Дневник 1905-1907 - Михаил Кузмин

26_____

«Руно», письмо от Лемана, повесток нет. Ходили за земляникой. Вечером ездили втроем с Сережей и Л<идией> Ст<епановной> в имение Вонлярлярских, где купили розы «Magna charta» и овощей. Там чудно устроено; садовник нас водил по парникам с дынями и ананасами, по розам и партерам. И дорога туда весела, полями и березовыми рощами, было очень приятно. У «Руна» вид тощий, статья Сюннерберга самоубийственной длины и скуки, выходка против «Весов» детски ничтожная. Лучше всего эскиз Сапунова к «Королю на площади»{793}. Выходить, я думаю, не из-за чего. Что-то будет завтра?

27_____

Опять ничего нет. Прислали «Перуна», ровнее «Яри», но тусклее и менее свежо{794}. Наши рано уехали. Писал «Филлиду» и переписывал ее, не желая повторения истории с «Карт<онным> домиком». Осенью буду заниматься к путешествию M-m Guyon и Александру, пиша «Сержа» в то же время. Что-то даст этот сезон? Читали Пушкина, «Перуна» и мой дневник. Ходили гулять, купались, играли в крокет, всё как всегда. Пел французов. Теплый отличный день; меня беспокоит, что ниоткуда не шлют денег, но не очень. Что замолкли Наумов и Нувель? Но, конечно, ожидание писем этот год не то, что было прошлое лето. Я сам запускаю письма, будучи без денег.

28_____

Письмо от Никол<ая> Вас<ильевича>, что деньги посланы. Ну и слава Богу; писал и переписывал «Филлиду»; купались 14 человек прямо в озере. В «Утре» Брюсов отвечал, в «Утре» защищал меня и Гиппиус, не знаю, для чего, но важно то, что он считает себе выгодным роль защитника. Статья очень пошлая{795}. Был у Бенедиктовых, потом ждали наших, они приехали, полные рассказов, расспросов и оживления. Завтра могут быть письма и повестки. И Леман даже замолк. Играл «Вертера», милая, трогательная в корнях, латинская музыка. Хочу со временем написать «Нового Плутарха»{796}.

29_____

В «Руси» перепечатали письмо Брюсова и опять целые россказни о «Карт<онном> домике», некоторые ключи, ожидают разговоров{797}. Очень жарко; купались, бегали на гиганах{798}, играли в крокет, после обеда ходили к озеру, где катались на лодке по тихой воде, вдоль тростников и рощ. Кончил «Филлиду». Получил повестку и письмо от Павлика, жалуется, конечно, пишет, что в Летнем гуляют Дягилев и Нувель. Отчего последний не пишет, не понимаю. Что теперь буду писать, не знаю. Тихо и мирно бегут дни к желанной осени, без печали и без радости — как подобает дням вдали.

30_____

Сегодня получил деньги через Ник<олая> Вас<ильевича>, письма от Ликиардопуло, что из «Весов» послали мне 22-го, от милого Наумова и Модеста. Страшно ветреный день, в окна несет сажу кусками и запах с завода. Ходили в баню. Катался с девочками недалеко; сестра хандрит. Жарко и тревожно от ветра. Читал «Истлевающие личины»{799} и «1001 ночь». Что-то меня беспокоит, не знаю что. Нужно кончать «Мартиньяна». Все-таки это лето пишу больше, чем прошлое. Очень хочется осенью заниматься. Что-то принесет с собою будущая зима? Еп fait de l’amour, en fait de la gloire, en fait de l’argent?[266]

1_____

Жара перед грозой; в самый пёклый час ходили за земляникой, я никогда так не обливался потом. Лидия Степ<ановна> получила головную боль и раскисла, на прогулке ее несколько раз рвало. Потом была гроза и дождь, я смотрел, как лягушки прыгали по огороду, покуда Сережа читал мне Пушкина. Перед ужином играл «Куранты» и Шуберта, после Варя с Сережей пошли гулять, я же остался на балконе курить, слушая, как Катя что-то наигрывала в темноте, потом беседовал с детьми в детской, где горела большая светлая лампа, об операх. Сидели еще в зале. Первый намек на осень, все время молнии. Я не кисну, хотя в вечере было нечто чеховское.

