Кунигас. Маслав - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оказалось таким образом, что поход, предполагавшийся внезапным, был издавна учтен пилленцами и они к нему готовились. Челядь тотчас же стала располагаться в мазанках, а крестоносцы во всем составе отправились в объезд вокруг стен, высматривая место, наиболее удобное на случай штурма. Те же, которые в пути издевались над пресловутою твердыней, должны были сознаться, что она совсем не так слаба, как они думали.
Между тем внутри крепости царствовала все такая же, как раньше, зловещая тишина. Незнакомым с местным бытом могло бы показаться, что крепостца оставлена защитниками на произвол судьбы, как окружавшие ее мазанки. В ней не было ни малейшего признака жизни.
Ратники из холопов, обнаглевшие под впечатлением того, что им казалось слабостью, не ожидая переправы через Неман главных сил, толпою бросились с одной стороны на стену. Их боевые клики никого не вызвали из города. Защитники не помешали им добраться до частоколов и оград. Когда же нападавшие, дойдя до тына, собрались одни перелезть через него, а другие, которые посмелей, подложить под него огонь, то вдруг посыпались стрелы и камни так густо и так метко, что передние ряды стали падать. Неприятель, скрытый за оградой, был невидим и безмолвно, без малейшего крика обдавал нападавших градом метательных снарядов. Несколько человек были убиты, несколько десятков ранены, а маршал, наблюдавший издали картину боя, с гневом приказал дать знак к отступлению. Но и без того весь сбежавшийся сюда из обоза сброд отпрянул далеко назад, дальше, чем был раньше.
Первая попытка овладеть Пилленами показала только, что не следовало относиться свысока к этой «поленнице».
Войско крестоносцев расположилось широким полукольцом в долине, так, чтобы совершенно отрезать сообщение замка с сушей. Среди старых верб стали разбивать палатки, расставлять повозки, намечать расположение отрядов. А орденское знамя, поставленное в загородке перед досчатым помещением для маршала, служило предостережением, что орден выставил свои отборнейшие силы.
В этот день осаждавшие больше ничего не предприняли.
На высоких стенах города вскоре, как тени, стали бродить молчаливые люди. Несколько человек долго стояли, всматриваясь в даль, на башенке. На одном из ее углов, как бы в насмешку над белой с орлом и крестом хоругвью магистра, подняли широкий белый плат с голубыми поперечными столбами. Рыцари приветствовали знамя хохотом.
— Видно, что в замке хороводят бабы, — кричал Зигфрид, — вывесили юбку вместо знамени!
Около полудня маршал пригласил начальство на совет: с чего начать осаду?
Тщательный осмотр всех внешних укреплений города не обнаружил ни входа, ни ворот, ни какой-либо лазейки, по которой можно бы безопасно подкрасться под стены. Замок был, по-видимому, так прочно отрезан от внешнего мира, что забраться в него могли бы разве только птицы; выбраться — кроты.
— Возьмем их измором, — сказал маршал.
— Конечно, — возразил великий комтур, — однако, если они нас ожидали, о чем, по-видимому, говорят опустошенные предместья города, то, несомненно, запаслись всем необходимым. А мы знаем, что они довольствуются очень малым, привычны к голоду; значит, могут продержать нас здесь так долго, что игра не будет стоить свеч.
Князь Брауншвейгский и граф Намюр, которым хотелось поскорей начать и окончить войну, и слушать не хотели об изморе. По их мнению, следовало, не теряя времени, завладеть окопами, добраться до деревянных срубов, посечь и попалить их. Великий маршал хотел на другой же день наготовить смоленых стрел и копий и попытаться забросить их на крыши.
При разбивке лагеря Бернарду досталось место около самого холма в небольшом углублении, похожем на нижнее жилье оставленной землянки. Здесь ему пришлось разделить палатку с двумя другими рыцарями. Несколько крупных камней посреди впадины, казалось, были остатками от очага. Между валунами рос лозняк; здесь же поставили возы и шалаши.
С наступлением темноты после продолжительного угощенья, устроенного маршалом для приезжих гостей, все стали расходиться по своим палаткам. Хотя рыцари продолжали относиться очень свысока и к крепости, и к ее защитникам, но на ночь все-таки поставили везде дозоры.
Ночь была тихая и спокойная; люди были утомлены походом и их клонило ко сну после ужина. С часок дозор ходил зевая; потом, кто где и как, присели, а затем уснули. Бернард не мог смежить глаз, хотя оба его соседа давно храпели. Его преследовали невеселые думы.
Во всем лагере он один, может быть, не спал. Вокруг была мертвая тишина. Слышалось только глухое рокотанье волн с реки, разбивавшихся внизу у берега об огромные валуны и скалы.
Вдруг, вплотную у палатки, крестоносцу послышались шаги и шепот. «Вероятно, стража, — подумал Бернард, — кто осмелился бы ночью бродить по лагерю?»
В это мгновение откинули полотнище, закрывавшее вход в палатку, и Бернард увидел темную фигуру, заглядывавшую в глубину шатра. Бернард пошевелился на постели.
Ночная темь не позволяла рассмотреть крадущегося человека. Бернард заметил только короткий меч в его руке, мгновенно вспомнил о тайных недоброжелателях, которых имел среди орденской братии, и в голове у него мелькнула мысль о грозившей ему чьей-то мести. Бернард схватился за лежавшее рядом с ним оружие и немедля с присущей ему отвагой так стремительно ринулся на ночного гостя, что тот не успел скрыться. При слабом свете весенней ночи Бернард различал черты стоявшего… перед ним был Юрий.
Занесенная к удару рука Бернарда дрогнула… он остановился. Юноша успел сделать шаг назад, узнал Бернарда — и кинжал, направленный в грудь рыцаря, повис в воздухе.
Ни один не крикнул. Бернард, опомнившись, попытался другой рукой схватить Юрия, но тот легко увернулся. Следовало бы позвать стражу и задержать смельчака, отважившегося забраться в лагерь, но чувство неизъяснимой жалости удержало голос Бернарда. Юрий тем временем готовился бежать.
Крестоносец вскоре справился с волнением.
— Безумный! — воскликнул он сдавленным голосом. — Безумный! Ты играешь жизнью!
Кунигас отступил еще на шаг.
— Я даровал вам жизнь, — сказал он шепотом, — не покушайтесь на мою.
С этими словами Юрий в несколько скачков отпрянул в глубь ночного мрака и вдруг упал. Гнавшийся за ним Бернард мгновенно подскочил, надеясь схватить упавшего, но нашел пустое место. Кругом лежали большие валуны, а вдали слышался неясный шум, как бы шарканье от ног приближавшихся людей.
Бернард с минуту простоял в сомнении, что делать. Глубокая жалость наполнила все его существо. Наконец он все же стал звать стражу.
Его громкий крик, раздавшийся в тиши ночного мрака, всполошил весь лагерь. А вдоль черневших стен крепостной ограды промелькнули огоньки.
Из
