Язычники - Сергей Другаль

Когда я говорю об Антоне Лосеве, мои слова теряют связность, он непонятен мне. И не только мне. Все высокие специалисты инспекции к Антону относятся странно, с настороженной неопределенностью, что ли. Светлая личность, как сказал председатель, но при нем как-то неуютно. Это правда, мне тоже бывает неловко, когда Антон начинает избегать моего взгляда.

Он мне обрадовался, но виду не подал. Гонору у него на двоих, хотя, конечно, и понять можно. В конце концов, решение дисциплинарной комиссии никто из пилотов не поддержал. Даже те, кто равнодушен к животным, не поняли Ландерса. Я голосовал против Антона, но сейчас аргумент «Ну, знаете, если из-за какой-то собаки…» мне уже не кажется убедительным. Антон не подчинился тогда решению комиссии и ушел, полный возмущения и протеста. Но мы всего лишь люди, а людям свойственно полагаться на слова. Слово было и долго еще будет той основой, которая определяет наше представление о человеке, – это уже потом мы судим о нем по делу, если дело состоялось. А Ландерс говорить умеет.

Для обычного человека очевидно то, что лежит на поверхности. Но бывает… рождаются редко люди с обостренным восприятием, для которых открыты тайные желания, неосуществленные намерения. Большинство так и умирает, не поняв сути своего трудного, неудобного для окружающих дара. Антон из них, от рождения настроенный на добро и болезненно, с воинствующей непримиримостью воспринимающий зло. Он знает о своем необычном свойстве и не тяготится им. Антон лишен мудрости, ибо неспособен к компромиссу, этакая детская наивность и непосредственность, которой он, скажем так, порой бравирует. К нему прямо-таки тянутся животные, льнут, как тот полосатый Оська (дурацкая привычка давать животным человеческие имена).

И странный пес Родион, способный на самостоятельные поступки, поскольку ушел с корабля вместе с Антоном. Сбежавшее, гм, корабельное имущество. Медиум! Я повторяю за Антоном это слово, чтобы выразить непонятное. Мой Тушик, черный карликовый пудель, не имеет способностей Родиона – простой пес. Но хочу понять, откуда он узнает час моего внезапного возвращения?..

Комиссия, если говорить кратко, установила, что непосредственной причиной конфликта был метеорит, величиной с горошину или чуть меньше. Он пронизал корабль насквозь и исчез, но оставил после себя пожар. Обшивка мгновенно регенерировала, а пожар был локализован. По совету с Земли его оставили тлеть до конца рейса, поскольку попытки ликвидировать очаг своими силами могли привести к непредсказуемым последствиям. Пожар разделил корабль на две неравные части. В рубке, к которой примыкала бытовая зона, остались пилот Лосев и бортинженер Лиселидзе, в жилом отсеке – штурман Ландерс и корабельный пес Родион. Транспортник не потерял управления, разнесенные далеко в стороны от основного корпуса двигатели были исправны, но оказалась нарушенной кабельная связь. Дальнейшие события комиссия реконструировала примерно следующим образом.

Бортинженер вызвал на экран корабельной ЭВМ схемы коммуникаций, сориентировался в них, потом вскрыл обшивку стены в кают-кампаний. Обнажилась густая продольная решетка разноцветных труб, этих артерий корабля. Лиселидзе придвинул к стене кресло, уселся поудобнее, взял в руки какой-то детектив и начал выстукивать ключом по трубам, не пропуская ни одной.

– Понимаешь, Антон, – говорил он, – Ландерс не только должен услышать меня, а я не знаю, какая из труб сохранилась, но он, чтобы мне ответить, тоже должен обнажить коммуникации. Если найдет инструмент.

На вторые сутки зазвучала голубая титановая труба воздухопровода. Азбукой Морзе Ландерс сообщил: живы, но хотим есть, система регенерации и водопровод действуют. В рубке порадовались удаче.

– Надо перерезать трубу в двух местах, чтобы образовать свободный конец, – отстучал Лиселидзе. – Тогда мы попытаемся переправить вам патрон с едой, как по трубе пневмопочты.

Ландерс ответил, что трубу он подготовит, инструмент есть.

Бортинженер вскрыл дисковым алмазным резаком магистраль и отрезал от нее солидный кусок, открыв промежуток, достаточный для ввода патрона. Давление в магистрали не превышало двух атмосфер, и со стороны компрессора ее удалось перекрыть пластиковой заглушкой. В качестве патрона использовали отрезок шланга, который набили суррогатом колбасы и с обоих концов поставили пробки. Получился цилиндр диаметром тридцать миллиметров и длиной едва ли не в половину метра… Лиселидзе смазал патрон пищевым жиром и вставил в трубу.

– Держи посылку, – передал он. Потом убрал заглушку с трубы, не обращая внимания на шипение воздуха, надел на нее шланг и надвинул его на конец трубы, в которую был вставлен патрон. В трубе чмокнуло, и почти сразу Ландерс ответил:

– Спасибо, получил.

Готовя новую посылку, Лиселидзе снял шланг с трубы. И едва он перекрыл подающую воздух магистраль, как из трубы пахнуло горящим жиром: пожар в отсеке, через который проходили коммуникации, видимо, добрался до магистрали и раскалил ее. Пилот и бортинженер заторопились, успели переслать еще два патрона. Последний расплавился в трубе, не достигнув цели.

– Дважды благодарю, – отстучал Ландерс. – В крайнем случае съем Родиона.

– Шутит. Сильная личность, – сказал Лиселидзе. – А что? Воды у них вдоволь. Человек может не есть месяц, сколько может собака – не знаю. А лету нам еще на девять суток. Плохо, конечно, но ничего страшного не вижу. Размочат, колбасы чуть не три килограмма будет.

Вот так и прошел этот не совсем обычный, но в целом благополучно закончившийся рейс. Комиссия сочла нормальной и обстановку на корабле, и то, что принято называть моральным климатом. На десятые сутки транспортник пристыковался к базе, кольцевому спутнику Земли, вращающемуся на стационарной орбите. Аварийная команда, закачав азот в поврежденный отсек, загасила пожар и вскрыла сплавившиеся переборки.

Ландерс был в полном здравии. Легкая худоба только подчеркивала мужественное выражение его лица, красиво оттеняемого белым, до голубизны, воротничком свежевыглаженной рубахи. Он спокойно отложил книгу – это движение не показалось нарочитым – и встал навстречу Антону.

– Здравствуй, Антон.

– Здравствуй! – Лосев пожал руку и уступил место бортинженеру. В углу чисто прибранной каюты лежал Родион. Рядом стояла миска с водой. Пес, положив голову на вытянутые лапы, смотрел в сторону и мимо. Антон присел, погладил его по спине: под ладонью прощупывались позвонки.

– Здравствуй, Родька.

Пес покосился на него и отвел взгляд. Обычно от собаки веяло ощущением покоя и дружелюбия, а доброму слову Родион всегда радовался, как это умеют только собаки. Сейчас Антон воспринимал необычное для пса чувство тоски, незнакомое ощущение обманутости. Он достал из кармана сверток с едой, развернул, положил рядом. С губ собаки закапала слюна, но Родион не шелохнулся.