Император Александр I. Политика, дипломатия - Сергей Соловьев

Строгое соответствие этих решений уже прежде высказанной программе не дает нам права утверждать, что они состоялись под влиянием новых внушений Меттерниха, хотя австрийский канцлер, разумеется, должен был употреблять все усилия, чтобы удержать русского императора при его программе. Меттерних следующим образом изложил свой взгляд на греческое восстание: «Монархи, соединившиеся для поддержки принципа охранения всего законно существующего, не могут нисколько колебаться в прямом приложении этого принципа к плачевным событиям, совершившимся недавно в Оттоманской империи. Приложение принципа требуется с наибольшей силой к этим важным событиям, ибо несомненно, что греческое восстание (как бы оно ни связывалось с общим движением умов в Европе; как бы ни приготавливалось в стремлении чисто национальном; как бы, наконец, ни естественно было восстание народа, страдающего под самым страшным гнетом), — греческое восстание есть непосредственное следствие плана, заранее составленного и прямо направленного против самого страшного для революционеров могущества, против союза двоих монархов с целью охраны и восстановления[19]. Событие не одиночно: оно находится в связи с общим планом. Оно имеет не преходящее только значение; его следствия будут долго давать себя чувствовать. Настоящие виновники его задумали его не в интересе греческого народа; они не могут скрыть от себя того нравственного падения, до какого доведен этот народ веками. События задуманы с целью поссорить Россию с Австрией; они служат средством не дать потухнуть огню, поддержать либеральный пожар; средством поставить в затруднительное положение самого могущественного монарха греческого исповедания и всех его единоверцев, взволновать русский народ в смысле, противоположном движению, какое его государь дает своей политике; заставить русского государя отвернуться от Запада и сосредоточить свое внимание на Востоке. Падет ли или освободится народ, в пользу которого, по-видимому, произведено движение, — до этого нет дела людям, назначившим день взрыва. Демагоги имеют в виду только свои собственные выгоды, и никакое пожертвование не кажется слишком велико человеку, который не значит ничего и хочет быть чем-нибудь! Все, что можно постановить в принципе, ограничивается тем, что ваше императорское величество удостоили сказать мне сами. Должно приложить к турецким делам, точно так же как и ко всем делам, могущим занимать нас теперь и в ближайшем будущем, консервативное начало. Это начало неразрывно со святостью договоров. С точки зрения политической нет нужды, кто управляет, турки или греки, лишь бы только не господствовала революция и неминуемое ее следствие — пропаганда».

Меттерних выставлял революцию, пропаганду и, наконец, разумеется, был доволен, что этими общими пугалами мог прикрыть другой страх, собственно австрийский. Мы уже видели, как давно Австрия сохранение целости Турецкой империи считала необходимым для собственного существования, а Меттерних, как человек системы, возвел это сохранение в принцип, 5-го февраля 1814 года перед решением великого Западного вопроса Генц писал: «Поддержка равновесия между государствами будет постоянно основным принципом, компасом и полярной звездой австрийского правительства. Никогда не могло быть в планах этого двора променять одну опасность на другую и уничтожить преобладание Франции для того, чтоб приготовить преобладание России. Князь Меттерних смотрит теперь, и более чем когда-либо, на существование Оттоманской Порты как на необходимость в общем равновесии Европы. Его твердо принятое намерение — действовать постоянно в смысле этого принципа. Его предложения, планы, действия будут неизменно направлены к этой цели. Он будет защищать интересы Порты, как самые прямые и самые драгоценные интересы самой Австрии. Он никогда не потерпит, чтоб Россия хотя сколько-нибудь прикоснулась к ним, и, как ни сильно его желание поддержать мир в Европе, он не побоится борьбы с Россией, если кто-нибудь злоумышленно внушит этому государству подобный проект. В эту минуту все заставляет думать, что Россия очень далеко от него; но ей постараются дать знать очень определенно на все будущее время о видах венского кабинета; дадут понять, что никакой другой интерес не отклонит самого серьезного внимания венского кабинета от благосостояния Порты и сохранения целости ее владений».

В то же время в Вене были убеждены, что есть еще страна, которая смотрит одинаково на дело, — эта страна Англия. Генц в 1816 году шлет совет, чтобы в Константинополе вошли с Австрией и Англией в самую тесную связь, относились к ним с полным доверием, советовались с ними обо всем и следовали их советам. Главный совет — чтобы Порта избегала всячески столкновения с Россией, ибо император Александр сам не начнет войны. Опасность столкновения существует: в Бухарестском договореочень неопределенно выражена статья об азиатских границах; в Вене советуют Порте не спорить против русского толкования статьи. «Турецкая империя, — пишет Генц, — может существовать века, не имея границей реки Фазиса; но она готовит себе гибель неизбежную, не спеша окончанием своих споров с Россией».

