Сокровище троллей - Ольга Голотвина

Но тут заговорила бабка Гульда.

— Кринаш, да пусти ты мальчонку, — спокойно посоветовала она. — У него есть деньги, я сама видела.

Видать, не так уж проста была старая нищенка. Что-то значило ее слово для хозяина постоялого двора.

Кринаш перевел взгляд с женщины на незадачливого гостя и медленно сказал:

— Ну… заходи, коли так…

Когда меж вершин деревьев мелькнула вывеска постоялого двора, Литисай даже не оценил ее красоты: именно в этот миг его осенила мысль — полезная, своевременная и, возможно, даже способная поднять его авторитет в крепости.

Ограбленный бедолага послан ему самими Безликими! У них в крепости нет целителя, верно? И добыть его негде? Так нанять этого, бродячего… как там его зовут?.. Вряд ли он великий мастер своего дела, но хоть что-то должен уметь!.. Если подвернется другой, получше, этого всегда можно уволить.

Литисай обернулся к тележке, в которой сидели рядышком встреченный бедолага и наемник Вьягир. Наемник правил запряженной в тележку рыжей кобылой, а лекарь, уже опомнившийся от своих невзгод, перебрасывался шуточками с ехавшими рядом Румрой и вторым наемником.

Да, а как второго-то зовут?.. Ой, стыдно. Дарнигар должен знать своих солдат… А, точно: Стебель из Отребья!

То, что удалось вспомнить кличку наемника, Литисай расценил как маленький подвиг, и настроение у него поднялось.

Он хотел окликнуть лекаря, но тут Румра, пришпорив чалого, оказалась рядом.

— Слышь, дарнигар, я Барикая к нам в крепость наняла. Раз нет лекаря получше, так и этот сойдет. Он с радостью согласился — чем зимой от деревни к деревне шляться под носом у троллей и волчьих стай.

Литисай сглотнул комок, вдруг застрявший в горле.

Она все сделала правильно. Побери ее Многоликая, она опять все сделала правильно. И она опять опередила Литисая. Ну не мог же он на потеху солдатам заорать: «Я здесь за Хранителя, я хочу сам лекаря нанять!»

Разумеется, ничего подобного молодой дарнигар не проорал. Отозвался весело и приветливо:

— Вот и славно. Будет в Шевистуре первый человек, который подчиняется напрямую Левой Руке.

Румра ухмыльнулась.

Тут как раз деревья расступились. А за ними — ограда, распахнутые ворота… и…

Литисай ахнул:

— Румра, гляди… это мне мерещится? Может, твой лекарь мне какую-нибудь микстуру даст — мозги прочистить?

Женщина расхохоталась.

— Да нет же, это катапульта! Настоящая катапульта! Там, за частоколом, земляная насыпь, вот она, голубушка, так высоко и торчит. Хозяин ею троллей пугает. И боятся, морды людоедские!

— Где ж он ее раздобыл?

— Нам правды не скажет. Но я слыхала, что катапульту бросила наша армия, когда улепетывала из-под Найлигри… ох, извини…

— Да ладно, — улыбнулся Литисай, в душе весьма польщенный. («Румра помнит, что я был под Найлигримом!») И тут же напрягся, что-то прикидывая в уме:

— Армейская катапульта, э?.. Может, нам ее… того… возвратить?

— И думать не смей! — хмыкнула Румра. — Тебе это нужно — врага нажить? Кринаш в здешних краях — человек не из последних. Сам подумай: его тролли боятся!

— Хозяин, — быстро спросил Дождик, глядя на подъезжающих к воротам всадников, — можно, я на тебя поработаю? Лошадей обиходить, то да се… у меня с деньгами туговато.

Кринаш искоса глянул на странного гостя — и кивнул.

Этой осенью он при удивительных обстоятельствах лишился двоих рабов, а новых не имел случая купить. Кринаш дал знать в деревню Топоры, где почти все мужики у него по шею в долгах, чтоб прислали кого-нибудь подсобить, но пока никто не пришел. Сейчас по хозяйству помогала лишь девчонка Недотепка, существо несуразное и мало полезное. Так что пусть паренек потрудится…

Всадники въехали во двор. Следом вкатилась тележка, в которую была впряжена рыжая кобыла. Веселый гам, суета, лошадей ведут в конюшню, тележку закатывают под навес.

— А лошадке-то хомут мал, — сказал Дождик, выпрягая кобылу. — Шею намяло, надо березовым дегтем…

— Не моя лошадка, — вздохнул лекарь. — Моя разбойника возит.

— Рыжуха вообще в хомуте не ходит, — сердито буркнул один из наемников. — Дайте дегтя, я сам смажу…

Видя, как споро и ласково обходится Дождик с лошадьми, Кринаш спросил доброжелательно:

— Деревенский? Или в городе при конюшне научился?

— Деревенский, — с улыбкой ответил юноша. — Мы с мамой батрачили по деревням. А весной мама умерла…

Тут улыбка сошла с лица юноши, он отвернулся, старательно обтирая пучком соломы бок гнедого жеребца.

Кринаш остро глянул ему в спину.

«Предложил бы я тебе, паренек, поработать у меня хоть до весны… да надо сначала узнать, почему ты в мои ворота не мог войти».

В жарко натопленной трапезной гости сбросили плащи. Лекарь Барикай даже рот разинул, увидев, что высоченный, крепкий воин, которого он всю дорогу называл «господином», оказался женщиной. Да какой еще видной бабой! Осанистая, с высокой грудью (сейчас даже непонятно, как такое богатство укрывалось в складках плаща). Лицо с мороза разрумянилось, глаза весело блестят, вокруг головы короной русая коса…

«Лет этак двадцать семь или двадцать восемь, ровесница моя», — прикинул лекарь и поспешил стащить с себя дурацкий рогожный мешок, который напялил на дороге, чтоб не замерзнуть. Как многие мужчины невысокого роста, Барикай любил крупных женщин.

Будущая служба в крепости Шевистур казалась лекарю все более привлекательной.

А Румра взмахом руки подозвала Барикая:

— Я тебе выдам малость деньжат в счет будущей платы, а со здешним хозяином сам разбирайся.

Барикай обрадованно закивал.

Румра сняла с пояса кожаный кошелек и, держа его на ладони непослушной, с негнущимися пальцами правой руке, левой привычно и сноровисто распустила завязки. Пока женщина отсчитывала серебро, лекарь остро и цепко глянул на бугристый бурый рубец во всю тыльную сторону кисти.

Взяв с ладони шайвигара монеты, Барикай шагнул назад. Женщина тут же отвернулась, заговорила с одним из наемников.

А лекарь коснулся своей груди — небрежным, вроде бы случайным жестом.

«Чего тебе? — сварливо зазвучал не в ушах его, а прямо в голове знакомый хриплый голос. — Нет больного, так и нечего меня дергать… Ну что ты пялишься на ту корову в мужских штанах? Тебе бы такое здоровье, как у нее».

— А… рука? — беззвучно, одними губами произнес Барикай.

«А что — рука? Рассечение сухожилий. Врачебное искусство бессильно».

— Но я думал, Астионарри… ты…

«Волшебник я, что ли?.. Не смей тревожить меня попусту!»