Генерал Абакумов. Палач или жертва? - Олег Смыслов

Чтобы замести следы преступлений, я периодически составлял фиктивные рапорты на имя АБАКУМОВА, в которых ложно указывал, что эти деньги якобы были израсходованы на оперативные цели».

«…в 1950 году ЦК ВКП(б) предложил расследовать имевшиеся в отношении бывшего начальника Управления контрразведки МГБ Центральной группы советских оккупационных войск БЕЛКИНА сигналы о его служебных злоупотреблениях…

Еще до выхода советских войск за пределы Советского Союза БЕЛКИН неоднократно присылал с фронта подарки АБАКУМОВУ Поэтому, получив распоряжение из ЦК ВКП(б) о расследовании фактов служебных злоупотреблений БЕЛКИНА, АБАКУМОВ всячески затягивал выполнение этого указания ЦК.

После того, как расследованные факты злоупотреблений БЕЛКИНА подтвердились, АБАКУМОВ принял меры к тому, чтобы выгородить БЕЛКИНА. С этой целью в составленном мной по указанию АБАКУМОВА и направленном в ЦК ВКП(б) письме о результатах расследования дела БЕЛКИНА не были указаны совершенные им наиболее серьезные преступления, а те факты, о которых сообщалось в письме, были по существу, смазаны.

Вместо того, чтобы наказать БЕЛКИНА, АБАКУМОВ впоследствии выдвинул на должность заместителя начальника I Управления МГБ СССР».

«… АБАКУМОВ поддерживал тесную связь с бывшим секретарем ЦК ВКП(б) КУЗНЕЦОВЫМ. АБАКУМОВ не раз хвастался своей близостью к КУЗНЕЦОВУ, говоря, что КУЗНЕЦОВ, прежде чем принять какое-либо решение, касающееся МГБ, всегда советовался с ним — АБАКУМОВЫМ.

В 1946–1947 годах АБАКУМОВ часто ездил к КУЗНЕЦОВУ в ЦК ВКП(б). В свою очередь КУЗНЕЦОВ несколько раз приезжал к АБАКУМОВУ в здание Министерства.

Именно с помощью КУЗНЕЦОВА АБАКУМОВ расставлял на руководящие должности угодных ему людей, которые впоследствии составляли его надежную опору».

Полковник Шварцман был еще более словоохотлив. 21 ноября 1952 г. он показал:

«В 1946 году, когда Министерство государственной безопасности возглавил АБАКУМОВ, ранее работавший вместе со мной и РАЙХМАНОМ в секретно-политическом отделе НКВД СССР. Еще до этого, за время войны, я приобрел себе новых единомышленников по националистическим убеждениям в лице бывшего заместителя начальника секретариата АБАКУМОВА по военной контрразведке — БРОВЕРМАНА, прокурора по спецделам ДОРОНА, начальника следственного отдела 2-го Главного управления ИТКИНА, начальника отдела «Д» ПАНКИНА.

Со всеми этими лицами я поддерживал тесную связь и обменивался националистическими настроениями.

Особо следует сказать о моих взаимоотношениях с БРОВЕРМАНОМ. С последним мы откровенно беседовали на националистические темы и выражали симпатии американским и палестинским евреям.

Я и БРОВЕРМАН пренебрежительно отзывались о русских, всячески восхваляли евреев, превозносили их ум и способности, заявляя о том, что, мол, евреи самой историей призваны властвовать над миром. При этом мы высказывались о том, что евреям, находящимся в СССР и в других странах, следует брать пример с американских евреев, которые проникли во все звенья экономической и политической жизни страны, оказывая влияние на внешнюю и внутреннюю политику американского правительства».

«В августе 1950 года я узнал, что вместе с ЛЕОНОВЫМ и КОМАРОВЫМ мне предстоит выехать в служебную командировку в Сочи для составления и согласования одного важного документа с Главой Советского правительства, который проводил свой отпуск на юге.

