У свободы цвет неба (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Они единственные из всех птиц такие? - уточнила Полина.

   - Из пищевых - единственные, - подтвердил юноша. - Досточтимые проверяли очень тщательно.

   - Ясно... - Полина помолчала, глядя на Айриля, переворачивающего омлет на сковороде, и когда он снова опустил снятую крышку на место, спросила. - А в остальном как? Справляешься?

   - Мы справляемся, - ответил он, выделив голосом слово "мы". - У тебя чудесные друзья. Все получилось даже лучше, чем я думал.

   - А где они сейчас все? - спросила она.

   - Ты звонила и не дозвонилась, да? - сочувственно улыбнулся Айриль. - И из-за этого я не смог тебя найти в городе?

   Дожидаться ответа на вопрос он не стал, отвернулся к плите, погасил огонь под сковородой и принялся раскладывать омлет по тарелкам. Только сейчас Полина заметила, что все его хлопоты по кухне несколько демонстративны, он не просто готовит ужин, но еще и показывает, где что можно найти. Вот и теперь: взял чайник, подставил под кран выделенного питьевого фильтра, налил воду, поставил на огонь - и все это проделал, не закрывая ей поле зрения своей спиной. До этого так же слегка напоказ достал тарелки и вилки. Присев к столу, он шлепнул себя по лбу, вскочил, снова шагнул к холодильнику, вынул помидоры-черри, вытряхнул из картонной коробочки в дуршлаг, сполоснул, высыпал в блюдце. Наконец, он занял место за столом, взял в руку вилку и приглашающе улыбнулся Полине. Она тоже взяла вилку и поняла, что он не ждет ответа на свои вопросы.

   - Валентин Аркадьевич встречает груз в Краснополье, - сказал Айриль. - Помидоры свежие, матушка, из теплиц в Горелово.

   Полина послушно взяла помидорку - на один укус, сладковато-кисло-терпкую и сочную.

   - Хороший сорт, вкусные, - похвалила она.

   Айриль зарделся красной девицей и продолжил рассказ о клубе.

   - Иван Павлович в Риге, Алена едет из Твери, должна вернуться завтра, Маргарита Владимировна в Ивангороде, ждет груз, будет сопровождать сюда...

   Полина слушала его, отмечая, что он в гораздо лучших отношениях с клубом, чем складывались у нее. Она так и осталась им полузнакомой, этаким наследством Витыча, отчасти полезным, отчасти памятным.

   - Самые большие сложности с льном, - продолжал Айриль, - в том, что его на таможне все время пытаются назначить производственным сырьем. Мы специально покупаем комом, чтобы можно было, во-первых, провести как строительные материалы, они-то не санкционные, а во-вторых, загрузить весь производственный цикл. Конечно, приходится сопровождать и встречать на таможне с документами, потому что на досмотре накладные все время теряются, - он вдруг усмехнулся очень взрослой жутковатой разбойничьей усмешкой, напомнив Полине одновременно Димитри, Дейвина и Витыча. - Что поделаешь, война есть война.

   Она кивнула. Шелковые войны в истории уже были, были и соляные, и навозные - из-за чилийского гуано. Тюльпановые даже были. Почему бы не быть и льняным? В любом случае это уже не ее война. Фронт укатился дальше, оставив ее с другими трупами там, где кончился ее бой. Герой - это победитель. Она не герой.

   Айриль закончил трапезу, она тоже поторопилась доесть свою порцию. Юноша вымыл и убрал посуду, снова присел к столу, взял Полину за руки.

   - Я так рад твоему возвращению, матушка. Ты настоящий герой. Сейчас отдыхай. А завтра мы с тобой пойдем приводить в порядок твои документы, хорошо?

   Она улыбнулась ему, тихо сказала спасибо. Выходя, он вложил ей в руки связку ключей на кольце.

   Всю ночь ей снилась какая-то мутная дрянь. Она переходила из помещения в помещение, но каждое из них оказывалось то камерой "Крестов", то комнатой в Исюрмере, где ее содержали во время следствия.

