Берег тысячи зеркал (СИ) - Кристина Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я хмурюсь и прищуриваюсь. Разговор будет явно сложный. Он настроен странно, да и на что я мог надеяться? Не станет же он встречать меня, как лучшего друга? Подобное очевидно.
Объяснив все Ханне, нахожу понимание в глазах дочери. Она хоть и не без опасения, но уходит с аджуммой. Женщина напоследок что-то говорит, после чего Алексей переводит:
— Мама не обидит Ханну. Не волнуйся, и иди за мной.
Он ловко разворачивает коляску, а я слышу смех Ханны за спиной. Скосив взгляд к мансарде, замечаю, как мужчина что-то смешно объясняет ей, а Ханна не может сдержать улыбку.
— Это он готовился так, — бросает Алексей, уводя меня вглубь сада. — Когда ты позвонил мне, я рассказал о том, кто к нам едет. Сильвио немедленно вызвался изучить хотя бы пару фраз на корейском. Скачал какие-то дурацкие программы, онлайн-разговорники и переводчики. Я сказал, что это бесполезно, но видимо, был не прав. Они понадобились.
Все время, пока мы следуем по дорожке к небольшой беседке, я собираюсь с мыслями. Когда ехал сюда, у меня была единственная цель — посмотреть в глаза этому мужчине и поблагодарить. Но сейчас, внутри разрастается чувство стыда. Кажется, что я совершаю ошибку, и не должен был приезжать. Зачем? Ведь это может принести ему боль. Я же не знаю, как он до сих пор относится к Вере. По ее словам он воспринимает все спокойно.
Едва ли это так. Я мужчина, и я прекрасно понимаю его чувства. Но должен поступить правильно. Алексей часть жизни Веры. Наши с ней отношения с самого начала не были простыми. И если я взял на себя ответственность за них, то должен принять все последствия такого выбора. Я знаю, что она не забудет его никогда. Знаю и понимаю, что даже сейчас, он очень важный для нее человек. Точно так же, как для моей Ханны и для меня остается важна Бон Ра. Вера это знает, потому в этом году она помогала Имо устроить ежегодный поминальный обед для мамы Ханны.
Увидев такое отношение, сердце Ханны растопилось полностью. Если сперва, она осторожно и сдержанно обращалась к Вере, то сейчас все изменилось. Заметив с каким уважением Вера относится к памяти матери, Ханна впервые позволила себе назвать ее омма.
В тот вечер, я ощутил целостное счастье. Оно настолько полно обосновалось в груди, что не оставило места сомнениям. На следующее утро, я подал прошение о завершении службы. Как только получил согласие, через неделю начал стажировку в авиакомпании. Джеха тоже не запоздал с этим, и спустя месяц мы попали в один экипаж.
Я бросил все, только ради того, чтобы стать тем эгоистом, которого хотела видеть теперь уже моя семья.
Потому я обязан принять тот факт, что этот мужчина не уйдет из нашей жизни. Обязан не только принять, но и попытаться сделать так, чтобы Алексей тоже стал счастлив.
— Присаживайся, — Алексей приглашает присесть у стола, на котором стоит бутылка вина, и закуски.
— Я вряд ли стану пить. Я за рулем.
— До завтра из тебя выветрится все, майор Кан, — Алексей снова кивает на стол. — Я бы налил тебе сам, но как видишь, бокал я удержать смогу, но бутылку только зубами. Пожалей мою ротовую полость.
Я сперва не понимаю, к чему этот цинизм, но следом замечаю его причину в глазах мужчины. Так он защищается от собственного чувства неполноценности. Это жестоко по отношению к себе, но это показывает силу. Странный человек, а его следующий вопрос обескураживает:
— Ты ее действительно любишь?
Я опускаю бутылку обратно на стол, и уверенно поднимаю взгляд. Вопрос совершенно бестактный, но он звучит не от незнакомца. Этому мужчине важен мой ответ. Алексей сидит напротив, и пытается прочитать меня.
— Люблю. Если бы это было не так, я бы сюда не приехал, — отвечаю, а сделав глоток вина, продолжаю: — Хорошее.
— Из нашего винограда. Лучшее. Иное я бы не предложил такому человеку, — отрывисто чеканит, так знакомо поставленным, голосом.
Мы снова заглядываем друг другу в глаза, и я решаюсь начать, наконец, разговор.
— Я сомневался в том, что ты захочешь говорить со мной.
— А я напротив, ждал твоего звонка. И рад, что ты не посвятил в него Веру. Она бы примчалась через минуту после тебя.
— Несомненно, — киваю, невольно улыбаясь.
— Ты отказался от службы?
— Да, — коротко отвечаю, и откидываюсь на спинку мягкого уголка.
— Я не смог. Попытался, но все равно не ушел, — он тихо говорит, а его взгляд становится стеклянным. Будто Алексей проваливается в прошлое. — Не смог ни от нее отказаться, ни от неба. Наверное, потому и поплатился за все.
— Это не твоя вина, — я качаю головой, и наконец, расслабляюсь. — То, что произошло с тобой, могло случиться и со мной, и с любым другим летчиком. Мы не застрахованы от смерти.
— Я, наверное, застрахован, раз не умер, и стал таким.
Всматриваясь в бокал, я пытаюсь подобрать слова.
— Тебе повезло больше, чем тем, кого я знал когда-то.
— Ты разбивался? — вопрос звучит удивленно, и я отрицательно качаю головой.
— Нет, но бывал в таких местах, которые калечат не тело, а душу. Когда покалечена душа, целое тело ничего уже не значит.
— Где ты бывал? — его интерес искренний, потому я решаюсь рассказать.
— В Афганистане, Сирии, и во Вьетнаме.
— Во всех горячих точках, — Алексей замирает взглядом на моем лице, а я лишь киваю. — То есть, ты воевал? Какую машину ты пилотируешь?
— Американский "Ф22 РАРТОР". Но садился за штурвал всего, что летает.
— Четвертое поколение, — шепчет с таким восторгом, что я усмехаюсь.
— А ты?
— "Ми-8" и "Су-24". Но разбился на обычном транспортнике на учениях. Оба движка пошли в отказ одновременно. Я даже не успел сориентироваться, когда машина вошла в бочку. Помню только гул, тряску и свист в ушах. Я не удержал бы его никак. Приборы навернулись, а времени не оставалось на то, чтобы выровнять тот металлолом.
— Высота? — сухо спрашиваю.
— По приборам нижний эшелон. Но я уверен, что мы и до этого снижались, не зная об этом. За штурвалом сидели курсанты. Моей задачей был контроль. Но… не выжил никто, кроме троих парнишек, и меня. Из двадцати человек, в живых остались четверо. И это даже не война.
Между нами наступает тишина, которую не хочется прерывать. В ней мы, наконец, понимаем и принимаем друг друга. Как бы тяжело не было воспринимать белых
