Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот - Сергей Сартаков

Маринич постукивал на счетах: 850 — 85 = 765; 920 — 92 = 828…

Можно идти и обратным порядком, от разности, определять, какие числа по ошибке могли создать такую разность. Он опять принялся перебрасывать косточки: 54 + 6 = 60; 81 + 9 = 90…

Недостача в кассе равна 540 рублям. Это могло бы получиться, если вместо 600 где-то записать или положить на счетах 60. Еще тогда у него мелькнула эта мысль, но такой суммы ни в одном документе не значилось, да и кассовый дневник был просчитан им лично несколько раз. Какая еще комбинация на разность могла бы дать 540? Маринич пробовал и так и этак. 540 что-то никак не выходило. Ну и довольно забавляться пустяками!

Теперь все кассовые документы за месяц налицо, и следует заняться их бухгалтерской обработкой, контировкой — разметкой по балансовым счетам. Здесь каждый листочек бумаги, ордер, скрепленный подписями его и Лики Пахомовой, не просто свидетельство о выплате или поступлении денег — это как бы и памятная страничка из жизни. Что ни ордер — то эпизод!

Вот расходный ордер на пятьдесят рублей. Аванс Власенкову на командировку в Ленинград. Нетерпеливо, как-то туго дыша, тянется Власенков к ордеру. И подшучивает: «Эх, бюрократы вы, бюрократы! Погибели нет на вас! К каждой копейке на цепь собаку приковать готовы…» Собаку… Ну что ж, и приковали, кажется…

«…Ногой на клавишу нажала, и — тьма ушла из-за угла!»

Вот ордер на двадцать рублей. Он выписан вслед за уходом Власенкова. Это Василий Алексеевич Стрельцов распорядился выдать уборщице Пане пособие из директорского фонда. Не хватало ей как раз этой суммы на покупку для внучки модной «болоньи». Тетя Паня никогда и ничего не просит ни у дирекции, ни в завкоме. Но о ее нуждах знают все. И все, как только могут, ей помогают. Очень хороший человек тетя Паня! Жена колхозного председателя. В годы Отечественной войны сдали они свое имущество подчистую в фонд обороны и оба ушли на фронт. Вместе с тремя сыновьями. Все погибли, осталась на свете лишь сама тетя Паня. И то прошла через гитлеровские лагеря. По разным местам потом кидала судьба тетю Паню. Да вот прибилась все же к заводу и тихо работает, внучат растит. Стояла в тот день у стола, ожидая, пока выпишут ордер, застенчиво объясняла: «Да я бы, может, и сама как изловчилась купить Маринке эту обновку, приработала бы где еще на стороне, так прознал же как-то Василий Алексеевич про заботу мою: «Ступай, мол, тетя Паня, в бухгалтерию, получи. Давно мы тебя не поощряли». А чего — как все я работаю…»

А вот расходный ордер, выписанный уже в тот день, когда Власенков вернулся из командировки. Выписанный чуть после того, как этот гусь, пойманный на мелком жульничестве, крутился вот здесь у стола. И заискивал, и орал, и безобразно ругался. Лика тогда сидела до крайности взволнованная, разозленная подлостью Власенкова. Этот ордер на 1171 рубль к ведомости на выплату премиальных. Всегда приятно выписывать ордера на такие цели. А в тот момент и у него руки тряслись от ярости. Как растравил этот Власенков! Ведомость он тогда пересчитывал дважды. Проверила ли ее итоги Лика? Или доверилась выписанному ордеру? Может быть, снова пересчитать? Так, на всякий случай…

Маринич прилежно простучал на счетах всю ведомость, и косточки, как им и полагалось, расположились на проволоках тонким рядком, лишь на одной проволоке приподнявшись высоким торжественным столбиком, — 1171. Александр не успел смахнуть косточки, как ворвался Мухалатов.

— Сашка, слушай! — заговорил он с ходу, трудно переводя дыхание. — Дай мне трешку, пятерку, сколько есть налицо! На такси. Свои я вчера спустил до последней копейки, даже домой добирался пешком. Мне надо немедленно ехать в госкомитет. Звонила Галина Викторовна. Ну, давай, давай же скорее!

Он был бледен, весь какой-то взвинченный, пальцы вздрагивали. Маринич поискал в бумажнике, подал Мухалатову два рубля.

— Есть еще мелочь. Если надо… А что случилось?

— Давай! Все давай… Потом разберемся… Что случилось? Иллюстрация ко вчерашнему нашему разговору! Ну и покажу я этому высокоинтеллектуальному! Галина Викторовна сказала по телефону: нонсенс! В переводе с ее языка на обыкновенный это значит по меньшей мере — подлость! А по-мужицки… — Рассыпав длинную площадную брань, Мухалатов выскочил из комнаты.

Зазвонил телефон: Лидия Фроловна приглашала прийти немедленно в завком. Александр поспешил на вызов. В свистящем голосе Лидии Фроловны было что-то тревожное.

— Так я и знала, — всплеснула руками Лидия Фроловна при виде входящего Маринича, — так и знала, что каким-то концом палка ударит по мне обязательно! На все пошла, все учла, одно, дура баба, запамятовала! И надо же, как раз, ни раньше ни позже, сегодня из горпрофсовета с ревизией! Ты ли меня подвел, я ли тебя подвела, а получилось неладно. В акт записывают.

