Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник) - Рафаэль Сабатини

– Что здесь происходит, какого дьявола? – проорал он, продираясь вперед.

Пробравшись наконец сквозь толпу пиратов, он тоже замер на месте – его, как и всех остальных, ошеломил элегантный, исполненный достоинства вид стоявшего перед ним человека. Сначала его глазки лишь удивленно замигали, а потом сузились – как у кошки. Оправившись после потрясения, он вдруг воскликнул:

– Провалиться мне в преисподнюю, если это не Чарли Великолепный!

Выражая свое крайнее изумление, он грязно выругался.

Де Берни шагнул ему навстречу. Сняв одну руку с пистолета, он протянул ее пирату.

– Какая приятная встреча, дружище! Стоит о вас только подумать – и вы уже тут как тут. Но на сей раз вы как нельзя кстати. Я искал вас. Держал вот курс на Гваделупу – думал нанять там корабль, людей и прямиком к вам. А вы, надо же, Том, как гром среди ясного неба – сами свалились ко мне на палубу.

Прищурившись и слегка согнувшись, точно готовясь к прыжку, предводитель пиратов сделал вид, будто не заметил протянутой ему руки.

– Брось юлить, Чарли! Ты известный хитрюга.

Уроженец берегов Луна, покинувший их после призыва во флот, Лич был резок и подозрителен, как всякий обитатель северных областей Англии.

– Ты же спелся с Морганом. Стал его верным псом и бросил «Береговое братство». Вы оба сдрейфили и предали наше общее дело.

Де Берни весело рассмеялся – как будто услышал несусветную чушь.

– Конечно, ведь у меня был выбор, – насмешливо сказал он, – просто позавидуешь: Морган или виселица. И раз уж я выбрал Моргана, пришлось плясать под его дудку. Но ты ошибаешься, если думаешь, что я его верный пес. Как только выпал случай, я тут же бросил его, не простившись, чтоб присоединиться к тебе. И вот я здесь.

– Присоединиться ко мне? Значит, говоришь, хотел присоединиться? Как же, поверил я тебе, ведь твоей верности грош цена!

– Мы всегда верны тем, кто нам нужен. А ты мне нужен, слово чести. К тому же я явился не с пустыми руками. Ты единственный из капитанов, кому храбрости не занимать, да и людей у тебя достаточно, а это как раз то, что мне нужно. Я принес тебе добрую весть, Том. Добычу, да такую, о которой ты мог грезить разве только во сне. Кое-что получше дырявых торговых посудин вроде этой, где, кроме паршивой кожи да гнилого леса из Кампече, ничего нет; решишь возиться со всем этим добром – французские купчишки с Гваделупы и Санта-Круса облапошат тебя за здорово живешь.

Лич шагнул вперед, держа шпагу, словно хлыст, обеими руками.

– Ты это о чем?

– О караване с золотом. Ни больше ни меньше. Он снимается через месяц.

Подозрительные глазки пирата алчно сверкнули.

– Откуда?

Француз усмехнулся и покачал головой.

– Так я тебе сразу и сказал.

Лич понимающе сжал губы.

– Если хочешь, чтоб я тебе поверил, выкладывай все начистоту.

– Конечно, непременно выложу. А то ты, не дай бог, передумаешь, а?

В это мгновение майор подался чуть в сторону – и пират заметил мисс Присциллу: она скрывалась за спиной своего спутника.

В глазах Тома появились свирепые искорки.

– Что за люди? Кто эта девка?

Он было направился к ним, но де Берни преградил ему дорогу.

– Моя жена и ее брат. Я взял их с собой на Гваделупу, они должны были дожидаться там моего возвращения.

Лишившись последней доли здравого смысла, майор откашлялся и уже собрался опровергнуть слова француза, показавшиеся ему крайне возмутительными. Но мисс Присцилла, догадавшись о его намерениях, что было сил сжала его руку, чтобы уберечь от непоправимой глупости.

– Твоя жена? – откровенно недоумевая, спросил пират. – Никогда не слышал, что ты женат.

– Как видишь, женился недавно. На Ямайке, – как бы между прочим бросил де Берни, сделав вид, что не желает продолжать эту тему.

Том Лич пристально взглянул на него.

– Ох, Чарли, сдается мне, что-то здесь нечисто. Ежели я замечу, что ты…

Де Берни оборвал его:

– Подозрительность тебя погубит. Она всегда была твоим слабым местом. Но я был бы последним идиотом, если б не раскрыл своих карт, ведь я у тебя в руках.

Не сводя с него глаз, Лич почесал кончик длинного носа.

– Я же не сказал – нет. Но черт возьми, Чарли, если ты вздумал со мной финтить, ты проклянешь небо за то, что однажды появился на свет. Вспомни-ка Джека Клавринга. Пройдоха был вроде тебя. Думал облапошить Тома Лича. Так вот, может, слышал, как я подрезал ему крылышки? Этот мерзкий ублюдок вопил, чтоб его скорее прикончили. Хитрый был, бестия. Но и я не лыком шит.

