Эхо драконьих крыл - Элизабет Кернер

Едва команда опомнилась от изумления и все поняли, что больше драконы не будут пробовать сесть на палубу, капитан принялся выкрикивать приказы — спешно и яростно. Вариен решил отправиться с Реллой присматривать за Мариком (она сказала мне, что больше никто не проявлял желания о нем позаботиться), а я взялась за работу вместе с остальными. Сказать по правде, нас всех поначалу чурались; но стоило судну набрать ход, как работы для нас оказалось предостаточно.

Заместителем Марика прежде был Кадеран, а теперь эта ответственность была возложена на человека по имени Эдрил, который и не мечтал о такой удаче. Когда корабль уже шел полным ходом, Эдрил велел всем нам явиться к нему. Думаю, сперва он намеревался всю дорогу держать нас в трюме; однако небольшой кусок чистого золота и обещание дать вдвое больше по прибытии быстро обеспечили нам право свободно перемещаться по всему кораблю. Может быть, я ему сказала, что это заколдованное драконье золото, которое превратится в обычный свинец, если мы не доберемся до Корли целыми и невредимыми. Вариен, возможно, дружески помахал сопровождавшим нас драконам, чтобы произвести еще большее впечатление. Это было давно, и я уже не помню таких мелочей.

Релле не доставляло огромного удовольствия каждый день находиться в обществе Марика, ухаживая за ним, как за младенцем, но зато она с восторгом снабдила Вариена более подобающей одеждой, которую нашла в сундуках Марика, где было много разного добра. Мне пришлось объяснять ему кое-какие особенности человеческого гардероба, однако он быстро всему научился.

Наверное, Марик представлял собою жалкое зрелище, я глянула на него лишь разок, в день нашего отплытия, но не знаю, как у кого, а у меня совершенно не осталось к нему жалости. Еще долгое время у меня перед глазами возникало израненное и залитое кровью тело Акора, которое его друзья уносили прочь от места битвы с Мариком и Кадераном. Может быть, это и стыдно признавать, но я очень надеялась, что Марик не доживет до конца плавания. Однако такого счастья нам не было суждено увидеть.

Я с удивлением узнала (думаю, капитан и команда были удивлены не меньше), что все рассказы о бурях оказались истинной правдой. Обратного путешествия я страшилась вдвое сильнее, чем плаванья к Драконьему острову, когда на протяжении всего пути нас хлестало встречным ветром, однако теперь ветер дул нам в спину, и хотя море не было гладким как зеркало, все же сейчас сила его не составила бы и трети той неистовой ярости, с какой оно встречало нас прежде. Работать приходилось по-прежнему много, и часы тянулись все так же медленно, но зато нам уже не нужно было ради спасения жизни постоянно цепляться за леер, и благодаря этому любые трудности были мне теперь нипочем.

Не удивляйтесь, что я так мало рассказываю о своем любимом. Мужчины и женщины размещались в разных частях судна, и, хотя я старалась проводить с ним как можно больше времени, у меня, как и у остальных членов команды, работы было по горло. К своему удивлению, я узнала, что он много времени проводит с Майкелем и Реллой в каюте Марика. Он все еще не слишком крепко держался на ногах, а его мягкие руки были подвержены малейшему внешнему воздействию. Поначалу он пытался помогать ставить паруса, но при первом же сопротивлении жесткий канат изодрал ему руки в кровь. Тогда мы решили сказать, будто он нездоров; хотя это известие и было воспринято с холодным молчанием, ему все же позволили заняться более легкой работой, он начал помогать по камбузу и одновременно обучался шить паруса. Выяснилось, что он превосходно владеет ножом, хотя ни один не казался ему достаточно острым.

Вариен

Сам бы я не пожелал себе такого начала новой жизни, однако в нем все же были некоторые преимущества. Чувство равновесия, совсем не развитое у меня до того, как я ступил на корабль, вскоре стало просто превосходным: необходимость заставила. Ежедневно я понемногу работал — на таком маленьком суденышке никто не смел слоняться без дела, да я и сам того не хотел, и к концу этого короткого путешествия руки у меня несколько окрепли. Кроме того, я кое-что узнал о еде гедри, она очень разнообразна и вкусна, хотя в большинстве своем знания эти я приобрел со слов прочих членов команды, сообщавших мне, какое блюдо они желали бы заказать.

Время шло, и я узнавал все больше и больше нового о своем теле. К счастью, у меня, похоже, было какое-то внутреннее чутье, благодаря которому я постепенно разбирался в своем новом облике; но все-таки мне пришлось несколько раз обратиться к Ланен с расспросами, и она поведала мне весьма любопытные вещи. Несомненно, гедри удивительные создания, но я никак не могу отделаться от мысли, что сложены они довольно странно. У кантри в этом отношении все предусмотрено гораздо удобнее.

Нам с Ланен нечасто выпадала возможность поговорить наедине, но один раз она спросила, как я могу терпеть, находясь столько времени в одной комнате с Мариком. Когда я ответил ей, что так я всматриваюсь в свои собственные поступки, она не поняла меня. Тогда я отвел ее к нему.

Ланен

Он лежал на небольшой жесткой корабельной койке, руки его неподвижно покоились поверх тяжелого одеяла. Глаза, когда он наконец повернулся и посмотрел на нас, были открыты и ясны, как у новорожденного, и столь же лишены мыслей. К концу путешествия его уже не нужно было переворачивать: он сам научился этому, однако это был один-единственный сдвиг. Как ни странно, на вид он сейчас казался даже более здоровым, чем был когда-либо раньше, но такому здоровью вряд ли можно было позавидовать. Поначалу Майкель работал над ним ежедневно, прилагая все свои способности. Он даже скормил Марику еще один из драгоценных лансиповых плодов.

Майкель сказал однажды Вариену, что без этого Марик не дотянул бы и до конца путешествия. Услышав это, я сперва с ненавистью подумала, что лучше бы этих плодов вообще не находили, но потом вспомнила, что такой же плод спас и мою собственную жизнь.

Поглядев на свои руки, я уже с трудом могла бы что-либо возразить. Я еще не забыла, как они выглядели, погруженные в морскую воду; но сейчас они были на удивление гладкими. Если бы не пара неприметных шрамов, руки мои и вовсе казались бы совершенно невредимыми. Они были мягкими и слабыми, почти как у Вариена, так что поначалу мне приходилось оборачивать их тканью во время работы с тросами; однако к концу плаванья я уже вернула себе часть своих прежних мозолей. Я так и не узнала, что думали о Вариене корабельщики или мои товарищи-листосборцы. Наше прибытие оказало на них такое воздействие, что лучшего нельзя было и пожелать, и никто из них не задавал лишних вопросов. Подозреваю, что моряки, суеверный народ, решили между собой, что они не желают этого знать…