Эпилог (СИ) - Блэки Хол

    - Совсем запамятовала, что по четвергам в запасник не пробиться, - сокрушалась Софья Николаевна. - Но если хорошо попросить, нам уделят внимание. Николаша не откажет. Он никогда тебе не отказывает. 

    - Нет, - сказала мама, покраснев. - В другой раз приедем, как положено. Не будем мешать. 

    Только я хотела спросить о таинственном Николаше, как на площади стало тише. Даже у Совета угомонилась шумная очередь. Голоса примолкли, и явственнее проступили другие звуки: скрип колес, понукания возниц, лошадиное ржание. А мама машинально схватила меня за руку. 

    -50- 

    Причиной затишья стали трое мужчин, неспешно подъехавших к запаснику. Копыта лениво цокали по булыжной мостовой. Спешившись, мужчины привязали лошадей к коновязи, и, взвалив мешки, переброшенные через крупы животных, направились к запаснику. Все трое - бородачи, в куртках и сапогах с высокими голенищами. 

    - Кто это? - спросил Егор. 

    - Вольные, - ответила мама. 

    - На побережье? - хмыкнул он, мол, хорошая шуточка. Покажите хотя бы одного добровольца в этом краю. 

    - Вольные - это те, кто не принял законы побережья. Они живут отдельно и ведут свое хозяйство, - пояснила Софья Николаевна. 

    - Интересно, - пробормотал муж. - Стоит людям сбиться в группу, как они начинают придумывать законы и строят государство. 

    - На самом деле, на побережье немного правил. У нас заведено так: каждый из жителей имеет право на лимит. Минимальное количество продуктов и вещей, чтобы не умереть с голоду и не замерзнуть. Мука, масло, холстина, мед, соль, слесарный инструмент, гвозди, валенки, посуда... Словом, список большой, - махнула мама рукой. - Социальные - старики и увечные - имеют право на уголь и дрова... Ну, а если подписался на лимит, то взамен и отдача от тебя должна быть. Выполняй минимальную квоту на выбор: шкуры выделывай, сапоги шей, шерсть пряди, уголь жги, муку мели, посуду обжигай, телеги мастери и бочки, котелки отливай да ложки с вилками... Выполнил квоту - имеешь право на лимит. А уж если хочется жить лучше, то вертись, как умеешь. Вот люди и держат огороды, скотину, пасеки. Сами ткут, на охоту ходят и на рыбалку. Из леса несут ягоды, грибы, орехи. Если у человека золотые руки, он не бедствует. 

    - А у тебя какая квота? - прервала я. 

    - Нас, учителей, приравнивают к социальным, - смутилась мама. Видимо, считала, что её труд - дармоедство по сравнению с другими профессиями, но я-то успела узнать из маминых рассказов, что она преподает письмо, чтение, математику, географию и историю, и что обучение считается обязательным для детей школьного возраста. В Магнитной их около четырехсот, поэтому построено две школы, и дети учатся в две смены. А учителей - трое, и мама выучила добрую половину Магнитной. 

    - А вольные причем? - напомнил Егор. 

    - Вольные живут сами по себе. Кто поодиночке, а кто объединяется. Но они тоже обязаны приезжать на замеры. Иногда к ним прибиваются те, кому отказали в доверии. 

    - А это что за люди? 

    - Те, кому не доверяют. Если человек не явился на поверку, наказывают всё поселение, - пояснила мама, и мне вспомнился рассказ самого старшего Мелёшина. - Поэтому в Магнитную принимают надежных новоселов. Никто не хочет рисковать семьей из-за пришлого человека, если тот ведет себя подозрительно. Голова сообщает в Совет о таких людях и предупреждает, что жители Магнитной не несут за них ответственности. 

    - Ого! - присвистнул муж. - Оказывается, у вас своя страна и своя политика. А что здесь забыли вольные? - кивнул он на лошадей у коновязи. 

    - Приезжают изредка. Обменивают на муку, зерно... Не знаю, быть может, пушнину привезли. Бывает, ценную породу поставляют: медную или серебряную. Слюду добывают. 

    Пока мама говорила, один из бородачей вышел из запасника с пустыми руками и направился к Совету, где занял очередь. Около одиночки образовалось пустое пространство. Люди не пожимали ему руки, а отворачивались и отводили глаза. А вольный бородач вел себя, словно ему нипочем откровенное игнорирование. 

    - И в чём же он провинился? - спросил Егор, наблюдая за реакцией местных. - Если человек не желает подчиняться вашим законам, за это его подвергают остракизму? 

    - Это Наянчи, из политических. Лет десять живет на побережье. Ему отказали в доверии, потому что поймали на воровстве зерна из запасника, - ответила мама. 

    - А может, обвинение сфабриковали? Кто вынес решение о недоверии? - не унимался Егор. Чего он добивается? Выискивает недостатки и прогнившие места в системе самоуправления? 

    - Голова Магнитной и старшины, - ответила мама. - Наянчи схватили, когда он таскал мешки вместе с подельником. Ему доверили работу в запаснике, а он сделал дубликат ключа. 

    Я по-новому взглянула на черноволосого бородача, вернее, на его спину. Фигура мужчины показалась мне зловещей. И поза-то как у злодея из вестерна. Его приняли в Магнитной как равного, а он украл у своих же и ни на секунду не задумался о том, что дети и старики умрут от голода. 

    А затем мне стало не до бородача, потому что на левом крыльце, ведущем в приемную Совета, я заметила Мурену. Прислонившись к перилам, он глядел в нашу сторону. Достал сигарету из пачки, и сунув в рот, прикурил. Зажигалкой стал палец, на подушечке которого затрепыхался огонек igni candi*. Мурена затянулся и выпустил дым струйкой, не отрывая глаз от нашей компании. И неожиданно до меня дошло: плевать он хотел на меня и Егора. Мы ему неинтересны. Он смотрел на маму. 

    ------------ 

    - Эвка, ты где? - послышался голос мужа. - Пойдешь к деду Митяю? 

    Егор обстучал обувь от налипшей грязи и через сени прошел в дом. 

    - Эвка? - спросил тихо и прислушался. 

    - Я здесь. 

    Он поднял скатёрку. 

    - От кого прячешься, зайчишка-зайка серенький? - поддел меня. 

    - Просто так сижу. 

    Разве ж скажешь ему, что под стол меня загнало воспоминание из детства? Словно вживую встал перед глазами старый приевшийся сон: мамины башмаки - слева, туфли отца - справа. И он настаивает на разводе. А потом меня увозят - из дома, из Магнитной, с побережья. Разговор родителей разносится четким эхом в памяти, хотя минуло двадцать лет. Растерянность в мамином голосе и уверенный тон отца... 

    Всё возвращается на круги своя. Цикл заканчивается и начинается сначала. Я вернулась туда, откуда меня забрали давным-давно, и, того не ведая, захватила в дорогу нечто необыкновенное. Оно - частичка меня и Егора. Лягушачья икринка. Ребёнок. 

    - Вылезешь? 

    - Пока нет. 

    - Тогда мы идем к вам, - заключил муж и пополз ко мне на коленях. - Уй! - ударился макушкой о перекладину. - Прикольно, - огляделся по сторонам. 

    - В детстве здесь был мой домик, и я играла. Осторожно, не занози руку. 

    - Здорово. Я уж подумал, что ты родилась сразу взрослой и серьезной. 

    - Гош, ты сердишься? Я шантажировала тебя у Совета.