Полагая, что одновременно с Главой правительства на отдыхе будет находиться и Г. М. МАЛЕНКОВ, я решил воспользоваться этим случаем для совершения террористического акта.

Практически я намеревался осуществить свой вражеский замысел в зависимости от обстановки: или непосредственно на правительственной трассе, или в случае приема Г. М. МАЛЕНКОВЫМ АБАКУМОВА, ЛЕОНОВА, КОМАРОВА и меня по вопросу составления упомянутого документа. С этой целью я и захватил с собой из Москвы личное оружие — пистолет «Вальтер»».

Н. Петров пишет о Шварцмане следующее: «Да он и сам как бывший следователь, имевший огромный опыт выбивания показаний, понимал: чтобы избежать пыток — лучше признавать все, и даже с избытком. Шварцман так и делал, но его все равно били. В его показаниях было все, что требовалось Игнатьеву и Рюмину для новых арестов высокопоставленных сотрудников МГБ. И это несмотря на то, что Шварцман давал настолько фантастические показания, что возникал вопрос, не повредился ли он в уме?

Он признался, что готовил покушение на Маленкова и привлек для этого «некоторых руководителей партии и правительства», признавался в шпионаже в пользу английской, американской, французской, японской и норвежской разведок. Врачебно-психиатрическая комиссия уличила Шварцмана в притворстве. Как признавал на допросе в июне 1953-го Рюмин, один из творцов дела о «сионистском заговоре» в МГБ: «В процессе следствия по этим делам было совершено еще одно преступление, заключающееся в том, что при допросах арестованных сотрудников МГБ еврейской национальности использовались заведомо вымышленные и клеветнические показания Шварцмана, хотя мне и Игнатьеву было хорошо известно о его провокационном поведении на следствии»».

Лев Леонидович (Аронович) Шварцман в НКВД пришел в 30 лет из газеты «Рабочая Москва», где работал ответственным секретарем. В секретно-политическом отделе Шварцман стал человеком незаменимым. Он писал не только протоколы допросов, но и партсобраний. В дальнейшем он стал специализироваться исключительно на следствии, умело совмещая обыкновенный мордобой и литературную работу. Например, он вел следствие по делам А. Косарева, И. Бабеля, М. Кольцова, В. Мейерхольда. За свои особые умения его карьера была стремительной, а он сам незаменимым. В 32 года его назначат помощником начальника следственной части НКВД, а в 33 — заместителем начальника следственной части Главного экономического управления НКВД.

Н. Петров подчеркивает: «Арестованный генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Косарев, попав в руки Шварцмана, испытал на себе все его следственные приемы. Как позднее цинично признал на допросе Шварцман: «Арестованный, поняв безвыходность своего положения, согласился дать показания о своей вражеской работе». В 1950-е бывший сотрудник органов A.C. Козлов описал, как это выглядело: «Косарев лежал на полу вниз головой и хрипел. Макаров держал его за ноги, Родос за голову, а Шварцман бил его резиновым жгутом». Но почему Косарев на суде не опроверг своих показаний, данных под пытками? Многие это делали, хотя кто, кроме судей, на закрытом заседании Военной коллегии их услышит. Да и кому это помогло… Оказывается, и тут не обошлось без хитрости Шварцмана. В зависимости от поведения на суде Косареву обещали сохранить жизнь. Сам Шварцман об этом показал на следствии: «… При вызове Косарева до или после заседания Военной коллегии Верх. Суда СССР, не помню, я, вопреки существовавшему порядку, сам дал Косареву бумагу и предложил написать заявление о сохранении ему жизни на имя Берии… Такое заявление было написано, и его я лично, минуя непосредственных начальников, доложил Берия. Однако Берия, прочитав заявление, выругался, просьбу Косарева отклонил, а заявлению дальнейшего движения не дал…» 23 февраля 1939-го Косарев был расстрелян».