— Лидия Фроловна, а что же тут незаконного? Пособие, которое дали мне? Ну запишите все триста рублей как возвратную ссуду! Расплачусь.

— Превысили, — потянув воздух через больной зуб, жалостливо сказала Лидия Фроловна. — Превысили. Вот в чем дело. Права свои мы превысили. Такие крупные суммы полагается через вышестоящие организации оформлять. Хоть пособия, хоть ссуды. Знала ведь, дура, а тот час как черт подыграл, из головы у меня вон вылетело.

— Это я всему виной. Простите меня, — сказал Маринич. — Но я ведь тоже не знал. Как поправить, Лидия Фроловна? Неужели на вас наложат взыскание? Да я…

— От взыскания-то на президиуме я отбрешусь. Не это заботит меня, хотя и это, конечно. Все-таки палка бьет и по мне. Да главное в том, что ревизор записал: восстановить незаконно выданные суммы. — Она взялась за щеку, с тоской посмотрела на Маринича. — Не болел бы мой зуб — заговорила бы я ревизора; до решения президиума. А тут визгнула на него, он на меня. И пожалуйста!

— То есть?

Восстановить надо суммы. Немедленно. Либо ты, либо я.

Маринич побледнел. Вот так так! Восстановить, вернуть триста рублей… И немедленно. Да где же он возьмет такие деньги? Если бы он знал, где их взять, он бы и сразу не обращался к Лидии Фроловне.

— Хуже того, ревизор этот треплив на язык. Сразу уже телефон, по начальству: на какие цели даны были деньги. Со смаком это. Он мужик сообразительный! На всех пятно, а на тебя — больше. Знаешь анекдот: «И кому это было нужно?» — Лидия Фроловна опять схватилась за щеку. — Так я вот, ты извини, за тебя сама уже нашла ход один. Словом, шагай сейчас к Стрельцову. Договорилась я с ним: заем тебе временный он разрешит. Ну, до президиума, а там я наизнанку вывернусь и свое докажу. Разрешат, никуда не денутся! Шагай к Стрельцову. А как там по бухгалтерии, ты сам придумай. Только ты весь этот мой разговор непременно напомни Василию Алексеевичу. Он сегодня какой-то чокнутый. С тобой говорит и тебя не видит. Очень даже просто может сказать: «Ничего я не знаю».

Ноги не несли Маринича к кабинету Стрельцова. Был ведь он уже у Василия Алексеевича по этому делу. Правда, с пользой. И тогда он не просил никакой денежной помощи для себя. Но все равно… Второй раз… И после рассказа Лидии Фроловны… Да и как просить заем? Он же бухгалтер и знает, что с точки зрения финансовой дисциплины это совершенно невозможно. Заем — частному лицу! Но другого выхода нет.

Евгения Михайловна, сочувственно покачивая головой, пропустила Маринича без задержки: «Знаю, все знаю». Но, провожая к двери, все же шепнула ему:

— Вы как-нибудь покороче и попроще. Василий Алексеевич сегодня, ну, я сказала бы, совершенно невменяем. Вы представляете: Римма Васильевна не ночевала дома! И где она — до сих пор неизвестно.

Маринич все рассказал Стрельцову «и коротко и просто». Напомнил Василию Алексеевичу о его обещании, данном Лидии Фроловне. Стрельцов слушал молча, глядя пустыми глазами поверх головы Александра. Потом снял очки, протер в них стекла и сложил заушники вместе.

— Да, да, что-то такое действительно Лидия Фроловна мне говорила. Хорошо, я согласен, — и сделал неуверенный и неопределенный жест рукой. — Только… как это будет выглядеть… юридически? Вы сами все это… ну, исследовали?

— Василий Алексеевич, я думаю… — сказал Маринич и запнулся. Он сам не знал, что он думает. Никакая удобная бухгалтерская формула на ум не приходила.

Открыла дверь Евгения Михайловна.

— Простите, Василий Алексеевич, вам звонит Лапик.

Стрельцов снял трубку.

— Я слушаю, Галина Викторовна.

Мембрана журчала, иногда сыпала короткими, резкими междометиями, пронзительно, тонко попискивала и снова журчала. Стрельцов то и дело относил телефонную трубку подальше от уха.

— Да, да, я слушаю, — в редких паузах подтверждал он. — Слушаю… Слушаю, Галина Викторовна.

Наконец долгий разговор завершился. Стрельцов нажал кнопку.

— Евгения Михайловна, пожалуйста, проверьте, когда — точно — прибывает ночным рейсом из Тбилиси самолет, и пошлите машину в аэропорт. — Заметив удивление на лице Евгении Михайловны, разъяснил: — Да, да, вот так, командировка уже закончена. Иван Иваныч сообщил Галине Викторовне. И еще запишите, пожалуйста: мне вместе с Иваном Иванычем завтра к двум часам непременно явиться в госкомитет к товарищу Жмуровой. Материалы? Да нет… как будто никаких материалов специально готовить не надо. — И повернулся к Мариничу, посмотрел на него еще более пустыми глазами, чем в начале разговора. — Александр Иванович, если можно, зайдите ко мне завтра с утра. Продумайте все, как там надо сделать.