   Уроки по фехтованию пришлось отложить. Короткое сообщение да Шайни я отправила сразу же. На объяснение отряду необходимости переодеться в гражданское ушел целый день. Святая стража и судмедэксперты дружно копались в Петро-Славянке - опрашивали жителей, которые, разумеется, ни сном, ни духом не были в курсе, обследовали захоронения, перерывали дом от подвала до чердака, в общем, занимались нудной бессмысленной мутью, из которой на девять с половиной десятых состоит любое расследование. Искать и преследовать должно было наше подразделение. Полиция, вполне логично предположив, что они найдут только пустое место, свалила выявление второго такого дома на нас, раз уж первый мы и обнаружили. А искать его под видом проверки поселков на фауну тоже было уже малоосмысленно: владельцев могли и успеть предупредить. Я бы на их месте предупредила, если б смогла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   Я решила послать Унриалю да Шайни развернутое извинение с объяснением причин, по которым пропускаю урок. И с этой мыслью устроилась в нашем уголке отдыха - не комнате с импровизированным зимним садом и библиотекой, а уголке с чайником, чашками, запасом печенья и телевизором. Рассчитывая под чириканье новостей собраться с мыслями и составить сообщение в соответствии с требованиями этикета, я мельком глянула в экран, да так и залипла. Мой адресат как раз вещал в камеру. Я присмотрелась к дате в углу экрана. Ну да, снято сегодня в полдень. Отложив комм, я прислушалась.

   - Нас и вас объединяет между собой и с многими другими существами то, что мы такие же животные, как, например, корова, крыса или дельфин. Ни я, ни вы не растения и не грибы.

   Увидев улыбку Унриаля, такую милую и не предвещавшую ничего хорошего, как я помнила по опыту с манекеном на стадионе, я насторожилась, и не напрасно. Плюха зрителям последовала сразу же за короткой подводкой.

   - Мой народ никогда не забывал этого, а вот в вашей этике есть некоторый двойной стандарт, создающий границы между вами и другими животными. Я бы понял это, доведись мне здесь наблюдать такие столкновения, как с нашей стороны звезд случаются между саалан и другими разумными животными, ддайг. Но даже с учетом постоянных территориальных конфликтов между нами никому из моего народа не придет в голову отнестись к ддайг так, как вы относитесь к вашим гориллам и шимпанзе. Я знаю, что у вас тоже относительно недавно отменили рабство, и боюсь предполагать, как вы относились к своим рабам.

   Ведущий, тощий парень с глазами навыкате и физиономией, слишком подвижной, чтобы не выдать всего, что сейчас происходило в его голове, вдохнул и попытался открыть рот, но да Шайни заткнул его короткой пренебрежительной гримасой:

   - Можете не утруждать себя оправданиями, я знаю достаточно не только о хлопковых и сахарных плантациях, но и об арене Колизея. В нашем прошлом тоже достаточно темных страниц, но мы по крайней мере не оправдываем себя тем, что мы считали себя лучше других животных и потому имели право на дурное обращение с ними.

   - Но это наше далекое прошлое, как, надеюсь, и ваше, - ведущий сумел вклиниться в речь Унриаля.

   Тот кивнул и снова перехватил инициативу.

   - Да, сейчас вы оглядываетесь на свое прошлое с той же неприязнью, какую и мы чувствуем к своему, но не замечаете - как в чем-то и мы, наверное - того, что это прошлое еще с вами. Вы гордитесь тем, что уже давно перестали употреблять в пищу себе подобных, имея в виду людей, но все еще даже не предпринимаете попыток вывести из пищевой категории существ, способных понимать и предугадывать ваше поведение, таких, как, например, коровы или дельфины.

   Про идею письменных извинений я забыла напрочь. Это был урок фехтования. Только в записи. Я не видела ничего, кроме экрана и впитывала каждую интонацию и каждую реплику. Ведущий трепыхнулся было рассказать про контактные зоопарки - и попал как кур в ощип.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

   - О да, - кивнул да Шайни. - Саалан вы обвинили за приписывание своим соотечественникам желательных для них намерений и интересов. Объектное отношение, траффикинг, похищение и далее всем списком. То, что вы сами делаете это же с животными, не имеющими позади многих поколений предков, живших рядом с вами, вас ничуть не смущает, им намерения приписывать можно. Спросить их или хотя бы посмотреть на их реакции и отдать себе отчет в том, что они думают и чувствуют, никто из вас не хочет. Действительно, что могут значить желания и потребности животного перед желанием человека схватить руками и потискать живое и теплое существо? Владелец заведения хочет денег, а посетители хотят умиления и дозы экзотики и готовы за это платить. Так круг замыкается, не оставляя места интересам животных и птиц, для большинства которых сгребание в охапку и хватание руками равнозначно изнасилованию. Я не говорю про калечащие операции, которым подвергаются эти несчастные существа только ради того, чтобы люди могли без опасений использовать их для эмоциональной разгрузки. Кстати, относительно женщин, которых мужчины здесь используют подобным же образом, политика удивительно сходная, вам не кажется?