Узы крови - Крис Хамфрис

— Гака. Тетя.

Анна сжала руку, которая оставалась безжизненной под всеми ее прикосновениями. Она ощущалась Анной как все руки умирающих, едва задержавшихся у самого края завесы. Ей вспомнился Джузеппе Тольдо, старый резчик, которому она помогла на этом пути в своей прежней жизни, в Сиене. Тогда девушка облегчала старику переход из этого мира в иной. Но сейчас она пыталась утащить Гаку обратно.

— Что я буду делать без тебя, тетя?

Анна прижала ладонь старухи к своему лбу и тихо заговорила на смеси обоих языков: девушка говорила о своих страхах так, чтобы ее понимала не только индианка, но и она сама, Анна. Она говорила о Тагае, о своих грезах о нем. Теперь эти грезы потонули в крови, разбились о сердце, которое еще бьющимся извлекалось из груди побежденного воина.

Сначала Анне показалось, что это от нее самой исходит то волнение, которое начало распространяться по их сцепленным рукам. Однако потом она ощутила, как старческие пальцы сжались, как в горле женщины, которую она обнимала, началось клокотание — звук, который ей уже столько раз приходилось слышать.

— Нет, Гака, нет! Не оставляй меня! — вскричала она. И вдруг услышала шепот:

— Мне был сон.

— Гака!

Анна наклонилась — и увидела свет в том глазе, который смотрел прямо на нее.

— Не пугайся, дитя, — прошептала Гака. — Я была в доме моих предков. Там, в Поселении Мертвых, меня ждет пир. Такой пир! Но мне сказали, что он еще не совсем готов, что мне нужно иметь терпение и подождать еще немного. Что сначала я должна кое-что сделать здесь. Принести им дар.

Она закашлялась, и Анна бросилась подать ей воды. Старуха захлебнулась, и часть жидкости потекла по ее подбородку.

— Отдохни, тетя, отдохни, — ласково проговорила Анна.

— Отдохнуть? Нет, дитя. Если бы я хотела отдыхать, то осталась бы на пиру, который готовят для меня мои предки. — Она попыталась приподнять голову, но со вздохом откинулась обратно. — Твоя маленькая тень, Доне, здесь?

Мальчик редко отходил от Анны. Вот и сейчас, услышав свое имя, он подошел к постели своей двоюродной бабки и с нескрываемым интересом начал рассматривать ее закатившийся глаз.

— Доне, — тепло проговорила Гака, — ты должен кое-что сделать для меня и для Белого Можжевельника. Ты должен пойти на совет. Ты должен отнести послание моему брату, Пойманному. Передай ему, — тут она стиснула пальцы Анны своей действующей рукой, — передай, что мне был сон. И еще передай, что я прошу андак-ванду.

Мальчик переводил округлившиеся глаза с одной женщины на другую.

— Но, тетя…

— Иди, малыш. Скажи им.

Казалось, он собирается заговорить снова. Но потом молча повернулся и, хромая, ушел из дома.

— Что ты попросила его сделать, тетя? Что такое эта «андак-ванда»? Это — сильнодействующее лекарство?

— О да, дитя. Одно из самых сильных.

— Ты от него поправишься?

— Возможно. Но на самом деле это лекарство для тебя.

— Вот что я по этому поводу думаю.

Боевой вождь рода Черепахи отвесил поклон в сторону центра круга, а потом вернулся на свое место, провожаемый голосами своих соплеменников, повторявших «Хау, хау, хау!» Сидя на совете уже третий час, Тагай научился определять степень согласия, заключенную в этих возгласах. На этот раз они звучали приглушенно и были всего лишь данью вежливости. Желание Черепахи отойти на вершины скал и вести войну оттуда не нашло большой поддержки.

Несмотря на то что совет обсуждал отчаянное положение племени, каждого говорящего выслушивали в молчании, позволяя ему высказаться полностью. И каждая речь занимала довольно много времени, поскольку была полна риторических приемов. Тагай уже понял, что для споров тахонтенратов характерна склонность к словесным играм.