2_____

Приехал зять, привез 2 №№ «Сегодня», где и в стихах и в прозе пародируют и издеваются над «Карт<онным> дом<иком>» и «Крыльями»{800}. Зять хорошо настроен, привез вишень, вина. Отправил бандероли и проч. После обеда ходил на станцию за «Понедельником» и стригся, причем мастер оказался знающим петербургских парикмахеров; пили чай с ромом и ели пирожное. По дороге к нам пристал старик, рассказывал о совершаемых в изобилии окрест убийствах. Дома играл несколько ребятам, ждали наших, ужинали. Огромное белое облако ползло по вечернему серо-голубому небу. Роман<ы> уличных газет меня не волнуют, но осадок оставляют. Впрочем, не хотел ли я этого?{801}

3_____

У сестры кухарочный вопрос опять остреет. В «Руси» опять статья Боцяновского обо мне в ответ на письма, защищающие меня{802}. Меня радует, что есть какие-то неведомые поклонники. День как вчера, как завтра; писал письма, «Мартиньяна», ходили за земляникой; я рад, что я обстрижен. Купались, играли в крокет, катались на гигантских, ели ягоды, что еще? Думаю об осени. Писем не было, значит, будут завтра. Меняют татар, ссорятся с Верой. Сережа уже лег, бонна, кажется, шьет на машинке, я ни о ком не мечтаю, фабрика шумит через открытое окно. Я не думал, что «Кар-т<онный> домик» вызовет толки.

4_____

Письмо от Лемана; вспомнился город; спал плохо; писал; после завтрака ходили за земляникой — я никогда не думал такого изобилия красных ягод; холодно и солнце; первый раз необыкновенная осен<няя> ясность далей. Настроены все хорошо. Еще гуляли в лесу под вечер. Лес был очень немецкий, с озерцами, лесными гиацинтами, лучами солнца на холмах, лужайками сплошь в цветах. Хочется опять читать много на языках. Сережа читал главу из «Луки Бедо»{803} в комнате, уже со свечой, при затворенной двери. Очень было хорошо. Потом опять играли в карты, смеясь и составляя программу дня имянин Прок<опия> Ст<епановича>.

5_____

Сегодня уже не августовский, а прямо сентябрьский день. Т. к. у Солюс Рябушинск<ий> и Карпов, все как-то стеснены, к тому же у Пр<окопия> Ст<епановича> нарыв на руке, он не может писать, ходит к доктору и трусит. Писал за него письма, переписывал какие-то отчеты. Письмо от верного Renouveau; оказывается, Marcel Thellier, вступившийся за меня, — франц<узский> вице-консул в Петербурге{804}. Наши пошли за ягодами, я же сидел, переписывая «Алексея». Идут приготовления к 8-му, сегодня резали теленка и свежевали, я в первый раз видел, как вытаскивают внутренности и голова с еще не мутными глазами. Собирались ехать с Сережей к Гершановичу, как вдруг известие, что его увольняют, будто бы за пропаганду на фабрике. Поехали его приглашать на завтра Сережа и Лидия Степановна, мне же, узнавшему, зачем и почему его зовут, не захотелось ехать. Пошли к Бене, были все немцы. Играли в колдуны, в карты, в 4 р<уки>. Катерина Ив<ановна> была без голоса, с распухшим носом, но любезна. Дала нам Фета. Возвращались совсем в холоде, дома еще ели, рассуждая о Гершановиче. Днем зять с сестрой ссорились; опять какая-то тревога овладевает мною. Яков весело и жестоко заколол теленка, отрезал почки и потом хотел их пришить, Султан лизал кровь, коровы тыкались на запах, и Бобка в красной рубашке что-то лопотал все время.