– Зря кипятишься, – пренебрежительно бросил де Берни.

– Может, оно и так. Но я умею сбивать спесь с кого надо.

Однако для себя он все решил и, резко обернувшись, гаркнул своей шайке, замершей за его спиной, подобно своре послушных псов:

– Все вон! А ты, Уоган, останься. Да передайте Майку, пускай поглядит, что за улов попался к нам в сети, и доложит, я скоро буду.

Пираты с шумом убрались прочь. Проследив, пока все уйдут, Лич подошел к столу и сел на стул, положив шпагу перед собой.

– Ну, Чарли, мы тебя слушаем. Про какой это караван ты толкуешь?

С этими словами он перевел взгляд с де Берни на мисс Присциллу, стоявшую рядом с майором у большого рундука[92].

У него за спиной терся Уоган, здоровый малый с плоским лицом, в пестром буканьерском наряде. Черная борода, грязные вихры, торчащие из-под красного тюрбана. Под густыми бровями – ярко-синие глаза. Красная рубаха, распахнутая на груди, широкие шаровары из зеленой кожи. За поясом – пара пистолетов.

Чувствуя себя хозяином, де Берни непринужденно подошел к двери одной из кают по левому борту и невозмутимо произнес:

– Ступайте сюда, Присцилла. И вы, Барт.

С чувством облегчения девушка тотчас же направилась к нему. Том Лич вскипел.

– Что это значит? – рявкнул он. – Кто сказал, что они должны уйти?

– С вашего позволения, капитан, – коротко ответил де Берни ледяным, полным достоинства голосом, не допускающим ни малейшего возражения.

Он открыл дверь, пропустил свою «супругу» и «шурина» в каюту и закрыл ее.

– Какого дьявола! – выругался Том Лич, мерзко ухмыльнувшись. – Не много ли форсу, черт возьми? Можно подумать, ты здесь капитан. Ты, что ли, теперь приказываешь?

– Да, потому что она моя жена, – невозмутимо сказал француз.

И, подвинув стул к столу, он дал знак слуге:

– Принеси-ка рому, Пьер.

Буканьер подозрительно взглянул на метиса, который проворно бросился к буфету резного дерева, стоявшему у переборки.

– А это что – еще один из твоих домочадцев?

В его насмешливом тоне прозвучала угроза.

Но де Берни сделал вид, что не заметил этого.

– Мой слуга, – бросил он.

Сев напротив буканьера, он весело заговорил, как будто перед ним был старый друг или компаньон:

– Нам подфартило, Том. Дело верное. Если бы «Кентавром» командовал военный моряк или хотя бы я, ты бы ни за что не взял нас на абордаж и ни ты, ни я, ни Саймон не сидели бы сейчас здесь.

– Неужели? А башка-то у него варит, а, Уоган? Выходит, тебе взять корабль на абордаж – раз плюнуть, а у меня, значит, кишка тонка? Да, Чарли, от скромности ты не сдохнешь!

Де Берни покачал головой:

– Я б не стал ввязываться в бой. А просто ушел бы от вас – на такой посудине, как ваша, вы бы никогда за мной не угнались.

От восхищения злобные глазки Тома Лича широко раскрылись.

– А у тебя, черт возьми, зоркий глаз, если ты умудрился разглядеть ракушки у меня на днище, – сказал он.

Пьер поставил перед ними поднос с графинчиком рома, тремя стаканами, табакеркой, трубками и огнивом. И направился назад к буфету.

Каждый наполнил себе стакан. Примостившись с краю стола, Уоган принялся набивать трубку ароматным табаком. Де Берни последовал его примеру. Когда табакерку передали Тому Личу, тот брезгливо отодвинул ее в сторону.

– Ну и что же это за караван? Давай выкладывай.

– Так вот, черт возьми! Через месяц на Кадис снимаются три испанских корабля – тридцатипушечный галион под конвоем двух двадцатипушечных фрегатов. Трюм галиона будет под завязку набит сокровищами – золотыми дублонами, жемчугами и прочими побрякушками.

Уоган, собравшийся раскурить трубку, так и застыл с зажженным трутом в руке. Услышав о несметных сокровищах, и он, и Том Лич от удивления раскрыли рты. Если де Берни не врал, то им обоим – капитану и штурману, – с их-то сноровкой, этих сокровищ хватило бы по гроб жизни, тогда уж они бы зажили как люди. Придя в себя от потрясения, Лич выругался – в знак того, что не верит ему ни на грош. Потом сухо прибавил:

– Разрази меня гром, если я поверю хоть одному твоему слову!

– Я тоже, клянусь моими потрохами, – пробубнил Уоган.

Де Берни окинул их презрительным взглядом.