Решимость императора Александра отстраниться от всякого участия в деле Ипсиланти ненадолго успокоила австрийского канцлера. Восстание, потухнувшее в Дунайских княжествах по недостатку материала и благоприятных условий, по отсутствию русской помощи, — восстание вспыхнуло в Греции, и турки позволили себе страшные неистовства против христиан, не разбирая правого и виноватого, причем правительство султана не только позволяло эти неистовства, но еще и подстрекало к ним своих подданных. Вследствие этого враждебное столкновение Турции с Россией было неминуемо, тем более что турки, привыкшие в продолжение веков признавать необходимую и страшную для себя связь христианского народонаселения своих областей с Россией, привыкшие слышать постоянные внушения от европейских кабинетов насчет опасности этой связи, не могли не отнестись подозрительно и враждебно к России, заслышав о восстании в Дунайских княжествах и Греции. Они понимали по-своему Священный союз: они видели в нем явное стремление христианских государей к уничтожению магометанства, а главой Союза был русский император; турки имели тем более права придавать такое значение Союзу, что и прежде союзы христианских государств против них носили названия священных. Бухарестский мир, заключенный, по обстоятельствам, слишком поспешно, давал повод к спорам об определении границ; споры тянулись до сих пор; ничего не было решено, а между тем русское правительство возбудило сильное раздражение в Диване тем, что не позволяло туркам производить чрез Россию торговлю рабами, которых освобождали в Феодосии.

Туркам тем легче было верить в участие России в греческом восстании, что в христианской Европе так легко этому верили. Турки знали, как русское влияние распространено повсюду в их областях, и знали связь России с греками, с греческим духовенством; знали также, что все русские консулы из греков; что русская морская торговля на Черном море и в Леванте производится посредством греков — гидриотов, специотов, ипсариотов. Русский посланник в Константинополе барон Строганов был известен как друг греков; при нем находился Катакази, родственник Ипсиланти, брат бессарабского губернатора, у которого в Кишиневе Ипсиланти приготовил поход свой в Молдавию. Драгоман Порты Мурузи был совершенно предан Строганову. Спустя несколько дней после назначения Валахским господарем князя Каллимахи на место умершего Александра Сутцо в Константинополе получено было первое известие о восстании в Малой Валахии. Рейс-эфенди сделал русскому посланнику официальное сообщение, в котором говорилось, что хотя каймакамы нового господаря, которые должны немедленно отправиться, получили приказание употребить все средства для поддержания порядка в провинции и для обеспечения спокойствия жителей с помощью тамошнего гарнизона, чтобы не было нужды вводить в княжества мусульманские войска, однако Порта просит посланника написать со своей стороны к генеральному консулу русскому в Бухаресте, чтобы тот способствовал каймакамам в этом деле.

Барон Строганов не поколебался ни минуты удовлетворить требованиям Порты. Вечером 22 февраля (6-го марта) он получил из Бухареста донесение генерального консула Пини, что восстание усиливается. Строганов сейчас же сообщает Порте полученные им депеши и предлагает публиковать в Валахии прокламацию, чтобы именем покровительствующей державы вывести умы жителей из заблуждения и в самых сильных выражениях высказать неодобрение людям, заведшим смуту в княжествах, одинаково виновным и против России, и против Порты. Рейс-эфенди обещал отвечать на это — и не отвечал. 24-го февраля рейс-эфенди сообщил Строганову официальную ноту, что Порта дала приказание комендантам дунайских крепостей держать свои войска наготове к походу при первом требовании валахских каймакамов. Посланник отвечал, что эта мера сама по себе не соответствует в принципе существующим договорам и даже как исключение может быть допущена только по предварительному согласию русского консула, причем призыв турецких войск должен быть сделан местными властями. Между тем Пини прислал новые вести о движениях Ипсиланти. Строганов сообщает Порте и консульские донесения, и письмо самого Ипсиланти, и письмо господаря молдавского и 9-го марта публикует декларацию купцам и подданным русским против внушений инсургентов; но в тот же день турки берут под арест архиепископа Эфесского, потом многих знатных греков.