О начале человеческой истории - Борис Поршнев

Но ведь даже в этой самой фразе Маркс оговаривает (мы увидим, как это важно), что и некоторым видам животных в зародышевой форме свойственно не только употребление, а и создание средств труда. Одно это замечание решительно отличало бы его от категоричной дефиниции Франклина; оно мысленно сопутствовало мне в реконструкции биологического образа троглодитид. Маркс далее написал, что останки средств труда (свидетельствующее об общественных отношениях, при которых совершался труд) имеют для изучения исчезнувших общественно-экономических формаций такую же важность, какую имеют останки костей для изучения организации исчезнувших животных видов. Но разве отсюда следует вывод, что сущность животных — наличие у них костей?

Нет, определение Франклина, безусловно, не совпадает с собственным мнением Маркса и имеет в его глазах не общее значение, а расценивается им лишь как неудачная попытка дать определение человека по одной его черте, к тому же отчасти общей с некоторыми видами животных.

Напомним, что анализ человеческого труда был дан Марксом в соответствующем разделе «Капитала», который так и называется — «Процесс труда». Маркс различает в процессе труда три его «простых момента», т. е. три составляющих его компонента: 1) целенаправленная деятельность, или самый труд, 2) предмет труда, 3) средства труда. Каждый из этих трёх элементов подвергнут глубокому рассмотрению; в частности, «средства труда» отнюдь не сводятся к орудиям труда, а подвергнуты анализу во всей полноте.

Получатся совершенно различные смыслы в зависимости от того, на котором из этих элементов сделать мысленный акцент. Если на том, который Маркс не случайно поставил на первое место как «самый труд» и определил, как мы помним, весьма важными психологическими отличительными чертами, перед нами выступит специально человеческий труд в его неповторимой особенности. Если же, отвлекаясь от первого элемента, акцент сделаем на третьем, мы получим понятие не только человеческого труда. Выбор акцента и тем самым содержания понятия «труд» зависит, во-первых, от стоящей перед нами логической задачи — рассмотреть человека в его отличии от всех других животных или в его относительной общности с некоторыми видами животных, во-вторых, от степени господства над нашим мышлением привычек робинзонады, когда мы теоретизируем о людях. Если мы имеем перед глазами только взаимодействие между организмом человека и окружающей средой, только обмен веществ между ними — это робинзонада. В поле зрения находится индивид и те орудия, которые он изготовил и использует для воздействия на среду. К сожалению, этой робинзонаде подчинены рассуждения некоторых видных антропологов и археологов (см., например, в сборнике «У истоков человечества» статьи С. А. Семёнова, В. И. Кочетковой); в той или иной мере едва ли не все археологи, занимающиеся палеолитом, остаются тоже в схеме «особь — среда», лишь отчасти разбавляя её «коллективными облавами», о которых они почти ничего конкретного сказать не могут. Точнее эту схему следовало бы изобразить как трёхчленную: «индивид — орудие — среда», причём акцент делается на орудии, ибо, собственно, только о нём или, вернее, лишь об одном варианте — каменном орудии — археологи имеют ясные и точные знания. Легко за ними воображать индивида, который сам по себе, как Робинзон, мастерит их и употребляет. Но, по Марксу, «человек по своей природе есть животное общественное». В определении труда, специфичного только для человека, незримо присутствует общение людей, общественное начало: оно выражено в присутствии «внешнего» фактора, действующего «как закон» по отношению к этому процессу обмена веществ между организмом и средой с помощью того или иного орудия. Этот подлинно социальный фактор — целенаправленность, целеполагание; даже если последнее выступает не в обнажённой форме социального заказа или приказа, а во вполне интериоризованной форме намерения, замысла, всё равно цель, подчиняющая процесс труда, — это продукт принадлежности человека к общественной среде и его предшествовавших коммуникаций с нею.