Когда вождь Черепах сел, на ноги снова поднялся Пойманный. Как главный вождь племени, он должен был подводить итог всего сказанного, включая в него последнюю речь, и приглашать высказаться следующего участника. Поскольку темой совета была война, то говорили военные предводители, а не мирные вожди. Их было семеро, по одному из каждого рода. Только боевого вождя Медведей пока не выслушали.

Тагай чуть передвинулся. Деревянный пол был жестким, а руки и ноги у него все еще болели после боя. Он наблюдал за тем, как Пойманный выходит в центр круга. За вождем тянулись полосы дыма, словно утренний туман, поднимающийся над водой. От страха у Тагая засосало под ложечкой: он знал, что наступает его очередь. Ему придется сейчас высказать не только свою точку зрения, но и мнение всего рода Медведя, которое ему изложил Сада. И проблема только отчасти состояла в том, что Тагай нервничал из-за необходимости держать речь перед столь внушительным собранием. Главное было в том, что его род разделился так же резко, как и вожди на совете. А как узнал Тагай, решение надлежит принять единодушно. Необходимо прийти к полному согласию. В противном случае окончательный вывод придется отложить. А это в момент кризиса неприемлемо. Время на обсуждение — как и прежняя жизнь тахонтенратов, к которой они все привыкли, — закончится с полнолунием.

И Тагай вглядывался в дым, наблюдая за Тододахо и вслушиваясь в подробное изложение вождем всего сказанного прежде. Варианты предлагались такие: сражаться здесь, сражаться в каком-нибудь другом месте; бежать — либо в глубь материка, либо вверх по реке, в те земли, которые заняты родственными им племенами. Все варианты имели свои преимущества и недостатки. Вот почему единогласия достичь не удавалось.

Что ему сказал Сада? «Слушай своим сердцем»? Звучный голос Пойманного увлек Тагая. Сердце, стук которого отдавался у него в ушах, забилось ровно, и он разобрал то, что скрывалось за ровным тоном, которым вождь подводил итог. Тододахо хотелось уйти, присоединиться к родственным племенам, которые жили у Больших Озер. Другие говорили о том, что там много места, обильная охота и рыбная ловля, плодородные земли, на которых можно выращивать урожай. И все это далеко, вне досягаемости боевых палиц татуированного племени. Но как можно переселить целый народ — мужчин, женщин и детей, стариков и новорожденных, — если для этого придется плыть по реке, на которой каноэ противников кишат, словно идущие на нерест лососи? Ведь Олени не смогут уйти от погони!

— И вот что я думаю по этому вопросу, — заключил Пойманный. — У кого-нибудь есть ответ? — Повернувшись к Тагаю, он обратился к юноше по унаследованному имени. — Тонесса, только ты еще не говорил. Мы можем услышать твой голос?

Традиционные слова сменило почмокивание, с которым вожди сосали свои трубки. Когда все взгляды обратились на Тагая, он тоже глубоко затянулся, как его успели научить, — и, когда его мысли пришли в движение, картина перед ним изменилась. В тумане возникли фигуры, пришедшие из воспоминаний, и зазвучал голос из прежних времен. Из тех времен, когда его Старый Свет был молодым, каким, по словам тех, кто учил его во Франции, было и племя тахонтенратов. Голос принадлежал монаху, брату Раймону, доброму человеку, который был полон знаний и любви ко всему древнему. Этот человек рассказывал одинокому мальчику истории о мире героев, о Трое и Греции, о Гекторе, Тесее и Ясоне. И здесь, в доме советов, герои этих историй вышли к нему из дыма. Огромные бронзовые шлемы, увенчанные пучками конского волоса, защищали их головы, в одной руке они держали гигантские щиты, расписанные звездами, а в другой — копья с наконечником в форме листа. На поясе у каждого висел короткий обоюдоострый меч. Два туманных воина сошлись в схватке — и Тагай уловил звон металла о металл, увидел попадающий в цель удар копья, услышал громкие крики сражающихся.