Тени исчезают в полдень - Анатолий Степанович Иванов

— Завтра чтоб готов был… для прогулки.

«Прогулка» началась с того, что Демид повел его и Тараса в лес. Он и Тарас были одеты по-дорожному; вели в поводу коней. А сам Демид шел впереди в одной рубашке с распахнутым воротом. Шел, срывал по обочинам тропинки лесные цветочки, складывал в букетик, время от времени подносил к своим тонким губам, точно собирался их пожевать. Но не жевал их, а нюхал…

«Что он, дьявол, на свидание с девкой идет, что ли? Ишь вырядился! С нами не поедет, что ли?» — думал Жуков, но ничего не спрашивал.

Вышли неожиданно на полянку. Из травы поднялись двое — Тарасов друг Микита и какой-то угрюмый бородач.

— Вот так, Константин Андреевич… И ты, Тарас, — повернулся Демид к Звягину. — И все остальные… Его вот звать Гаврила Казаков, — показал Демид букетиком на угрюмого бородача. Показал и снова поднес букетик к лицу, обнюхал его со всех сторон.

«Ну, сейчас-то уж кусанет!» — подумал Костя.

— Куда идти и что делать, он знает. Слушаться его, как… В общем, если жить хотите, слушайтесь… И вот этого мужика тоже берегите, — кивнул Демид на Микиту.

И, ничего больше не объясняя, пошел обратно.

Невдалеке, под деревьями, стояли пять низкорослых лошадей. Тот, кого звали Гаврила Казаков, молча отвязал коней, взобрался на одного из них и махнул рукой: поехали, дескать.

Ехали и шли, протаскивая за собой по зыбучим трясинам, по непролазным таежным зарослям упиравшихся лошадей, почти неделю.

На шестой день пути в полдень остановились почти на такой же полянке, как и та, с которой отправились в путь. Казаков проговорил:

— Ну вот… В общем, пришли мы на место. Тутока, в трех верстах, деревня. Большереченская называется. Задача наша такая — без шуму взять сельсоветчика, председателя коммунишки… Григорием Кувалдой председателя звать, — зачем-то сообщил он. — В случае чего живым не сдаваться. Люди взрослые, понимаете: если не они прикончат, то уж мы достанем. Живот положим, а достанем. Это уж так же верно, как и то, что ночь сегодня наступит.

Минуты две все полоскались в мочажине. Потом Казаков сказал, засовывая руки в мешок с провизией:

— Вот по ломтю мяса всем, по три-четыре десятка сухарей. Это — в дорогу. Больше брать не будем, чтоб не обременяться. — Завязал мешок, отбросил его под дерево. — Микита приберет. Пошли… — И встал.

— А Микита чего? — проговорил Тарас. — Тутока прохлаждаться будет?

— А ты найдешь обратно дорогу без Микиты-то? — спросил Гаврила. — До этой-то поляны любой из вас доберется, ежели со мной что приключится. А дальше — пропадете.

И они ушли втроем в тайгу.

Гаврила шел впереди, чуть наклонившись, раскачивая длинными, чуть не до колен, руками.

Скоро стемнело.

Примерно к полуночи лес начал редеть, а потом и вовсе кончился. Вслед за Гаврилой поднялись на какой-то холм и залегли на его вершине, в жестких низкорослых кустарниках.

Внизу, в небольшой ложбине, перед ними лежала во мраке деревня. В деревню стекала, огибая холм, на котором они лежали, разъезженная дорога, тускло отсвечивая под луной размешенной колесами пылью.

Деревня спала. Только в двух местах — в самом центре и далеко на окраине — горело по одному окошку.

Кустарники, в которых они лежали, пахли каким-то приторно-сладким запахом, от которого у Кости чуть кружилась голова.

— Вот, гляди… — шепнул Гаврила. — Окно светится в середке села — это сельсовет. Значит, Степка Грачев, главный сельский советчик, там… Ага, видишь, потухло. Значит, сейчас домой пойдет. По темным, пустым улицам. Сейчас они уже смело ходят ночами: безопасно, мол… Вот и можно подстеречь его где-нибудь у плетня, кляп в зубы, да и…

— Так чего же мы! — завозился Тарас. — Он, может, полдороги прошел уже до дому-то…

— Не торопись. Торопливый какой… Нас трое, много нам не взять за этот раз. Возьмем этого сельсоветчика, кое-кого из его семьи — жену или сына… Семья у него большая — семь человек. Остальных придется… Ну там видно будет. Еще, как говорил, председателя здешней коммуны надо будет взять.

Долго лежали молча, до тех пор, пока не потухло окно и на окраине деревни. Почти в тот же миг скатилась луна, и над селом повисла кромешная тьма. Косте вдруг почудилось, что свет, которым была залита спящая деревня, давала не луна, а это окошко, давало, пока не потухло. И он сказал:

— А у кого там, на краю, окно горело?

— У Степки Грачева и горело. Видишь, пришел, значит, лег спать.

— Н-ну! — громко, громче, чем можно было, воскликнул Костя. Гаврила недовольно обернулся. Костя сказал, будто просил прощения: — Я к тому, что… Это хорошо, что на краю он живет…

— Хорошо. А Гришка Кувалда в самой середке, да в его доме еще три семьи. Так что поохотиться где-то за ним придется. Ну, утро вечера мудренее, сейчас ты, Костя, и ты, Тарас, спите…

…Проснулся Костя от резких толчков под бок.

— Гляди, гляди…

Перевернувшись на живот, он увидел перед собой внизу сквозь редковатые кустарники вытянувшуюся примерно версты на полторы деревню.

Она находилась, оказывается, в длинной неглубокой лощине. По самой сердцевине текла, виляя, какая-то речка. К ее берегам и жались с обеих сторон домишки.

Речка курилась утренним туманом. Многие избы топились.

Вся лощина была до краев налита голубоватой дымкой, в которой тонул конец деревни. Крайние домишки были еле-еле видны.

— Где же дом сельсоветчика? — протирая заспанные глаза, спросил Костя.

— Эвон в тумане виднеются зеленые ставни. Крайнее окно, перед которым растет береза, вчера и светилось. Да ты сейчас не туда гляди. Вон, в центре, дом двухэтажный под новой тесовой крышей. Видишь, видишь? — торопливо, с присвистом, зашептал Гаврила. — Это контора ихней коммунишки. Раньше в том дому жил… управляющий золотыми рудниками жил в нем. Рудники тут есть, в горах. Ну… разрушенные они сейчас. Восстановить их им не под силу пока, вот они и организовали коммуну. Пашут, сеют… Жрать-то надо.

Лежа на животе, уткнув подбородок в молодую травку, Казаков нетерпеливо сверкал глазами. Руки его, выброшенные вперед, царапали