Итак, данное Марксом расчленение и определение процесса труда таит в себе возможность двух разных понятий. Оба они в определённых контекстах правомерны. Энгельс в своих работах о древнейших моментах предыстории человека и о его дальнейшем развитии говорит о труде в обоих значениях этого термина в зависимости от рассматриваемого вопроса. С одной стороны, труд анализируется им как фактор превращения обезьяны в человека; следовательно, труд выступает здесь как свойство, присущее некоторой части «обезьян» (высших человекообразных приматов), иными словами, не людям, и на протяжении сотен тысяч лет подготавливавшее их преобразование в людей. В этом случае перед нами то понятие, которое возникает при логическом акценте на третий из «простых моментов» труда, перечисленных Марксом. Это понятие концентрировано вокруг применяемых средств труда. «Труд начинается с изготовления орудий», — говорит Энгельс. Но когда Энгельс в другом месте говорит о труде как признаке, отличающем человека на протяжении всей его истории от животных, здесь за тем же термином стоит другое понятие. Можно сказать, что в этом контексте труд начинается с появления того, что, по Марксу, отличает самого плохого архитектора от самой лучшей пчелы (или любого другого животного из числа создающих орудия), — с появления «идеального», т. е. предвосхищаемого в голове и служащего планом трудовых действий, будущего результата.

Различить эти два понятия, выражаемые одним и тем же термином, задача не простая, требующая от историка диалектического подхода. Если рассуждать формальнологически, то у Энгельса усматривается формально-логическая ошибка: то свойство человека, которое подлежит объяснению, берётся в качестве объясняющей причины. Необходимо согласиться, что слово «труд» берётся в двух разных значениях, хотя и связанных между собой наличием некоторого общего признака. Есть две формы труда, два смысла слова «труд» — инстинктивный и сознательный труд. Диалектика отношений того и другого, перехода одного в другое — очень серьезная задача. Но прежде всего надо уметь их различать.

Советские археологи ещё в 20-30-х годах правильно отвергли представление Мортилье, что всё развитие человека и его орудий вплоть до железного века было «доисторией», подчинявшейся тем же законам эволюции, как и биологическое развитие. Но те из них, которые стали утверждать, что вообще такой стадии не было по крайней мере с того времени, как археологами зарегистрированы древнейшие искусственно оббитые камни, пошли по ошибочному пути. Абстрактное социологизирование и психологизирование восполнило абсолютное молчание памятников о существовании общественной жизни и идеологии у наших обезьяноподобных предков той древнейшей поры. Тем самым был открыт широчайший простор для домыслов о мышлении и речи этих существ, которых Энгельс называл «промежуточными существами» между обезьяной и человеком. Вставшие на такой путь археолога и антропологи объективно, независимо от своего желания, повернулись спиной к естественнонаучному знанию.

В. И. Ленин писал: «В действительности „зоологический индивидуализм“ обуздала не идея бога, обуздало его и первобытное стадо, и первобытная коммуна»[672]. А в «Философских тетрадях» В. И. Ленина сказано: «Инстинктивный человек, дикарь, не выделяет себя из природы. Сознательный человек выделяет…»[673].

Мысль о первобытном дикаре как «инстинктивном человеке» Ленин заимствовал у Маркса, к тому же не из какого-нибудь черновика, а из произведения, опубликованного при жизни Маркса, — из упоминавшегося выше раздела «Процесс труда» в первом томе «Капитала», где Маркс даёт изложение всей теории труда. Маркс здесь противопоставляет труд в его развитой форме, изучаемый в «Капитале», труду в его древнейших, первоначальных формах: «Мы не будем рассматривать здесь первых животнообразных инстинктивных форм труда. Состояние общества, когда рабочий выступает на товарном рынке как продавец своей собственной рабочей силы, и то его уходящее в глубь первобытных времён состояние, когда человеческий труд ещё не освободился от своей примитивной, инстинктивной формы, разделено огромным интервалом. Мы предполагаем (в „Капитале“. — Б. П.) труд в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека»[674]. Дальше следует знаменитое противопоставление пчелы и архитектора.

В этом классическом анализе труда речь идёт по сути о том же, что и у Ленина. Понятие «инстинктивный» относится именно к «первобытному» времени, понятие «животнообразный» аналогично ленинскому слову «стадо». Труд в своей «примитивной, инстинктивной форме», по точному смыслу слов Маркса, не составляет «исключительного достояния человека», не даёт ещё принципиального отличия предков человека от животного, поэтому он и назван «животнообразным». Этот инстинктивный, первобытный, животнообразный труд в принципе ещё столь же отличен от сознательного, целенаправленного труда архитектора, как и труд пчелы.