знаете?

- Почему? Знаем! - вдруг отозвался одноглазый мужичок с ноготок, сидевший на корточках. - Был у нас, вон на том конце поселка, дед Мишка, рыбак, да помер с год как, утонул при исполнении... рыбачил, заснул и бултых... с перепою... Плащом брезентовым накрыло и - загудел в царствие Божие!

- Во, сколько вам мы чего пересказали в соответствии с вашим предписанием, - заключил "Никита Сергеевич". - Теперь дело за вами... выполнять взятое на себя обязательство...

Я сказала этим бедолагам "спасибо", протянула две десятки и спиной успела услышать, как по-детски мгновенно возликовали их перепутанные, раскрепощенные голоса:

- Живем, братва! Леха, гоп-хоп! Сыпь, Федюха! Мальчики, мальчики. Ни фига, по понятиям, как вчерась, у нас свобода, долбанем родименькой!

Вот умствующие талдычат, талдычат про счастье, и сколько его кому надо, и где его перелив, а где недолив, а пьющие человеки способны схватить его за жабры сей момент... Вообще-то грустная то тема, как безбожно пьют русские мужики, потерявшие цель и смысл жизни в стране, где то и дело слышится грохот падающих вождей и вонь от прорванных труб канализации, которую собирались ремонтировать ещё пятьдесят лет назад... Чур не я отвечаю за все это! Чур не я! Мне бы со своими задачами справиться более-менее...

Солнце светило славно, в зеленом разнотравье желтые одуванчики улыбались всем, кто на них смотрел, в высшей степени прямодушно и ободряюще. Но там же, на зеленой обочине, осыпанной улыбками одуванчиков, лежало недвижимо тело мужского пола и похрапывало. На одной ноге сохранился ботинок без шнурков, другая босая с черными ногтями. Я тщательно осмотрела трофей. Рыжий, конопатый и нет у бедняги одной руки... И этот, значит, не мог быть тем, с кем распивал водку поздним апрельским вечером далеко не всем известный драматург С.Г. Шор...

Я ещё побродила по утоптанной, пыльной площадке перед вокзальчиком, где кособокие обшарпанные автобусы вдруг нехотя дергались с места и, надрывая последние стариковские силенки, с натужливым ревом катили прочь. Неужели я думала, что вдруг да встречу где-то здесь того самого Михаила, потенциального убийцу Семена Григорьевича Шора? Неужто я была такая наивная?

Да нет, конечно. Однако мало ли что бывает...

Стая разношерстных собак шарахнулась от бензовоза, промчавшегося по дороге. И к собакам этим я с интересом: вдруг среди них последняя любовь старого чудаковатого писателя? И в этом собачьем сообществе, действительно, были рыжие, черные, лохматые. Но что дальше-то?

Дальше я отправилась на поиски участкового милиционера. Нашла его, пожилого грузноватого дядю, на пестром половичке, расстеленном по только что вымытому крашеному крылечку. Попросила уделить мне время. Участковый, с давным-давно усталым взглядом и, судя по всему, полным неверием в возможность хотя бы через тыщу лет построить светлое будущее, послушно-равнодушно пообещал:

- Спрашивайте чего - отвечу.

И пошел по травянистой тропинке в сторону скамейки об одну доску, без спинки. Она отливала сиреневым в этот яркий июньский день и вся была как обрызгана белыми лепестками.

- Вы по чью душу? - спросил, едва усевшись грузно. - И кто вы есть, откуда?

Я прилежно ответила, размахав со скамейки белые лепестки и присаживаясь.

- А-а, - отозвался участковый Бутусов. - Старик вас, значит, интересует...

- А вас - нисколько?

- Меня на сегодня женщина в плаще и синей косынке... Ее тут неподалеку в кустах нашли. Убитую.

- Понятно, Петр Петрович. Нелегкий у вас хлеб. Но мне хотелось бы знать о Шоре, о писателе... Он умер? Или погиб? Что вы обо всем этом думаете?

- О писателе... Тоже мне - писатель.

Участковый потер плохо выбритую щеку и вдруг с явным пренебрежением ко мне отозвался: