Леди Сьюзен - Джейн Остен

«И вашу светлость это удивляет?! — с горячностью вскричала я. — Фредерика — девочка необыкновенно умная, чего про сэра Джеймса никак не скажешь».

«Меня ее отказ ничуть не смущает, — возразила она. — Напротив, радует, так как это лишь свидетельствует об уме моей дочери. Сэр Джеймс, спору нет, не Соломон (из-за своей непосредственности он кажется глупей, чем есть на самом деле), и, обладай Фредерика проницательностью и способностями, которые я хотела бы видеть у своей дочери, или хотя бы имей я подозрение, что она совсем не глупа, — я бы не стремилась так к этому союзу».

«Странно, что только вы одна пребываете в неведении относительно ума вашей дочери», — сказала я.

«Фредерика никогда не умела показать товар лицом, — продолжала леди Сьюзен. — Она стеснительна и ребячлива. Кроме того, она меня боится. Пока был жив ее бедный отец, она росла избалованным ребенком, однако из-за строгости, в которой я была вынуждена в дальнейшем ее держать, ее привязанность ко мне притупилась; к тому же в ней нет той энергии, того блеска, которые сразу же бросаются в глаза».

«Скажите лучше, ей не довелось получить хорошее образование».

«Клянусь Богом, любезная миссис Вернон, что я в полной мере отдаю себе в этом отчет; вместе с тем мне хотелось бы забыть все то, что бросает тень на человека, память о котором для меня священна».

Тут она притворилась, что вот-вот расплачется. Я почувствовала, что начинаю терять терпение.

«А что ваша светлость имели сообщить мне о размолвке с моим братом?» — поинтересовалась я.

«Размолвка вышла из-за поступка моей дочери, в равной мере свидетельствующего о ее безрассудстве и о том страхе, который она, как я уже говорила, к несчастью, ко мне испытывает. Она написала мистеру де Курси письмо».

«Мне это известно. Вы же запретили ей говорить с мистером Верноном или со мной о причине своего горя, вот ей ничего и не оставалось, как обратиться к моему брату!»

«Боже милостивый! — вскричала она. — Как же дурно вы обо мне думаете! Неужто вы полагаете, что я подозревала, насколько она несчастна? Что я задалась целью обречь на страдания собственную дочь? И запретила ей говорить с вами на эту тему из страха, что вы воспрепятствуете моим дьявольским козням? Неужто вы думаете, что я совершенно бесчувственна? И способна принести несчастье той, способствовать чьему благополучию — мой первейший долг?! Как могли вы подумать такое?»

«И все же чем вы руководствовались, приказав ей молчать?»

«А какой, дорогая сестра, был прок обращаться к вам? Ведь в этом случае я вынуждала вас выслушивать мольбы, которые сама выслушивать отказывалась. Это было бы нежелательным и для вас, и для нее, да и для меня самой тоже. Ведь коль скоро я приняла решение, вмешательства со стороны, пусть и самого дружеского, я допустить не могла. Да, я ошиблась, это правда, но тогда мне казалось, что поступаю правильно».

«В чем же состояла ошибка, на которую ваша светлость так часто ссылается? Как у вас могло возникнуть столь превратное представление о чувствах вашей дочери? Разве вы не догадывались, что сэр Джеймс Фредерике неприятен?»

«Я понимала, что это не совсем тот человек, которого бы она сама выбрала. Но мне казалось, что ее неприязнь вызвана вовсе не его скудоумием. А впрочем, дорогая сестра, лучше не расспрашивайте меня об этом столь подробно, — продолжала она, в порыве искреннего чувства стиснув мне руку. — Тут, честно вам признаюсь, есть что скрывать. Фредерика ужасно меня огорчает. Особенно тем, что обратилась к мистеру де Курси».

«Не вижу здесь ничего особенного, — возразила я. — Если ваша дочь привязана к Реджинальду, неприязнь, которую она питает к сэру Джеймсу, понятна не меньше, чем если бы источником этой неприязни была его глупость. При этом мне все равно непонятно, с какой стати было вашей светлости ссориться с моим братом из-за того, что он вмешался в это дело. Вы же понимаете, не в его натуре отказать, раз его так об этом просят».

«Человек горячий, он в запальчивости пришел упрекать меня за то, как я обошлась с несчастной девочкой, с этой страдалицей. Он целиком встал на ее сторону, и между нами возникло недоразумение. Он преувеличил мою вину, я же сочла его вмешательство менее простительным, чем нахожу сейчас. Я очень высокого о нем мнения и была крайне удручена, когда обнаружила, что он моим к нему отношением пренебрег. Мы оба погорячились и, конечно же, оба виноваты. Решение покинуть Черчилл он также принял сгоряча; когда же я поняла, чтó у него на уме, и в то же время задумалась над тем, что мы, быть может, неправильно поняли друг друга, я решила, пока не поздно, с ним объясниться. Я питаю теплые чувства ко всем членам вашей семьи, и, должна признаться, меня бы очень огорчило, если бы мое знакомство с мистером де Курси закончилось столь печально. Смею вас уверить: теперь, когда я убедилась, что у Фредерики были основания испытывать к сэру Джеймсу неприязнь, я немедленно сообщу ему, чтобы он оставил всякую надежду на брак с нею. Я ругаю себя за то, что, сама того не сознавая, так ее этим мучила. Она будет вознаграждена за свои страдания, и, если она ценит свое собственное счастье не меньше, чем ценю его я, если будет придерживаться здравых суждений и вести себя как подобает, ей не о чем беспокоиться. Простите же меня, дорогая сестра, за то, что отняла у вас столько времени, но я должна была выговориться; надеюсь, после этого объяснения я не упаду в ваших глазах».

