Виктор Вавич - Борис Житков

- Вы любите рабо-очий класс? - передразнила Наденька. - Еще спорила с ним! Дура! Дура! Дура! - ударяла Наденька кулачком об столик.

Матрац

"НАДЗИРАТЕЛЬ Московского полицейского участка Александр Васильевич Воронин" - еле прочел Вавич на дверях на темной лестнице. Никогда Вавич не бывал у Воронина: лестница крутая, узенькая и перила как острожная решетка. От грязной лампочки с потолка ржавая муть - какая помощь? Вавич хотел повернуть назад. И вдруг тоска, глухая, ровная, накрыла душу, будто небо серое сверху, и сырой ветер катит навстречу, и грязная дорога под ногами и впереди, и без конца впереди, и дождик поплевывает - все равно и придешь в невеселое место.

"Позвонить, что ли?" - Виктор поднял руку, держал на кнопке.

"Еще попрекать станет", - думал Виктор и обозлился на Воронина, и звонок позвонил - сам не заметил, как ткнулся палец, со злости, что ли.

- Да не ори, Сашка! - слышал Виктор за дверьми голос Воронина. - Да тише ты.

Воронин сам приоткрыл дверь.

- А! Ну вались, вались, - и распахнул дверь. - Да тише вы, черти! - крикнул Воронин назад - детские голоса с воем унеслись вдаль с топотом, с визгом.

Вавич снял шинель, шагнул в комнату. Женщина проталкивала в дальние двери детскую коляску. Кивала, не глядя на Вавича:

- Здравствуйте, здравствуйте. Да помоги же, Саша, стал как пень, ей-богу.

- Семейство, понимаешь, - говорил Воронин, когда остались одни. - Семейство, сукиного сына, полон дом этого семейства. Чего ты утюгом таким глядишь-то?

- Я, видишь, за официальной справкой, - Вавич сел на диван; важно хотелось сесть и ногу на ногу уж положил и - что это, черт! - вынул из-под себя детскую кеглю.

- Кидай на пол, ничего, - говорил Воронин и собирал с рваного сиденья игрушки. - В чем дело-то? - Воронин сел рядом.

- Слушай, - начал Вавич, глядел в пол, морщился,- ты засвидетельствуешь на бумаге, что револьвер, что найден был у этого, - я ж к вам его привел, ты же и говорил, - и Виктор, весь сморщившись, глянул на Воронина, - ты же и говорил, что Сороченкин, так вот подпишешь ты мне, что револьвер был Сороченкин, то есть просто: удостоверяю, что номер был 287940?

- Ну да, то есть сейчас не помню, сличал тогда, где расписка-то Сороченкина, тот самый, Сороченкин. А в чем дело-то?

- Так вот больше ничего. - Виктор тряхнул в пол головою. - Вот и заверь, что револьвер, найденный при обыске... при личном обыске у студента, арестованного квартальным надзирателем Вавичем, обнаружен был, - говорил Виктор, как диктовал, - револьвер системы браунинг фирмы эф-эн, заводский номер 287940. Так вот, напиши.

- Да зачем это? - Воронин быстро достал папиросу, зачиркал спичкой, через папиросу быстро бубнил вниз: - На какой предмет это? Куда представлять? Сдал ведь ты револьвер? - сказал Воронин и выпустил дым.

- А хоть бы и сдал, так тебе-то трудно написать? Правду ведь! Трудно? Ты ж сам кричал, чтобы Сороченке не наган, а браунинг. Опасный-то пост. Помнишь? Ну?

- Кому ты револьвер сдал? Грачеку? Что, другой уж номер?

- Ты напишешь? - досадливо крикнул Виктор.

- Да что они с ума, что ли, посходили, - вскочил Воронин, пошел в двери, - да угомонитесь вы, Христа-Господа ради, оглашенные какие-то. Брось ты этот колокольчик дурацкий, - и слышно было, как Воронин погнался за ребятами.

- Тоже сволочь! - шептал Виктор, переминал ногами, стукал подошвами о пол.

- Что, у тебя с Грачеком что вышло? - говорил Воронин и запирал за собой дверь. - А? Слушай, брат, я, тебя жалея, не советую, ой, не советую тебе с ним... и ни тебе и никому... Это брось, брат, - Воронин ходил по комнате, взял со стула крышку от швейной машинки, накрывал, налаживал, потащил машинку на подоконник, - нет... брат, брат ты мой! нет, дорогой, это, прямо говорю, брось, и брось, и брось. - И Воронин хлопнул машинку на подоконник. - Прямо-таки не советую, - он стоял боком против Вавича, - не рекомендую, сукиного сына, и, как друг, того.... как это? Предуведомляю.

- Значит, не напишешь? - и Виктор встал.

- Не, не, брат, - тряс головой Воронин, - и тебе говорю: брось.

Виктор зашагал в переднюю, натягивал шинель, не глядел на Воронина.

- И чего лез ты в этот, в Соборный-то, - шепотом приговаривал Воронин.

Виктор шагнул на лестницу и вдруг повернулся. Воронин держался за ручку двери, глядел ему вслед опасливыми глазами.

