Мир, которого нет (Пирамиды Астрала 3) - Виктор Кувшинов

– Наше Вам, с кисточкой, сударыня! Не откажите мне в удовольствии танцевать с Вами! – и добавил совсем по-панибратски. – Как, у Вас, Шурочка, дела в гимназии?

– Нормально. Еще полгода и все – образованная невеста! – Шура состроила приторную улыбку и поприветствовала старого знакомца.

– Что, родители наседают? – понимающе спросил кавалер, ведя даму к первому танцу.

– Еще как наседают! А на Вас, Гришенька, что ли не наседают? – тоже приниженно обращаясь к знакомцу спросила Шурочка.

– Есть такое дело. А что, как Вы думаете, сударыня, не сыграть ли нам свадебку?

Давайте договоримся – поженимся, и гуляй, хоть направо, хоть налево. Все довольны и мы не в обиде! Здорово ведь! Смотрите – мало, кто из кавалеров будет честен с Вами, как я. Они сами будут гулять, а Вас дома под замок посадят в лучших светских традициях. Я же парень прогрессивный – к эмансипе с пониманием отношусь.

– А что, весьма деловое предложение! – Шура невольно расхохоталась, кружась в вихре первого вальса. – Одна только незадача. Такому бестолковому созданию, как я еще и любви хоть немножко хочется!

– А что? Обеспечим любовь, по полной программе! – Гриша совсем придвинулся к ее уху своими полными, мокрыми губами и шепнул. – Тут говорят, новые немецкие веяния популярны – даже групповые занятия любовью можно устроить. Вы как, не против?

– Я еще погодю, Гриша. Не доросла еще наверно, – шутливо оттолкнула его от себя Шура ручкой сложенного веера – благо, вальс уже закончился.

– Смотрите, не перерастите, уважаемая! – усмехнулся кавалер и, не теряя галантности, несмотря на недвусмысленный жест веером, проводил даму к выбранному ей месту и растворился в толпе, что, впрочем, Шура восприняла с немалым облегчением.

Все-таки Гриша был самым отталкивающим кандидатом, как внешне, так и внутренне.

Может, конечно, современные взгляды на любовь и были демократичнее, чем раньше, но такое плотское свинство, было Шуре не по душе и, в принципе, мало чем отличалось от "свала" у простолюдинов. Не смотря на новые веяния Европы, в России по-прежнему никто не интересовался душевными качествами девиц. Что такое любовь можно было узнать только у Тютчева или Фета, а в повседневной жизни в расчет шли только деньги, политика и экстерьер невесты. Она с тоской ожидала очередного кавалера…

После бала, ночью, приехав с родителями домой, она чувствовала усталость и брезгливость. Ей хотелось смыть с себя все эти оценивающие взгляды и сплетни, а приходилось еще и успокаивать маменьку, которая с расстройством наблюдала, как дочь отшивает одного за другим всех кавалеров. Еще в карете отец коротко спросил:

– Ну как?

На что она довольно жестко ответила:

– Никак! Что бы Вы, папенька, сказали на моем месте, если Вам жених предложил заниматься групповой любовью?

Отец вздохнул, помолчал и ответил:

– Мерзавцы! В наше время мы себе такого с девицами, тем более благородными, не позволяли! Но не все же такие хамы?!

– Папенька, дайте мне еще немного времени. Ну не лежит у меня к этим сердце! Как представлю, что с эдаким лоботрясом или уродом весь век коротать придется, просто жутко делается!

– Хорошо. Дам тебе пару месяцев и кандидатуры, а вы их с мамой обсудите.

Придется вам с ней по балам усердно пошастать! Никуда не денетесь! Это тоже работа.

А на следующий день, когда Шурочка у себя в студии пыталась отвлечься от всех, навалившихся на нее забот, к ней зашел Саша. Ей казалось, что она больше не в силах переносить кавалеров, умудряющихся и льстить, и хамить одновременно, как будто у нее выработалась какая-то непереносимость. Но, увидев Сашин задумчивый взгляд, она почувствовала, как радостно затрепетало ее сердце.

– Здравствуйте, Шура! Я пришел, как и обещал… – юноша явно не знал, как продолжить разговор, опять перейдя на "Вы" и, видимо, столкнувшись с той же трудностью, что и она в первую их встречу – плести высокопарный бред не хотел, а откровенничать стеснялся.

– Как здорово! А то я уже подумала, что ты забудешь про свою почитательницу!

– Нет, как можно, и потом, у меня еще не столько почитателей, чтобы швыряться ими налево и направо.

– Ага! Я поняла – когда ты станешь великим и у тебя будет много поклонниц, тогда ты про первую и не вспомнишь! – хитро взглянув на смутившегося юношу, сделала вывод Шурочка.

– Как ты могла подумать такое?! – возмутился юноша. – Ты для меня…

– Я для тебя… что? – еще озорнее улыбнулась девушка, опять ловя парня на слове, но, увидев, что тот совсем замешкался, подыскивая правильный ответ, сама пришла ему на помощь: – Лучше молчи! Я пока для тебя просто не могу ничего значить, а обижать меня тебе ни совесть, ни приличие не позволяет. Я же вижу!

Саша улыбнулся и сказал:

– А ты, все-таки не просто остра на язык! Спасибо, что сжалилась.

– Брось! Острота языка не от ума или большой души, а от злости происходит! Ведь добрый человек просто не в состоянии издеваться над собеседником, пусть даже и в шутливой форме. Так что, ты уж извини. Это у меня так – девичьи глупости.

– Ты лучше похвастайся своими работами – не просто же тут в мастерской днями засиживаешься?

– А смеяться не будешь? Я ведь не портреты или натюрморты пишу.

– Но ты же надо мной не смеялась? А почему я должен?

– Ну ладно, смотри, пока никого нет, – Шура, набравшись смелости, пошла к дальней стене доставать лучшие свои работы и, заметив, что Саша пошел за ней, крикнула оттуда ему. – Погоди, пока не смотри! Я сначала их на свет выставлю!

Юноша послушно отвернулся. Спустя минуту – другую, Шура приглушенным от волнения голосом сказала:

– Теперь можно, – и отошла в сторону, замерев в напряженном ожидании.

Саша, повернувшись и, увидев сразу пять картин, сначала замешкался, потом как-то странно посмотрел на одну, тут же на другую, даже тряхнул головой и уставился на третью. Долго-долго ее рассматривал, то приближаясь, то удаляясь. Наконец произнес что-то про себя и перешел к другой. Девушка уже устала ждать и осторожно спросила:

– Ну как?

– Что? – не поворачиваясь, буркнул парень, и вдруг до него дошло. Он резко повернулся и восторженно уставился на автора, обреченно ожидающего его вердикт.

– Разве можно так рисовать?!

– А почему нельзя? – не понимая, переспросила Шурочка.

– Нет, ты не поняла! Так нельзя рисовать!

– Но мне никто не запрещал…

– Да нет! Человек так не может рисовать!

– А кто может? – озадаченно спросила юная художница.

– Не знаю… но я не могу поверить глазам! Неужели это ты? Знаешь, я в первый момент не понял. Словно какая-то визуальная ошибка. Как будто обычная картина, но что-то неправильно. А потом вдруг бац! – и все стало на свои места. У тебя же по две-три картины в одной, да еще такая игра света. Может, конечно, еще где-то кто-то и умеет так писать, но я никогда не видел. Нет, погоди, дай еще посмотреть, – и он опять повернулся к картинам.