Мне хотелось крикнуть: «Да уж больше некуда!», но, с трудом сдержавшись, я покинула ее, не сказав и двух слов. Мои нервы были напряжены до крайности. Начни я говорить, я бы не смогла остановиться. Ее самоуверенность, ее лицемерие… но не будем об этом — боюсь, Вы примете мои слова слишком близко к сердцу. У меня, во всяком случае, сердце сжимается, когда я пишу эти строки.

Немного придя в себя, я вернулась в гостиную. Экипаж сэра Джеймса уже стоял у дверей, и он, как всегда веселый и беззаботный, вскоре отбыл. Ее светлости ничего не стоит сначала обнадежить влюбленного, а затем прогнать его!

Несмотря на обретенную свободу, Фредерика по-прежнему печальна: возможно, она все еще страшится материнского гнева и, не желая отъезда моего брата, испытывает ревность при мысли, что он остается. Я вижу, как внимательно следит она за ним и за леди Сьюзен. Бедняжка, теперь-то ей не на что надеяться, ее чувство останется без взаимности! Правда, сейчас он относится к ней иначе, он отдает ей должное, однако его примирение с леди Сьюзен лишает ее всяких надежд на большее.

Итак, дорогая матушка, готовьтесь к худшему. Вероятность их брака несомненно возросла. Теперь он у нее в руках. Когда же это грустное событие произойдет, забота о Фредерике целиком ляжет на наши плечи.

Хорошо, что разница во времени между предыдущим письмом и этим невелика, ибо чем меньше будет длиться Ваша радость от первого письма, тем меньшее разочарование Вы испытаете от второго.

Леди Сьюзен — миссис Джонсон.

Черчилл.

Поздравьте меня, дорогая Алисия. Я вновь весела, я вновь торжествую победу. Когда я писала Вам несколько дней назад, я пребывала в большом раздражении — и не случайно. Не знаю, впрочем, имею ли я право почивать на лаврах — на восстановление мира у меня ушло куда больше сил, чем я могла предположить. У Реджинальда оказался гордый и крутой нрав: этот дерзкий мальчишка возомнил себя борцом за высшую справедливость! Я ему еще это припомню. Представьте, он чуть было не покинул Черчилл! Об этом, когда я дописывала Вам свое последнее письмо, мне сообщил Уилсон. Я поняла, что надо действовать: не могла же я допустить, чтобы мужчина, преисполненный праведного негодования, указывал мне на мои недостатки. Репутация моя пострадала бы, позволь я ему уехать настроенным против меня, — учитывая это, я была вынуждена отступить.

Я отправила к нему Уилсона сказать, что мне бы хотелось, прежде чем он уедет, с ним переговорить. Он явился незамедлительно. Вид у него был не столь рассерженный, как после нашей последней беседы. Казалось, он был искренне удивлен, что я его вызвала, и выражение его лица было такое, словно он одновременно испытывает и желание и страх пойти мне навстречу.

Если мое выражение лица соответствовало поставленной цели, то оно было сдержанным и достойным — и в то же время задумчивым: пусть знает, что меня что-то гнетет. «Прошу прощения, сэр, что позволила себе послать за вами, — начала я, — но, узнав о вашем намерении сегодня же покинуть этот дом, я сочла своим долгом просить вас ни в коем случае не сокращать из-за меня свое пребывание здесь. Я прекрасно понимаю: после того, что между нами произошло, нам не пристало дольше оставаться под одной крышей. Столь решительная и бесповоротная перемена в наших еще совсем недавно доверительных, дружеских отношениях непременно превратит всякое дальнейшее общение в тяжкую пытку, и ваше решение покинуть Черчилл в полной мере соответствует как возникшей ситуации, так и сильным чувствам, столь вам свойственным. Вместе с тем я не могу допустить, чтобы из-за меня вы жертвовали собой и расстались с родственниками, к которым так привязаны и которыми так любимы. Мое пребывание здесь не может доставить мистеру и миссис Вернон того удовольствия, какое доставляет ваше общество, вдобавок визит мой и без того затянулся. Поэтому мой отъезд, который в любом случае не заставил бы себя долго ждать, можно с легкостью ускорить, тем более что мне, поверьте, очень бы не хотелось способствовать разладу в столь дружной и любящей семье. Куда поеду я, безразлично всем остальным и несущественно для меня самой, вы же одинаково значимы для всех ваших близких». Этими словами я завершила свою речь, которая, смею надеяться, Вам понравится.