Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«В сущности “Запад” страшен. Страшен своим фарисейством, своим отождествлением свободы с наживой… ужасен своей низостью решительно во всем. Где, когда началось это падение?» – задается вопросом отец Александр весной 1975 года. «Страшная усталость от всего этого, от борьбы – с чем? – с какой-то дьявольской мутью, заволакивающей мир и – это страшнее всего – религию», – записывает в ноябре 1975 года. Спустя пять лет: «Устал повторять: разложение, и притом зловонное, нашей цивилизации. За абортом, гомосексуализмом и пр. теперь – кровосмешение… Эта цивилизация не может выжить… Но все то, что так или иначе противостоит этому разложению, буквально поднимается на смех». Он не мог оставаться равнодушным к «тому хамству, что торжествует в мире» (210, с. 171, 220, 528, 632). Трагическое мироощущение, основанное на извечной неудовлетворенности христианина несовершенным миром сим, пронизывает Дневник отца Александра, человека глубокой и искренней веры, верного одной – христианской иерархии ценностей.
Но в чем можно быть твердо уверенным, так это в неустанном и глубоком служении отца Александра возле церковного престола. «В субботу – Литургия в голубом, богородичном, тихая, которую не столько служишь, сколько только “являешь”,– до такой степени она совершается там…» Или: «Вчера во время Литургии (неделя о Самарянке) – такое светлое, твердое чувство – присутствия, истины, света… Тут реальность Церкви, и отсюда нужно начинать пророчество ее в мире» (210, с. 268, 370).
Между тем в мельтешении разных дел пролетели десятилетия. В год своего шестидесятилетия отец Александр переживал чувства далеко не триумфальные: «Я знаю твердо, что до смерти мне нужно кончить мою “Литургию”». Он заносит в Дневник: «…Мысли о том, что я ничего не сделал… Это не хорошие мысли. Мысли от гордыни. И в ответ сегодня хороший Апостол – о соре, всем миром попираемом (1 Кор. 4, 11–13)… Устал от телефонов, от суеты, от одиночества. “Покоя сердце просит”. Но может быть, и усталость эта – греховная, от лени, пустоты, постоянной капитуляции страстишкам… Грех – только – в отрыве от Бога, в измене Христу. Эту измену Иоанн Богослов называет похотью плоти, похотью очей и гордостью житейской (1 Ии. 2, 16). И, Боже мой, до чего это точно и исчерпывающе…» (210, с. 569, 602, 622, 623).
Но в то же время неудовлетворенность собой и своим служением побуждала его не довольствоваться привычным обрядовым благочестием, подчас порождала у него резкие слова и оценки: «Всецелая принадлежность Церкви, самоочевидная, как воздух, как жизнь, и одновременно внутренняя свобода внутри нее. Меня бесконечно тяготит то повальное внутреннее порабощение себя чему-то или кому-то, что я вижу вокруг себя, “идолопоклонство”, так часто торжествующее в Церкви… Меня буквально с детства, с корпусных лет отталкивало “карловатство” [РПЦЗ] – с его ложным пафосом, елейностью, самодовольством, узостью» (210, с. 339). В то же время нельзя не отметить видимое равнодушие (до подчас неприятия) отца Александра ко всему опыту Православной Церкви в период ее Византийской истории как основы для дальнейшего развития Вселенской Церкви. Он как будто прошел мимо истории Русской Церкви Синодального периода, не заметив трудов святителей Филарета (Дроздова), Игнатия (Брянчанинова) и Феофана (Говорова) или дневников отца Иоанна Кронштадтского, в которых мог найти ответы на многие занимавшие его вопросы.
В то же время в церковной России (СССР) не только были знакомы с работами отца Александра, но и принимали многие его взгляды, например о незаметной подмене Православия «православным бытом»: в Америке – под давлением потребительского общества, в СССР – под давлением коммунистического государства. Ответом должно быть «внутреннее освобождение Православия от его “казенной судьбы”». И протоиерей Всеволод Шпиллер (1902–1984), настоятель московского храма святителя Николая в Кузнецах, в апреле 1967 года отмечал реальность “этого неосознанного и неуправляемого процесса”, “с ним боремся как умеем, но изо всех сил» (213, с. 299).
В большой работе «Проблемы Православия в Америке» (1964–1965) отец Александр подробно анализирует состояние церковной жизни в православных приходах Американской Церкви. Он не проходит мимо положительных сторон (исправное посещение богослужений, активность прихода), но указывает и на слабости, главная из которых – формализация церковной жизни. «Но на деле простое сосуществование религии и чуждой ей “философии жизни” попросту невозможно. Если религия не контролирует “философию жизни”, последняя неизбежно будет контролировать религию, подчиняя ее извне своей системе ценностей. Нельзя быть “православным” в церкви и “секуляристом” в жизни – рано или поздно сделаешься секуляристом и в церкви», и это приведет к «бессознательной капитуляции» перед миром. Но в то же время, заключал отец Александр, Америка, «как и всякая нация, мир, культура, общество, – это великий поиск и великое блуждание, великая надежда и великая трагедия, жажда и алкание. И как всякая нация и культура, она отчаянно нуждается в Истине и Искуплении. Это значит, как бы наивно ни звучали мои слова, что она нуждается в Православии» (211, с. 511, 526).
Значение отца Александра в церковной жизни понималось его современниками, «…у вас на Западе, – писал в апреле 1972 года протоиерей Всеволод Шпиллер архиепископу Брюссельскому и Бельгийскому Василию (Кривошеину, 1900–1985), – есть свой талантливый, умный, столько знающий, до мозга костей американизировавшийся мифо-ненавистник отец Александр Шмеман», занимающий «исключительное положение в церковных кругах в Америке, а впрочем, и во всех междуцерковных и общественных кругах». В его работах, отмечает далее отец Всеволод, «очень интересных, как всегда бесспорно блестящих, как всегда по существу не бесспорных», очень много «важной настоящей правды». «Мне кажется, что он тысячу раз прав, когда утверждает, что в совершенно новом для Православной Церкви мире в Америке, преходящий образ которого так не похож на прежний, Церковь вынуждена была отыскать путь
