Предание Темных - Кейси Эшли Доуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А нет. Написал записку (или уже принес написанную), положил ее к полотнам и только тогда застегнул чемодан. После чего так же бесшумно вытащил его обратно в коридор, поставил на то же место и даже точно так же облокотил на стену, после чего ретировался и потому, когда я вышла уже с чемоданом сестры – холл оказался все так же девственно пуст.
Сложно такое провернуть, учитывая, что я собиралась быстро и беря во внимание лишь полуприкрытую дверь рядом находящейся комнаты Лео, в которой тот так же активно возился.
Сложно.. а главное непонятно – зачем?
Еще и как странно написана записка..
Вновь смотрю на клочок бумаги, от которого, кажется, все еще даже веет дорогим мужским парфюмом.
«Пожалуйста, возьми картины. Они твои.
И всегда были твоими.
Влад».
«Пожалуйста».. немного странное обращение к человеку, которого пятью минутами ранее написания он сам же выставлял за порог с грубыми условиями, сверкая глазами.
Учитывая, как он это делал и что говорил – после такого не говорят «пожалуйста». После такого если и намереваются что-то пихнуть, то говорят «взял, иначе еще раз отхватишь».
Ну или что-то вроде того.
Пожалуйста можно сказать, только если тебе самому очень надо, чтобы человек прислушался к просьбе/требованию. Но зачем, в самом деле, ему так приспичило, чтобы я забрала картины с собой?
Мало того – он упоминал об этом раз пять, пока выпроваживал меня. Так еще и потом, заметив, что я не внемлила его просьбам – сам их скрутил и запихал мне в чемодан.
Глядя на эти полотна, что теперь разложила на кровати Илинки, я испытываю очень противоречивые чувства.
С одной стороны – это безмерное облегчение и радость оттого, что полотна вновь со мной. Что я вновь могу продолжить работать с ними хоть сегодня, и вновь погрузиться в прошлое, и вновь узнать, чем обернулся самодурский указ Мехмеда о расформировании обученной гвардии, в составе которой Аслан и..
С другой стороны – это резонная настороженность и опасения. Обычно что-то хорошее так рьяно и настойчиво не пихают. Значит ли это, что меня уже могут искать копы? Или, что он задумал какую схему помудрёнее, но наличие картин на руках все равно отыграется мне плохой монетой?
В итоге, сгребаю все полотна и, так же взяв записку Влада, выхожу в соседнюю комнату. Лео уже сидит за столом, и по его открывшему при виде меня рту вижу – он уже собирается пошутить на счет того, что я так долго там торчала, что даже забыла переодеться..
Но потом видит полотна.
И не только он.
Их замечают все и их оживленный веселый разговор замолкает так быстро, резко и на полуслове – точно мы в телевизоре, и кто-то по ту сторону выключил звук нажатием кнопки.
Первой краснеет Милли.
Она вскакивает из-за стола, сверкает на Лео, после чего тычет в картины:
– Ты же говорил, они их отобрали! Они их забрали! А ты наврал! Даже ты наврал! Вы все наврали!
– Милли, подожди – устало, и немного заторможено (явно не состояние для споров), отвечаю я, после чего кладу на стол записку.
Первой ее берет Илинка – та оказывается к ней ближе всех. Читает, и будто что-то траурное, так же молча передает Лео. Тот, прочтя ее, сильно хмурится, но так же молча, продолжая какой-то идиотский ритуал, передает Милли.
Сестра, прочтя записку Влада, гневно потрясает ею в воздухе:
– Значит, отобрали?! Но нет, он сам просит их взять! Значит, и Ноэ хочет так же! Значит, какого черта вы вообще уехали?! Если он отдает картины – как он мог вообще вас выгнать! Вы сами уехали и все мне врете! Специально сплавили сюда, чтобы я не видела этого, и чтобы вы могли навешать мне лапши на уши, и чтобы..
Сандре приходится приложить титанические усилия, чтобы все-таки выхватить записку из рук Милли и теперь уже прочесть самой.
Она ее читает как-то иначе – вдумчиво, будто бы изучая на предмет чего-то, мне непонятного. И надо признать, читает намного дольше, чем кто-либо перед ней, зато и реагирует разумнее остальных. Отдав мне клочок бумаги обратно, уверенно заявляет:
– Любая полиграфическая экспертиза идентифицирует в ней его почерк, а значит, эту бумажку вполне можно расценить как документальное разрешение. Не серьезное, конечно, но очень близкое к расписке. Если потом возникнут вдруг какие-то ухищрения на счет «кражи картин» – это записка избавляет тебя от любых проблем и притязаний. Конечно, картины может и изымут – но на тебя, при ее наличии, не падет никакая ответственность.
Замечаю, что Лео бросает на нее такой же озадаченный взгляд, как я десятью минутами ранее, когда она рассказывала мне о расписке. Но в отличии от меня, он не интересуется сейчас природой ее обширных познаний в этой области.
– Ты уверена? – с сомнением уточняю я, поглядывая на записку, а второй рукой держа полотна – ко мне с утра не заявятся копы и не наденут наручники?
– Нет, можешь не сомневаться. Только сохрани ее – может, он рассчитывает как раз на твою легкомысленность и безалаберность. Мол, прочитаешь и выбросишь. Если записка при тебе – опасности с юридической и уголовной сторон никакой. При таком раскладе ты даже, если хочешь, можешь действительно оставить себе эти полотна.
– Серьезно?
– Вполне – она невозмутимо кивает – уж поверь, зная уловки этого скользкого богатого сукина сына, я бы не стала такое советовать, если бы не была уверена наверняка.
Повисает молчание и все они выжидательно смотрят на меня.
Я растерянно гляжу на записку.
Пауза затягивается, и Лео не выдерживает. Фыркнув, он скептично уточняет:
– Ты действительно собираешься оставить их себе?
– А почему нет?
– После всего, что он сказал и сделал – ты действительно можешь верить, что он из совершенно чистых побуждений всунул тебе картины? – он смеряет меня проницательным взглядом и добавляет – или ты просто опять позволяешь себе в это верить?
Его игра на моих откровениях не задевает за живое, а напротив приводит в ярость. Я ему рассказала свои самые сокровенные мысли, а он теперь пытается ими играть против меня же?
– Я не верю в это и не пытаюсь – цежу – а просто оставляю. Если Сандра права и это не несет никакой уголовной ответственности, значит, я ничего не теряю. Максимум – в один момент придут и заберут их. Так велика ли разница – отдать их самой сегодня же, или отдать потом, если вообще заберут?
Смотрю на Лео:
– Ты говорил, что понимаешь, насколько дороги для меня полотна и сделал бы все, чтобы они действительно стали моими. Насколько я понимаю – машу запиской – теперь они действительно мои. Я могу
