100 рассказов о стыковке - Владимир Сыромятников

Однако надо вернуться к экипажам «Союза». В качестве дублеров утвердили ветеранов Анатолия Филипченко, Николая Рукавишникова, инженера нашего КБ, и еще два экипажа из нового набора: тогда еще совсем молодых Владимира Джанибекова с Борисом Андреевым и Юрия Романенко с Александром Иванченковым. Почти всем дублерам предстояла активная космическая жизнь в последующие годы.

Сотни часов затратили космонавты на подготовку к полету, занимаясь теорией и тренируясь на тренажерах. Наградой за этот труд становился полет в космос и последующая героическая жизнь на земле. Я им иногда завидовал, но даже в самых потаенных мыслях не допускал себя в их здоровую братию, мечтал лишь пройти курс подготовки, чтобы пошире взглянуть на космическую технику. Андреев эту часть космической жизни прожил сполна. Однако, как говорят французы, это была незавершенная любовь. После ЭПАСа он несколько раз по–настоящему входил в дублирующие экипажи кораблей «Союз», летавших на орбитальные станции «Салют», а дублеры на Земле все делали то же, что и летавшие космонавты, вплоть до одевания скафандров перед стартом. Но у него не сложились отношения с А. Елисеевым. Когда через десяток лет он покинул отряд, я уговорил генерального директора В. Д. Вачнадзе перевести опытного специалиста в наш отдел, и он некоторое время был даже моим замом, но и от нас он ушел.

Все это происходило намного позже, а тогда, в апреле 1973 года, мы начали готовить лекции для космонавтов и астронавтов на русском и английском языках. Мне было также интересно читать, что написали другие специалисты, ведь до этого времени такая информация оставалась секретной, «черный ящик» частично приоткрывался для нас вместе с астронавтами.

Взаимодействие экипажей в проекте «Союз» — «Аполлон» также регламентировалось интерфейсными документами, включая бортовые инструкции. Мы их готовили вместе со специалистами по управлению полетом. В конце концов именно от полетных операций, от взаимодействия во многих областях зависел успех многодельного предприятия.

Когда утверждался экипаж советских космонавтов ЭПАСа, уже были известны экипажи «Аполлона», их состав объявили в самом начале 1973 года. Командиром основного экипажа стал ветеран Томас Стаффорд. Он дважды летал на «Джемини», а на «Аполлоне-10» провел генеральную репетицию прилунения, не долетев до Луны каких?то 10 км. Мы называли его Железный Том за его стойкость на Земле (а готовиться к первому международному полету было тоже не просто) и в космосе.

Нам пришлось много взаимодействовать с первым экипажем. Со Стаффордом мы встречались в Москве и в Хьюстоне, я даже познакомился с его семьей. Общее прошлое очень помогло нам через много–много лет на новом этапе сотрудничества.

Пилотом командного модуля назначили Вэнса Бранда, дублера «Аполлона-15»; ему не суждено было слетать на Луну, так как программу досрочно закрыли. Его как дублера еще два года готовили ко второму и третьему полетам на «Скайлэб». Упорный и работоспособный, Бранд справился с трудностями, которые ему пришлось испытать в июне 1975 года (подробнее см. рассказ 2.17), и три раза слетал на «Спейс Шаттле» в 80–е годы.

Пилотом стыковочного модуля выбрали Дональда Слейтона, боевого летчика, последнего из элитной семерки первого набора и единственного не слетавшего в космос из?за сердечной аритмии. После «приземления» он стал командиром всего отряда астронавтов, занимая ключевую позицию по отбору и подготовке экипажей, и в каком?то смысле делил с ними славу беспрецедентных полетов по околоземным, лунным и земным орбитам в течение десяти с лишим лет. В 1975 году Слейтону исполнялось 51 год, в то время он был самым старшим. Как драматически сложился для Слейтона его первый и последний полет в июле 1975 года, мне также еще предстоит рассказать.

В дублирующий экипаж включили ветеранов Алэна Вина, побывавшего на Луне, Рональда Эванса, пилота командного модуля «Апол–лона-17», и Джека Лусму, в середине 1973 года слетавшего на станцию «Скайлэб».

В дополнение к дублерам назначили так называемый экипаж поддержки из числа военных астронавтов, пришедших в НАСА из закрытой в 1969 году программы «Пилотируемая орбитальная лаборатория» (MOL): Ричард Трули, Роберт Овермайер, Роберт Криппен и Кэрол Бобко. На их долю тоже выпала непростая задача — длительные испытания летного и наземного оборудования. Во время самого полета все они были на связи «Земля — космос»: трое в ЦУПе в Хьюстоне, а Овермайер — у нас в Подлипках. В 80–е годы все они успешно слетали на «Спейс Шаттлах». Трули также вознесся на самый верх по служебной лестнице: в течение нескольких лет он работал администратором НАСА, вплоть до еще одного переломного 1992 года. Со всеми ими мне снова пришлось взаимодействовать в 90–е годы.

В заключение этого интерфейсного рассказа надо коснуться важной стороны взаимодействия с американцами — языка.

Космонавты и астронавты учились иностранному языку по специальной программе, рассчитанной на два года. Почему?то наших специалистов английскому языку специально никто не обучал, если не считать небольшого и не очень серьезного курса, который организовали уже под конец программы. Как раз в те годы пропагандировались ускоренные, экспериментальные подходы взятия языкового барьера. Популярными становились такие методы обучения, как во сне или, скажем, играючи, под музыку и танцы. Из чистого любопытства я решил сопровождать Бушуева на первое (и последнее для нас обоих) занятие с языковыми играми. Мы решили, что для него — это слишком смешно, а для меня — скучно. Свое отношение к обучению во сне мы выражали анекдотами типа: если снятся сны на иностранном языке, то «go to bed with an interpreter» (непереводимое на приличный язык выражение, как мы тогда считали).

Чтобы брать такие серьезные барьеры, требуются адекватные действия.

Только через много лет я обнаружил, что иностранный язык все?таки можно изучить во сне. Однако для этого потребовалось соответствующее техническое оснащение. Уже в 90–е годы я, можно сказать, изобрел оригинальное средство от бессонницы: включал плейер, засовывал в ухо наушники и начинал слушать запись переводов с английского на французский. Моя «француженка» действовала на меня магически, почти как в молодости, быстро нагоняя сон.

В Хьюстоне НАСАвцы тоже пытались организовать классы русского языка, но никто из американцев русского толком не выучил, не считая того, что они стали понимать и использовать такие полезные слова, как «черный хлеб», «ключ» и «ключник» (коридорные в гостинице). Я учил их земному «пошли» и космическому «поехали», а Евгений Бобров — кое–чему похлеще.