- Ну, смотри ж, твою в желчь - веру мать! - и Виктор оскалил сжатые зубы и тряс кулаком. - Попомнишь! Воронин захлопнул дверь.

- Вот стерва, вот сука паршивая, - говорил Виктор на улице, - ты у меня, погоди, завертишься, сволочь! - и Виктор поворачивал с силой зажатый в воздухе кулак. - В ногах будешь валяться, рвань! - И Вавич шаркнул на ходу по панели, откидывал ногой Воронина. - Все уж, небось, погань вынюхала, и хвост под лавку!

У своей двери Вавич тыкал узким ключом, не попадал в щелку французского замка.

Не позвонил, а стал дубасить кулаком в дверь.

- Отворяй! - крикнул че��ез двери Фроське. Фроська придерживала одной рукой у живота тряпки какие-то. В коридоре валялись скомканные газеты.

- Что за кабак! - и Виктор пошел по коридору в кухню - да просто руки вымыть! - он видел свет из Груниной двери. Заглянул боком глаза. Горели обе лампы, гардероб стоял настежь.

И ветерок продул под грудью. Виктор все еще хмурился, стал мыть под краном лицо, шею. - Барыня ужинали? - спросил Виктор с зубной щеткой во рту.

- Чего-с? - подскочила Фроська.

- Барыня, - крикнул Вавич, - ужинали, я спрашиваю?

- Барыня уехали, - и Фроська вывернулась на месте. Виктор ткнулся к крану и пустил воду вовсю.

- Часа как не с два, как уехали, - слышал Виктор сквозь шум струи, и Фроська тарелками бренчит для виду, проклятая. - На вокзал извозчика рядили.

Виктор вышел из кухни. Фроська закрыла кран - так и бросил.

И сразу показалось, что пусто стукают шаги по квартире, фу, даже жутковато будто стукают.

На Грунином зеркале не было флакончиков. Синими полосами глянул с кровати пустой матрац.

Не отрицаю

- НУ ЧТО такого, что револьвер, - кричала Таня, - ведь он же не стрелял ни в кого, это ж доказать еще надо! Да! - И Ржевский видел, что пламя, черное пламя ходит в глазах.

- Да, милая моя, ведь отлично ж ты знаешь, что запрещено при исключительных положениях и хранение и ношение.

- А у тебя? - крикнула Таня.

- Так у меня ж с разрешением, - и Ржевский вытягивал из кармана замшевую маленькую, как портмоне, кобуру, - и всегда оно тут со мной, вот изволь, - и он вытащил из кобуры из карманчика бумажку, - и вот револьвер, - он вертел в руке маленький дамский браунинг, - у меня клиентские документы, я с ними езжу - понятно. Это ж для самообороны, но им, конечно, можно убить человека наповал - и понятно, что без разрешения...

- Да, а ведь там они пытают! Они там такое делают, мерзавцы, связанному человеку...

- Ну-ну-ну! - и Ржевский приподнял руку. - Отлично они знают, с кем... - и Ржевский повернулся и старался спокойными шагами идти к этажерке, зацепил пальцем книгу.

- Да, а они там глаза давят, выдавливают глаза, свяжут и... да что ты мне говоришь, - Таня вскочила с места, - Саньке сам товарищ рассказывал, студент, ему самому давили! Полицейский! И что угодно делают.

- Не отрицаю, - раскачивался на ноге Ржевский, глядел на корешки переплетов, - попасть, конечно, в этот застенок - тут уж власть защищает самое себя, - и он повернулся к Тане, развел руками. - Но ведь он в тюрьме, а не в участке. Вот только что мне удалось узнать. - Ржевский говорил тихим матовым голосом.

Таня насторожилась, она глядела отцу в лицо, но глаз его не видно, смотрит с серьезной печалью в угол.

- Да узнать пришлось, если это правда, конечно, - громко сказал Ржевский и твердо глянул на Таню, - что револьвер-то этот какой-то очень нехороший...

- Что? С убитого городового? - быстро сказала Таня. Ржевский печально закивал головой, глядел из-под низу на Таню, и Таня видела, что высматривает, как она.

- Кто это говорит? - крикнула Таня, совсем подступила к отцу, и Ржевский не мог не поднять глаз - и он заволок глаза стеклом и глядел, как с фотографии.

- Да видишь ли, тут трудно знать точно что-либо. Но вот будто бы номер, оказывается, револьвера не сходится с номером, что у этого убитого, и будто бы как его? - Ржевский сморщился, чтоб опустить глаза. - Да ну? - он щелкнул пальцами. - Ну, тот, что арестовал его, околоток этот - Вавич!..

- Что? Что? - Таня уперлась коленями в коленки отца и пристально глядела ему в глаза. - Что Вавич?

Совсем как жена глядела, когда пришлось - постоянно почему-то приходится вот такие комиссии принимать! - пришлось рассказывать, как погиб ее отец в крушении в вагоне, - от старика каша одна осталась, по запонкам только и опознали, - ах, Господи!