Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765 - Александр Морозов

И словно чувствуя, что язык Ломоносова — язык простого народа — побеждает, Тредиаковский почти с отчаянием восклицает:

Ты-ж, ядовитый змий, или — как любишь — змей,

Когда  меня язвить престанешь ты, злодей…

Взволнованные писатели и вечно скучающие придворные подстрекали обоих академиков к новым выпадам. Ломоносов положил конец полемике эпиграммой:

Отмщать завистнику меня вооружают,

Хотя мне от него вреда отнюдь не чают.

Когда Зоилова хула мне не вредит,

Могу ли на него за то я быть сердит?

Однакож осержусь!  Я встал, ищу обуха;

Уж поднял, я махну! А кто сидит тут?

Муха! Коль жаль мне для нее напрасного труда.

Бедняжка, ты летай, ты пой: мне нет вреда.

Глубокое знание русского языка во всех его проявлениях позволило Ломоносову верно определить и наметить пути развития русского литературного языка, формирующегося на живой народной основе.

Ломоносов не только теоретически разрабатывает эти вопросы, — он задается целью создать ряд практических пособий, охватывающих весь круг вопросов, необходимых для широкой литературной подготовки деятелей русской культуры.

Первым таким пособием была «Риторика».

Мысль о составлении «Риторики» занимала Ломоносова еще на школьной скамье. Попав за границу, он продолжал живо интересоваться наукой красноречия, читал труды западноевропейских теоретиков литературы, в частности Иоганна Готшеда, делал из них выписки. Он также был хорошо знаком со знаменитыми латинскими «Риториками» Коссена (1630) и Помея (1650). Ко всему этому материалу Ломоносов подходил весьма критически, тактично используя накопленный до него теоретический опыт и отбирая для своей «Риторики» только то, что отвечало потребностям и условиям русского национального развития. Ломоносов опирался на уже сложившуюся русскую национальную традицию ораторского искусства, и поэтому он не только не отверг материал старинных рукописных риторик, принятых в Московской и Киевской академиях, но положил его в основу своей работы, разумеется, переработав и освободив от схоластических ухищрений.

В январе 1744 года, едва освободившись от ареста, Ломоносов представляет в Академию наук составленную им «Риторику». Академик Миллер, рассматривавший рукопись, потребовал, чтобы автор переработал ее и представил свой труд на латинском языке с приложением русского перевода. Переводить русскую «Риторику» на латинский язык Ломоносов не стал, но все же принялся усердно ее переделывать, и в самом начале 1747 года она не только была вполне закончена, но и поступила в печать, «понеже в типографии работы ныне у некоторых наборщиков нет», как гласило определение академической канцелярии. К концу года книга была отпечатана, [254]но большой пожар в Академии наук (5 декабря) испортил почти весь тираж, так что «Риторику» пришлось заново перепечатывать, причем Ломоносов не преминул внести в нее новые изменения. В 1748 году «Риторика» наконец увидела свет.

Появление ломоносовской «Риторики» было большим культурным событием и отвечало давно назревшей потребности. Это было первое в России печатное руководство по теории литературы и ораторскому искусству. Неудивительно, что отпечатанные 600 экземпляров быстро разошлись.

«Риторику» Ломоносова не только раскупали, но и переписывали от начала до конца, хотя это была книга в 315 нумерованных страниц, заключавшая 326 параграфов. Поэтому Ломоносов в феврале 1756 года делал представление в академическую канцелярию о том, что «многие охотники почти ежедневно спрашивают и желают иметь у себя» изданную им в свет «Риторику», а в книжной лавке «за употреблением оной в продажу ни одного не имеется». Ломоносов требовал, чтобы той «Риторики еще потребное число для удовольствия охотников вновь отпечатать». Но ему ответили, что «в типографии много книг давно печатанием зачато» и потому решено, пока их не закончат, «печатанием той Риторики обождать». Ждать Ломоносову пришлось долго — целых девять лет. Второе издание «Риторики» Академия наук выпустила только в 1765 году, когда было отпечатано еще 1200 экземпляров. [255] Всего до 1797 года вышло семь изданий.

0 том, как нужна была эта книга и как ждали ее повсюду, свидетельствует письмо русского купца Петра Дементьева, попавшего по каким-то делам в Лондон и писавшего оттуда 3 октября 1753 года знакомому купцу Василию Каржавину: «Прошу впредь, как возможно… не призри и уведомь: сочинения Михаилы Ломоносова Грамматика, Оратория, Поэзия и прибавление к Риторике… по какой цене продаются». [256]

Дело в том, что заглавие ломоносовской книги обещало продолжение. На титульном листе стояло:

«Краткое руководство к красноречию, книга перьвая, в которой содержится Риторика, показующая общия правила обоего красноречия, то есть Оратории и Поезии, сочиненная в пользу любящих словесные науки Трудами Михаила Ломоносова Императорской Академии Наук и Исторического собрания Члена, Химии Профессора. В Санкт-Петербурге при Императорской Академии Наук, 1748».

Вслед за общими правилами «красноречия» должны были последовать специальные части, содержащие правила «оратории» и «поэзии», — иными словами, теории прозаической речи и учение о поэтических формах (главным образом о стихосложении).

Ломоносов понимал свои задачи очень широко. Риторика — это наука о слове как могущественном средстве общения, содружества, воодушевления людей. Это могучий «дар слова», который нужно развивать и совершенствовать. В «Посвящении» к своей книге Ломоносов говорит о роли человеческого слова в образовании общества и указывает на значение слова в общественном труде: «Собраться рассеянным народам в общежитии, созидать грады, строить храмы и корабли, ополчаться против неприятеля и другие нужные, союзных сил требующие, дела производить как бы возможно было, есть ли бы они способа не имели сообщать свои мысли друг другу».

«Красноречие», в понимании Ломоносова, — это активное человеческое слово, «искусство о всякой данной материи красно говорить и тем преклонять других к своему об оной мнению». Ломоносов требует от оратора страсти и убежденности, которые бы увлекали и воспламеняли слушателей. «Хотя доводы и довольны бывают к удостоверению о справедливости предлагаемые материи, — писал Ломоносов, — однако сочинитель слова должен сверх того слушателей учинить страстными к оной». Ломоносов понимает, что на многих людей доводы разума не производят никакого действия, если они не отвечают их вкусам, привычкам или интересам. «Самые лучшие доказательства иногда столько силы не имеют, чтобы упрямого преклонить на свою сторону, когда другое мнение в уме его вкоренилось. Мало есть таких людей, которые могут поступать по рассуждению, преодолев свои склонности». Поэтому писатель и оратор должны привлечь на свою сторону человеческие страсти, для чего нужно быть тонким психологом, «знать нравы» и изведать «всю глубину сердец человеческих».