Проект Деметра - Райдо Витич

Эрлан опять отвернулся, пару минут молчал, собираясь с силами продолжить ворошить прошлое. Не думал что оно все еще горящее, больное.

– Очнулся утром, а встать не могу и крикнуть не могу. Лежу в крови отца, мамы, нашего с тобой младшего брата, и они рядом, вот, руку протяни… Я не понимал, что произошло, это было неслыханно, это было как если б небеса разверзлись…

Стражей всех положили. Они так и лежали во дворе, кто, где стоял. Отец Лири, страж нашего отца на куски был порублен. Мясо. А отрубленная рука так и сжимала рукоять меча…

Не помню, как выбрался, помню, что падал – кровь скользкая. На крыльцо вывалился, а там остальные.

Не помню куда шел, как или вообще полз. Помню ворота Порвершей. К ним стрелами девочка прибита, возраста Эйорики. Я столько раз ее видел, а так ее имя в голове и не уложилось.

Она мертвая смотрела на меня и будто корила – ну, что ж ты, даже имя мое не знаешь? И менялась лицом – Эя – она, Эя – она.

Все как в дыму, в бреду…

Я орал, слез не было, слов не было, только крик, животный, дикий. И трава в руке, с корнями, с землей… Как нас выдрали, как Порвершей, Самхартов, Сабиборов, Ольрихов, Шерданов, Ламархов. Всех!

Уже пылали дейтрины, лежали мертвыми девочки, которые уже никогда не станут матерями. Уже сравняли мой мельберн, положив всех – от только поступивших мальчишек до выпускников, и деттой и жреца.

Я не зна-а-ал…

Мне казалось, что это сон, бред, что все это неправда, потому что не может быть правдой.

Эрлан смолк, он больше не мог говорить. Ему чудился запах дыма и разлагающейся плоти и голова отца лежащая рядом с мертвой матерью, что обнимала мертвого малыша.

И все же заставил себя говорить. Он чувствовал, что именно этого больше всего не хочет Вейнер. И точно знал, что каждое слово предстает перед ним четкой картиной происходящего, и не с кем-то – с очень близкими ему людьми.

Эрлан чувствовал как ему плохо, как рвется изнутри "заткнись", как он хотел бы сбежать и не знать, не принимать, не чувствовать ту боль, что чувствовал тогда его старший брат.

Да, Лой мстил, но не только мстил, но и учил.

– Я остался один. Нас всегда было много, детвора носилась со двора во двор, приходили люди, приезжали друзья, соседи ходили в гости. А тут никого. Гробовая тишина. И боль. Боль в душе, боль в теле. Ты кричишь, а крикнуть не можешь, и не знаешь куда идти, что происходит, и остро хочется плакать и звать на помощь, и жалко до скулежа погибших, они стоят перед глазами и все тут. И, кажется, ты виноват, ты!

Я подыхал. Просто и пошло. Шестнадцать лет. Планы, мечты, надежды, родной дом, забота родителей, наставление учителей, помощь друзей, впереди целая жизнь, весь мир твой…

А его нет, ничего нет. И ты не можешь этого ни понять, ни принять.

Я лежал в бурьяне, в лесу и четко понимал, что умираю. Смотрел на ветки, в небо сквозь них и до слез было обидно всего разом.

Меня нашел раненый страж Райенов. Сам еле шел. А меня вытянул. В деревне меня нашел Дейндерт, брат нашего отца. Он выхаживал меня год. Год!

Эрлан вплотную подошел к Вейнеру и уставился ему в глаза в упор:

– Знаешь, почему я выжил? Из-за вас. Ты и Эйорика были, как маяк. Я видел мертвыми всех родных кроме вас и упорно верил, что однажды вы появитесь! Однажды у нас снова будет семья! Однажды я опять буду не один!… Я искал вас среди трупов и каждый раз переворачивая лицом убитого мальчишку, безумно боялся увидеть тебя, до крика боялся увидеть в убитой девочке Эю.

Год из года я упорно ждал! Ты никогда не поймешь, чего это стоит надеяться, когда надежды нет. А я надеялся и представлял, какая Эя стала. Вот ей должно быть восемь, вот десять, вот четырнадцать, вот двадцать.

Меня серьезно ранил Эберхайм, жрец подобрал, выхаживал. Можно было уходить, а меня ноги не уносили, словно что-то держало еще. Уже собрался, а тут она. Я узнал ее сразу, и как провалился.

Ты говоришь, что я ее очаровал? Правом воспользовался? Даже если так, кто меня может осудить? Ты? – В висках Эрлана начало стучать, глаза наливались кровью.

– Ты мой брат и я могу простить тебе многое, но только не ее.

И вдруг ударил да так, что Венера откинуло к стене, оглушая. Еще удар и тот всей массой лег на стол, ломая мебель.

– Что ты хотел, когда брал ее? Испачкать, унизить, заставить ее мучиться выбором?

Эрлан подхватил за шиворот и втиснул в стену, смотрел холодно, безжизненно, и цедил так, что каждое слово как сверло в мозг входило:

– Ты все знал, все рассчитал. Ты хотел сделать больно мне, а сделал больно ей. Ты заставил ее переживать, чувствовать себя виноватой. Мстил за свою несостоятельность, за то, что она выбрала меня, а не тебя! Ты попал в капкан собственных чувств, но это твой закор, а не ее. И будь ты мужиком, не вмешивай в свои проблемы женщину, не перекладывай свои проблемы ей на плечи. Не можешь нести сам, решить, чтобы не было больно ей – удавись, но Эйорику трогать не смей!

Помолчал и брезгливо скривился, выпустил мужчину и руку о его рубаху отер:

– Кому говорю-то, – протянул лениво. – Ты ж не мужчина, так, вырастил, что в штаны положить и гордишься. А у мужчины другое достоинство – он никогда не подставит близких и слабых. Тем более женщину, которая ждет ребенка, жену брата. Женщину, которой говорит, что любит.

Уже пошел на выход, но обернулся, добавил и как добил:

– Любят обычно себя отдавая, а не к себе загребая.

И вышел.

Шах стоял как оплеванный и в себя прийти не мог – размазал его брат и физически, и морально. А главное не возразить.

Взгляд ушел в сторону товарищей – те смотрели на него исподлобья с одним выражением на двоих – а ты, правда, сука, Шахов.

Вейнер сполз по стене на пол и застыл.

Самое паршивое было в том, что он понимал – Эрлан прав. Можно было отпихнуть его слова, замазать удобными аргументами, оправдаться как всегда, но себя не обмануть – Лой ударил сразу по всем болевым точкам и словно вскрыл и вывернул наружу.

Он ни губы ему разбил – душу. И в ее осколках Вейнер отчетливо видел физиономию упыря. И столь же отчетливо понимал, почему Эйорика выбрала не его.

Радиш ушел к себе – видеть друга не мог. Его потрясло откровение Эрлана, особенно когда он рассказал про Миншу.

Самер же понимал, что уйди и Шах один останется и что наворотит еще, одному Богу известно. Подошел, сел перед ним на корточки:

– Ты чего ж натворил, муд… дурак? Я тебе, о чем говорил? А ты куда полез?

– Отвали, – попросил глухо.

– Ну, да, чего сейчас-то. Сейчас уже и "отвали" можно, – сел рядом хмурый и злой. – У твоего брата феноменальная выдержка. Я б не стол – тебя в хлам превратил.

– Уже, – виски сжал. Подумал и брякнул. – Я уйду. Всем станет легче.

– Угу. Еще одно гениальное решение? Нет, ну то, что ты му… дрец, все уже поняли. Осталось доказать, что еще и слабак.